- Не был бы ты раненный, показал бы я тебе, какие мы трусы. У этих трусов кожа на животах потерлась. Ползем от самого Дона. Сорок дней и ночей беспрерывно под немецким огнем. Погляди, тельняшку кортиком не прорубишь. Осталось полдиска патронов на брата! Взбирались мы на "формарс", - он указал рукой на телеграфный столб, - видели, с кем предстоит "свидание". Полудремавший до сих пор солдат Андрей Звонарев насмешливо бросил:
- Испугались "свидания"? В прохладу, в кустики торопитесь?
Вепрев подскочил к нему, схватил его за плечо.
- За подобный намек нечаянно скулу сворачивают на сторону, - проговорил он, поднося кулак к лицу Звонарева.
- Должниками не останемся! - спокойно ответил тот и, сбросив руку Вепрева со своего плеча, сказал: - Кулак фашисту покажи!
- Разошлись наши тропки, а жаль, - произнес сержант. - А я ведь знаю вас. Вы батарейцы.
- Ну и что же?
- Топайте. По добру говорю. Топайте своей дорогой. А бросаться на людей - это не к чести вам.
- Не пугайте!
- Згыньте с наших очей! Зараз згыньте! - закричал вдруг Цимбалко, снимая автомат. - Бо я за себя не ручытыся не можу.
Сержант предупреждающе приподнял руку:
- Спокойствие, товарищ Цимбалко.
- Товарышу сержант, це ж боягузы! Що з нымы балакаты? Бач, яка мрия у людыны? Де ще Каспий, а воны сердцем вже там. Хай воны топають, трясця их матери!
- Приветствую, рыцарь! - Серов отвесил низкий поклон, сгибаясь до самой земли. - Жаль, не будем знать вашей могилки - цветов бы занесли к подножию вашего праха, когда фашистов по этой самой степи будем гнать с Кавказа… Митя, полный вперед!
Как только матросы ушли, сержант приказал:
- Фляги наполнить. Через час наши начнут выходить из-под огня. Лейтенант приказал окопаться. Будем сдерживать немцев, пока рота не займет удобную оборону позади нас. Проверьте оружие. Коля, как себя чувствуешь?
- С вами иду, товарищ сержант.
- Эх, друже мий Мыкола, бильшого лыха не буде, як було. Пишлы. Тильки як же голова у тебя?
- Колю надо отправить в госпиталь, - посоветовала Лена. - Рана у него и контузия. Не выдержит он… но даже если и выдержит, зачем это?..
Сказав, Лена украдкой поглядела в круглое лицо Рычкову. И тотчас заметила принужденную улыбку. Хотя он в ответ ей ничего не сказал, но глаза его оживились и стали ярче. Она поняла, что на госпиталь он все равно не согласится.
Дед Опанас, молча наблюдавший со стороны за пехотинцами, повернувшись к жене, сказал:
- Напрасно ты на них, старуха! Не гнутся они перед злодеем. Надо им в дорогу еще арбузиков… - И заковылял на баштан.
Нагрузившись арбузами, пехотинцы ушли. Лену задержала Дарья. Точно боясь, что кто-то может услышать их разговор, она взяла Лену за руку и отвела к крыльцу:
- А тебе, милая ты моя, не страшно? Огонь! Не ровен час, и подстрелить могут? А молода и красива. Жить бы да жить!
Лена порывисто вздохнула. В словах Дарьи послышалась сдержанная материнская тревога. Она стала ближе к стене. Ее грязная гимнастерка лоснилась в скупом освещении потухающего дня. Из-под пилотки выбивались светло-русые пряди волос. Стояла она перед Дарьей стройная, ростом чуть ниже среднего, и, как показалось старухе, очень хрупкая.
- Бывало и такое думала, когда мы только начали отступать от Харькова: "Ах, как бы выйти живой!" думала об этом, не скрою.
А отступали с боями. Потом и сама не заметила, как перестала думать. Ко всему человек привыкает, поверьте. Из огня раненного вытащишь, перевяжешь его, опять ползешь. А где-то в дыму уже кричат: "Санитара сюда!" Давно я махнула рукой: что будет, то и будет. И вот, жива!
- И слава богу, девочка. Слава богу! А там, может, подмога вам будет. Сколько намучились, выстрадали. И жарынь-то стоит! Ни отдыху вам, ни покоя. Измучилась, по лицу вижу, вот и нос заострился, и щеки впали, - мягко продолжала Дарья, вызывая у Лены желание высказать все наболевшее.
- Жара - это верно, бабушка. А вот нас как-то в бою захватила гроза. Хлынул дождь, земля под ногами как будто тает и ползет, заливает наши окопы, все слилось, грома не отличить от взрывов немецких мин. Так и кажется: вот сейчас провалишься куда-то под землю. Ан не страшно - "ну и пусть!"… Подмоги ждем. Мы давно ее ждем. Полк наш тает в боях, а теперь уж… - Лена грустно опустила глаза. - Ну, мне пора, бабушка. Прощайте.
- Подожди минутку, - поглаживая руку Лены, попросила Дарья. - Я вот о чем порасспросить хотела. Девочку, что умерла на твоих руках, Анютой звали?
- Да, Анютой, а что? - удивилась Лена.
- Как же она, мать Анюты… плакала?
- Тяжело вспоминать это, поверьте. Девочка умерла, а двое осталось. Маленькая ротик открыла и заходится в крике. А мать - ну, как помешанная. Губами прильнула к холодным ножкам Анюты и так застыла я плачу, а она молчит. Заревела бы, тяжесть свою слезами смыла, может, было бы легче ей. Не может. Видно, и слезы пыль дорожная да тоска выели. Из Ростова она бежала - такая даль.
- Молчит? - переспросила Дарья, качнув головой.
- Да. Встала она, шатается, шагнуть не может. А тут самолеты бомбить стали, я под стену вместе с трупиком. Она с детьми пошла, не оглядываясь. Мальчик, Яшей зовут, приятный такой, глядим, вернулся, бежит. Прежде крепился, а теперь поцеловал Анюту, заплакал… - Лена вздрогнула. - Прощайте, бабушка, мне время. Всего не перескажешь, что видели. Прощайте!
Лена ушла. Почти тотчас же на полустанке снова появились два матроса. Вепрев и Серов неуверенно подошли к старику.
- Куда девалась пехота? - спросил Вепрев.
Щурясь и почесывая реденькую бороду, старик испытующе заглянул матросу в воспаленные глаза.
- Зачем вам понадобилась пехота? У нее своя стежка-дорожка, а у вас своя.
- Понадобилась, коли спрашивают. А дорога у нас одна.
Старик с оживлением воскликнул:
- Да ну ж ты? Как же это одна дорога? Вы ж туда, а пехота сюда. Не пойму я что-то…
- На прения, дед, у нас регламент ограничен. Показывай, в каком направлении двинулись пехотинцы!
- Поддержать решили, - вставил Серов.
- Вот оно как! - удивленно проговорил старик. - Гуртом, стало быть, воевать решили! Правильно. Фашист хотя и зверюка, а перемочь его можно. Дружно чтоб, тогда оно - сила! А так, что же расщепляться, словно полено на лучины.
- Дед! - крикнул он. - Хватит, показывай!
- А вот сюда и пошли, - старик неопределенно махнул рукой. - Может, и сыщете, а может…
К домику приближались две женщины и мальчик. Впереди в коричневом измятом платье, с серьгами в ушах, шла молодая красивая женщина с измученным лицом. Она крепко прижимала к себе русоволосую девочку. За ней еле поспевала старуха, которую тащил за руку мальчик.
- Марийка?.. - всплеснула руками Дарья и бросилась им навстречу. - Да куда же это вы? Кругом завируха такая!
Женщина на миг остановила блуждающий взгляд на матросах, пытаясь вспомнить, где она их видела. Вепрев, толкнув в бок Серова, торопливо и тихо сказал:
- Сеня, узнаешь?
- Как же? В Тихорецкой я давал им хлеб и консервов. Но где же еще девочка, Анюта?
Обращаясь к деду, Мария сказала:
- Когда же окончится это мученье? Что делается, дедушка, где же казаки наши?
- А вот они, - не задумываясь, указал старик на матросов, - плутаются по степи.
- Пошли, Сеня! - прошипел Вепрев. - Нечего тебе ртом ловить комаров. Эх, дернуло же нас сорваться!
Но Серов не мог отвести взгляд от исхудавшего лица казачки. Губы ее дрожали, пышные каштановые волосы беспорядочно падали на загорелую шею.
Когда Вепреву удалось увести Серова, тот спросил:
- Как ты думаешь, успеет она перескочить через Терек?
- От тебя зависит. Давай вперед!..
- Вы не пойдете с нами? - спросила Мария у стариков.
Дед Опанас покачал головой:
- Ноги мои перестали слушаться… Куда же бежать?
Сгорбленная старушка молча смотрела себе под ноги, поспешно смахивая с морщинистых щек слезы, будто боялась обжечь о них руки. Подставив ухо, она спросила у Дарьи:
- Про что это вы?
Мария схватилась за грудь.
- Кровь моя стынет, мама, когда я гляжу на вас. И тут нельзя вас оставить беззащитную, и бежать с вами, далеко ли уйдешь?
- А я так думаю, может, Сашка где встретит нас, - сказала старуха. - Вот только дорога мулкая, пяткам больно. Задыхаюсь, не поспеть мне за молодицею. А Яшка, здоровенький козлик, все тянет меня за руку, даже не успеваю за ним.
Яша держался особняком. Он выглядел старше своих двенадцати лет. Обожженное и закопченное его лицо казалось почти юношеским.
Глаза его смотрели из-под русых бровей.
- Мама, зря мы время теряем. Пойдемте! - заговорил он глуховатым голосом, поведя взглядом в ту сторону, куда предстояло бежать им.
Движения мальчика не были порывистыми, но становились быстрыми. Было видно, что он волнуется, прислушиваясь к отдаленному гулу стрельбы и взрывов.
У Марии с сыном были только им понятных их дружеские взаимоотношения, только им понятные интонации их голосов в разговоре между собой. Таинственное угадывание мыслей друг друга с каждым днем все сильнее сближало и крепило их дружбу, которая несколько даже ставила в равное положение мать и сына в суждениях.