* * *
…Связи с огневыми позициями не было. Командир второго дивизиона 34-го артполка капитан Макеев зло отшвырнул телефонную трубку. Что делать?
Окоп его наблюдательного пункта почти совсем завалило: минуту назад рядом разорвался немецкий снаряд. За бруствером, над которым, чуть высовываясь, торчали зеленые рогульки стереотрубы, - несмолкаемый грохот разрывов, пулеметные очереди, трескотня автоматов… С самой зари отбивается 85-й от рвущихся к Минску немцев.
Еще четверть часа назад начальник штаба дивизиона капитан Тетерин послал связного к младшему лейтенанту Гуцало, который заменил тяжело раненного командира четвертой батареи лейтенанта Сабешкина. Связной не вернулся, а батарея по-прежнему молчит.
Второго связного - выяснить, в чем же, наконец, дело - десять минут спустя Макеев послал на батарею сам. Пошел один из артиллерийских разведчиков. Перебежками добрался до обочины шоссе, а перескочить на другую сторону не смог: рядом с железным скрежетом шлепнулась на булыжник мина.
Теперь надо было посылать еще одного - время не ждет.
- Давай ты, Гаджаман! - сказал командир дивизиона. - Выручай. Жми в четвертую. Мне больше послать некого… Что надо делать - знаешь…
Красноармеец Арсентий Гаджаман - писарь штаба дивизиона, худенький, на первый взгляд неуклюжий и нерешительный, сказал, как положено, "есть!" и пошел.
Капитан Макеев проводил его взглядом до самой опушки леса на той стороне шоссе, перед Яночкиной горой, и каждый раз, когда ухала мина или тяжко разрывался снаряд, закрывал глаза: неужели и этого? Нет, Гаджаман, казалось, был неуязвим.
На огневой четвертой батареи вся земля была разворочена немецкими снарядами. Накренившись, стояли разбитые орудия. Командиры огневых взводов и большинство орудийных номеров были ранены. Кое-как перевязанные, бойцы лежали наполовину засыпанные землей. Возле кучи стреляных гильз кто-то надрывно стонал…
- Все живые и легко раненные - ко мне! - скатываясь в воронку, сорвавшимся голосом крикнул Гаджаман.
Ему удалось сформировать два неполных расчета. Выкатили на ровные места уцелевшие (тоже - два) орудия, отгоризонтировали, загнали в казенник снаряды.
- Огонь!
Обе пушки выстрелили почти одновременно, и мгновение спустя их осколочные снаряды разорвались в густых цепях немецких автоматчиков, снова пытавшихся окружить командные пункты 85-го стрелдового и 34-го артиллерийского полков.
- Продолжать огонь! - скомандовал Гаджаман. - Я - за снарядами.
Он сумел добраться до пункта боепитания дивизиона, организовал погрузку боеприпасов для пятой и шестой батарей и благополучно вернулся на огневую позицию четвертой.
Около двух часов артиллеристы, командование которыми взял на себя Арсентий Гаджаман, вели огневой бой с пехотой и танками противника. Но немцам на стыке двух батальонов все-таки удалось прорваться к единственному мосту через речонку Усяж - только преодолев ее, они получали шанс раздавить эту батарею, а заодно и НП дивизиона.
- Первому орудию - переправиться на тот берег! - приказал Гаджаман. - Второму - прикрывать!
Потом под прикрытием первого отошло на другой берег Усяжа и второе.
- По мосту, фугасным - огонь!
Немцы остались на противоположном берегу, так и не успев захватить мост. 34-й артиллерийский полк продолжал бить по фашистским танкам прямой наводкой. И несколько скупых цифр - из архивных документов: В течение 26 и 27 июня - пятого и шестого дней Великой Отечественной войны-100-я ордена Ленина стрелковая дивизия артиллерийским огнем, бутылками и флягами с бензином уничтожила 101 (сто один!) фашистский танк, 13 бронемашин, 61 мотоцикл, 23 артиллерийских орудия .
Изматывая врага
1
Противник обходил Сотую с флангов, танковыми ударами тараня оборону ее правых и левых соседей, пробивался в тылы дивизии, к стратегическому шоссе Минск - Москва и к окраинам белорусской столицы. Удерживать позиции на линии Караси - Чертяж - Усборье было теперь и невыгодно тактически, и очень рискованно: оставаясь на этом рубеже, Сотая неминуемо оказалась бы в окружении. Надо было отходить за реку Волма, и утром 28 июня генерал Ермаков принял это нелегкое, но единственно целесообразное решение.
Делегат связи из штаба 2-го стрелкового корпуса нашел Ивана Никитича Руссиянова на командном пункте 85-го стрелкового полка. Добрался он сюда с большим трудом, попал под минометный обстрел, недалеко от совхоза "Первое мая" видел два немецких танка - они дали по нему несколько очередей из пулеметов. Но все обошлось - ни одной царапинки, и мотоцикл целехонек, на ходу, идет, как зверь!
- Разрешите вручить приказ генерала Ермакова?
Командир Сотой взял пакет, надорвал его, вытащил исписанный от руки листок, внимательно разглядел знакомую подпись и дату. Значит - отходить. За реку Волма, на рубеж Волма - Смыки - Остров. Там занять оборону. 151-й корпусной артиллерийский полк по-прежнему остается на усиление дивизии. Справа, на фланге Сотой, займет позиции 161-я стрелковая дивизия. А слева? Слева хуже: этот фланг открыт, вся надежда на то, что сюда в ближайшее время подойдут какие-либо Другие отходящие на восток части или… или резервы из тыла.
- Прошу подробнее проинформировать меня об обстановке в полосе корпуса, - суховато сказал генерал Руссиянов, расписываясь на конверте в получении приказа.
- Немцы прорвались на восток севернее Логойска в направлении шоссе Минск - Москва. Наш левый сосед, 44-й стрелковый корпус, получил приказ на отход… Так что сейчас любое промедление…
Командир Сотой вскинул голову:
- Приказ корпуса будет выполнен точно и в срок. Командование может в этом не сомневаться. - Он сглотнул подступивший к горлу ком: - Минск… будет оставлен?
- Никаких указаний на этот счет я не знаю, товарищ генерал. Но, похоже, дело идет к тому.
- Ну что ж, капитан, спасибо за информацию. Вы свободны. Возвращайтесь в штаб корпуса.
Отходить за Волму… Это двадцать пять - тридцать километров по лесным заброшенным дорогам и болотистым поймам рек: использовать шоссе и главные грунтовые дороги днем - значит подставить себя под уничтожающие удары фашистской авиации.
- Михаил Викторович, - повернулся генерал к командиру 85-го стрелкового полка, - готовьте приказ на отход. Я еду на КП дивизии. Постарайтесь не потянуть за собой немцев. Видимо, будет целесообразно прикрыть арьергардом в составе одного батальона и одной-двух артиллерийских батарей шоссе на Минск и выходы к Московскому и Могилевскому шоссе. Остальные подразделения отводите скрытно. И поставьте хотя бы небольшой заслон слева. До встречи!..
Стоя у столика с картой в своей тесной, наспех сооруженной землянке, подполковник Якимович спокойно, четко и коротко отдавал приказания командирам батальонов и спецподразделений.
Прикрывать отход было приказано батальону капитана Федора Коврижко. Комбат-3 слушал командира полка, помечая что-то на своей карте. Полк отдавал ему все, что мог отдать в сложившейся обстановке: артиллерийскую батарею на конной тяге, пополненную почти до штатного состава пулеметную роту, достаточный запас патронов к винтовкам и пулеметам, ручных и противотанковых гранат, бутылок с бензином.
- Все ясно?
- Все. - Капитан Коврижко сложил карту, сунул ее в полевую сумку. - Разрешите выполнять?
- Давайте, Федор Филиппович. Скажу откровенно: от вашего батальона зависит теперь дальнейшая судьба полка.
- Я понимаю, товарищ подполковник. Мы сделаем все, что сможем. Разрешите приступить к выполнению боевой задачи?
- Да. Желаю успеха!
Вместо погибшего капитана Александра Максимова первым батальоном временно командовал адъютант старший (иными словами - начальник штаба) капитан Антушев, и, отдавая ему приказ на отход, подполковник Якимович, помимо собственной воли, видел перед собой другого человека - молодого, ясноглазого, веселого комбата, навсегда оставшегося теперь в этой земле, политой кровью его отважных солдат. Он остается с ними - с теми, кто пал здесь смертью героев. С ними же остается и батальонный комиссар Василий Баранчиков - человек, которого уважал и любил не только весь полк, уважала и любила вся дивизия… Среди погибших - несколько командиров рот, многие командиры взводов, политруки, десятки (если не сотни) бойцов и младших командиров. Потери подсчитываются и уточняются, в условиях непрерывного боя сделать это не так-то легко… Даже раненых, отправленных в тыл, не всегда можно вовремя учесть.
Он отдал приказ командиру второго батальона капитану Петру Григорьеву, тщательно уточнив с ним маршрут движения, - батальон шел в передовом отряде полка, способы разведки и связи на случай непредвиденной встречи с немцами, если тем удастся прорваться к дорогам, по которым будет отходить дивизия, коротко уточнил, что должны делать службы тыла и комендантский взвод.
- Прошу в подразделения.
В землянке остались только батальонный комиссар Зыков и начальник штаба полка капитан Фомовский.
- Вот и все, - печально сказал Якимович, оглядывая опустевшую землянку. - Кому из нас суждено сюда вернуться?
Недолгая скорбная пауза была как минута молчания, минута прощания с павшими однополчанами.
- Все, товарищи! - повторил командир полка. - Пора!
- Михаил Викторович, - выходя за ним в синюю тень сосен, сказал Зыков. - Я пойду в третий, не возражаете? Мое место сегодня там.
- Идите. Но берегите себя. Очень прошу вас, Федор Васильевич: берегите себя.