Хорсенс был добросердечный ютландец с кроткими голубыми глазами и приятным говором. Солидный, широкоплечий и загорелый мужчина, он походил с виду на честного деревенского парня, смелого и непосредственного. Перед этим прямодушным ютландцем даже самый закоренелый преступник спешил облегчить свою совесть и сознавался во всех грехах. Однако от Ольсена полицейский комиссар хотел получить вовсе не признание.
Когда провожатый Ольсена, предварительно постучав, открыл дверь, какой-то небольшого роста человек как раз прощался с полицейским комиссаром. Посетитель столкнулся с Ольсеном в дверях, и оба, на мгновение встретившись взглядом, узнали друг друга, но виду не подали. Уходивший был низенький, тщедушный малый с бегающими глазками и немного странным выражением лица. Он уходил как свободный человек, без провожатого и, по- видимому, прекрасно ориентировался в лабиринте здания.
Полицейский комиссар Хорсенс кротко взглянул на Ольсена и радушным жестом предложил ему сесть в кресло в помпеянском стиле.
- Значит, вы знаете этого человека? - сказал он.
- Да, мне кажется, я видел его раньше, - пробормотал Ольсен.
- И вы имели с ним какие-нибудь дела? - с огорченным видом опросил полицейский комиссар.
- Нет, - быстро ответил Ольсен. - У меня не было с ним никаких дел. Я встречал его в трактирах.
- Может быть, в трактире "Фидусен"?
- Да, - Ольсен удивился, откуда полиция знает, что он завсегдатай этого трактира.
- А вам известно, кто он такой?
- Насколько я помню, у него кличка Банан. Или Бананчик.
- Видать, он совсем скверный малый, этот Банан! - печально сказал комиссар. - Но, как говорится в старой пословице, клин надо клином вышибать.
Ольсен не совсем понял туманную мысль комиссара. Он оглядел комнату и нашел, что здесь очень уютно. На подоконнике стояли две пустые пивные бутылки. А письменный стол полицейского комиссара украшала ваза с мелкими желтыми цветами и фотография его жены и двух славных малышей - комиссар был семьянин и нежный отец. В комнате было тепло, пахло хорошим табаком. Полицейский комиссар повесил свой синий пиджак на плечики и сидел теперь в рубашке с круглыми резинками на рукавах, в жилете, на котором блестела цепочка от часов, и в черном галстуке на резинке, надевавшемся через голову.
- Ну, вы можете идти! - сказал он провожатому Ольсена. - Мы с господином Ольсеном хотим немного поболтать. Кстати, вы пили сегодня кофе, Ольсен?
При слове "кофе" Ольсен насторожился. По прежнему опыту он знал, что кофе и сигареты играют в Полицейском управлении роль самых примитивных ловушек. Комиссар сразу увидел, как изменилось выражение лица арестанта, и успокоил его теплой ютландской улыбкой.
- Вам нечего бояться меня, Ольсен! Я ведь не собираюсь причинить вам зло. Можете на меня положиться. Так приятно, когда можно доверять человеку! Это согревает здесь, внутри! - сказал добрейший ютландец, положив руку на жилетный карманчик.
Однако Ольсен не спешил выказать доверие, и Хорсенс наклонился к нему.
- Постойте, Ольсен, мне кажется, я могу вас кое-чем порадовать.
- Вот как!
- Ну, слушайте, Ольсен! Несколько часов назад перед следствием в Престё предстал человек, который сознался в убийстве помещика Скьерн-Свенсена. Что вы скажете на это, Ольсен?
- Кто это? - быстро спросил Ольсен. - Лукас, что ли?
- Не знаю, знаком ли он вам, Ольсен. Прочтите сами,-Полицейский комиссар протянул ему вечернюю газету. - Пожалуйста, читайте!
Ольсен прочитал:
- "Сегодня в одиннадцать часов садовник Хольм заявил на допросе, что сознается в преступлении…" Садовник Хольм! Вот это… черт… вот это удивительно! Садовник Хольм…
- Да, удивительно, какие бывают люди!-печально проговорил полицейский комиссар Хорсенс. - Похоже, что он психически ненормальный. Очевидно, религия довела его до помешательства. Ведь в любом деле можно перегнуть палку. Вы знали его?
От тюремной бледности Ольсена не осталось и следа. На щеках заиграл румянец.
- Я требую, чтобы меня тотчас же освободили! - сказал он. - Я без всякой вины просидел три недели! Ведь я сразу заявил, что не виновен! Разве можно так обращаться с человеком? Есть ли у нас в стране закон и право? Меня взяли на работе, на глазах у моего хозяина, и поволокли в тюрьму, точно убийцу! Я буду требовать возмещения! Мне обязаны заплатить! За арест и вынужденный прогул! И за позор! Я должен немедленно поговорить с моим защитником.
Полицейский комиссар благосклонно улыбнулся.
- Конечно, Ольсен, вы можете поговорить с вашим защитником. Впрочем, вы всегда имели на это право. А теперь и подавно можете говорить с кем хотите. Ах да, возмещение… Я-то в этом ничего не смыслю. Это дело адвоката. Ко мне оно не имеет отношения. Но вполне возможно, что полиция сочтет ваш арест до некоторой степени оправданным. За вами числится еще кое-что, Ольсен, так что у вас не все в порядке. Разве не так? И, наверно, за это полагается гораздо больше, чем три недельки?
Ольсен ничего не ответил. И снова состроил обиженную мину. Вполне естественно! Если с человеком хотят расправиться, то всегда можно что-то найти. А грехов у него было немало.
- Вот здесь лежит эта безобразная груда, - полицейский комиссар похлопал рукой по толстой кипе бумаг в розовой картонной папке, лежавшей на письменном столе. - Есть и старые и новые бумаги. Честно говоря, я боюсь, что комиссар полиции Оденсе был бы не прочь подробнее ознакомиться с ними… А вы Ольсен, как думаете?
Ольсен лишь горько улыбнулся.
- Но я вовсе не желаю вам плохого, Ольсен. Со своей стороны я полагаю, что вы, конечно, выйдете отсюда свободным человеком - после того как мы с вами поговорим. А не выпить ли нам сейчас по глоточку кофе, Ольсен? Я умираю хочу кофе. Как вы па это смотрите?
При сложившихся обстоятельствах Ольсен был вынужден согласиться, и комиссар Хорсенс по телефону заказал в буфете сдобные булочки и кофе.
- Приятно выпить глоточек кофе в такой холодный день, не правда ли? - сказал он; его ютландский говор звучал очень сердечно.
Ольсен кивнул, зная, что кофе в полиции крепкий и хороший.
Кофе принесли, булочки были съедены, Ольсена больше не тревожили бестактными вопросами.
- Сигару, Ольсен?
- Спасибо.
- Вот огонь! У вас, конечно, нет в кармане спичек? Держите коробок!
- Спасибо, - повторил Ольсен и почувствовал себя свободным гражданином, у которого есть право иметь собственные спички.
- Итак, Ольсен, здесь лежат ваши бумаги! В них много написано о вас, Ольсен. Слишком много. В самом деле, вы были плохим сыном! - Хорсенс с огорченной миной перелистывал документы, - У вас хорошие родители, Ольсен.
- Это дело вкуса.
- Хорошенький домик, скромный, но ЧИСТЫЙ И СПОКОЙНЫЙ. Трудолюбивые, порядочные родители, - продолжал комиссар не без волнения. Казалось даже, глаза его увлажнились. - Вы причинили вашим добрым родителям много горя. Мать плакала над своим сыном.
- Мне это неизвестно, - сказал Ольсен. - Она была очень злая. И сильно колотила меня.
Хорсенс безмятежно листал бумаги.
- Слишком много свидетельств об отбытии наказании, Ольсен!
Он сдвинул очки на нос и поднял бумагу перед собой.
- Уже в 1928 году, посмотрим-ка… "был осужден Копенгагенским городским судом 21.XI, согласно параграфу 285, п. 1, параграфу 279 уголовного кодекса". И вот снова в 1930 году: "согласно параграфу 285, п. 1, и параграфу 278, п. 3, и отчасти согласно параграфу 89 уголовного кодекса…" И опять в 1932 во Фредериксбергском судебном округе: "параграф 285, п. 1, и параграф 276". И снова в 1935 году в Северном судебном округе: "параграф 285, п. 1, и параграф 279 и частично параграф…" Да, очень много. Посмотрим, Ольсен, когда вы были арестованы в последний раз?… Да, вот: в последний раз вас освободили 19.XII 1937 года, да, да, как раз перед рождеством. Значит, вы приехали тогда домой к рождеству, Ольсен!
В самом деле, полицейского комиссара как будто немного утешило, что Эгон Чарльз Ольсен в 1937 году поспел домой к рождественской елке.
- Смотрите, а вот из Главной тюрьмы пишут очень мило о вас, Ольсен. Я, конечно, не имею права сообщать вам об этом. Я совершаю незаконный поступок. Но вы ведь никому об этом не скажете, правда? Мне хочется быть с вами откровенным, Ольсен. Слушайте: "…19.XII - донесение из Главной тюрьмы… Эгон Чарльз Ольсен характеризуется как довольно одаренный человек, хотя несколько слабовольный и бесхарактерный… легко приспосабливается, исполнителен… ему давали доверительные поручения… которые он выполнял удовлетворительно, дисциплинарным взысканиям не подвергался… Однако вскоре Эгон Чарльз Ольсен снова совершил проступок, поэтому он не подлежал амнистии". Подписано: Ф. А. Хеннингсен, младший инспектор. Видите ли, Ольсен, когда интересуешься человеком, хочется узнать о нем побольше. И я охотно признаюсь вам, что разговаривал о вас с младшим инспектором Хеннингсеном. Вы с ним хорошо ладили, не правда ли?
- Да, как будто.
- Вы ему очень нравились. Собственно говоря, мне не следует говорить вам об этом, но это правда. Он мне рассказывал и о доверительных поручениях. Хорошо, когда человеку можно что-то доверить…
Только теперь Ольсену стало ясно, чего добивается полицейский комиссар.