IV
Еще днем, как только полковник Егоров осознал неизбежность отступления, - это было сразу после того, когда ему доложили о численности прорвавшихся танков в прошлую ночь за Ледневым и Капустиным, в его голове укрепилась одна и, как он считал, правильная мысль: нужно вытянуть из угрожаемой зоны все, что еще возможно было спасти. Он верил в помощь командующего северной группой войск Закавказского фронта, но считал, что эта помощь будет слишком поздней.
С самого утра железной дорогой близко к месту боя подкатывались бронепоезда. Они тотчас же из всех своих орудий гремели залпами по гитлеровцам. Поддержка бронепоездов была той самой реальной помощью, которую Червоненков обещал и которую он мог сейчас оказать полковнику Егорову в его неравной борьбе с врагом.
К полудню бронепоезда стали останавливаться на полустанке, что в семи километрах от станции Терек. Отстрелявшись, они уходили к Червленной, в зону предмостного укрепления, под защиту зенитных орудий.
Пустел полустанок, вчера еще оставленный постоянными жителями. Только дед Опанас Соломкин со своею женою и остались здесь, с горьким чувством ожидая чего-то страшного. Старик ходил по баштану и прикрывал арбузы.
Жена же его, бабка Дарья, с приближением фронта сразу обмякла, все у нее валилось из рук. Вот и сейчас, сгорбившись, она сидела на краю колодезного сруба, вросшего в землю, и, сморкаясь в свой передник, причитала сквозь слезы:
- Всю жизнь мы тут. Трудов-то сколько положено. Присматривали каждую шпалу. То, бывало, на мостике смолкой краек бруса подмажешь, а то к насыпи дернушек с травкой приложишь…
- Несчастные мы, верно, да только наше несчастье не станет ни большим, ни меньшим, какую б ты, старуха, ни пускала слезу. Не больно-то слеза твоя важка, - добавил дед, повысив голос.
Встав, потоптался возле колодца, помолчав некоторое время, как бы раздумывая о чем-то, глянул на жену раз-второй, недовольно поморщился, потом сказал:
- М-да-а… хозяйство мы исправно держали. А теперь вот видим, как рушится все. Невесть к чему эта глупая война!
Он вслушался, и бабка Дарья увидала, что вой пролетавшей мины заставил его пригнуться к самой земле.
- Ложись, ложись, за колодец! - крикнул старухе.
Еще не осыпался бурый столб пыли, поднятый взрывом, а дед уже ворчал, выглядывая из-за грядки:
- Жили, как тебе хочется, а придут анафемы, придется жить, как прикажут. Не жизнь, а потемки! Для воров хорошо, а куда податься рабочему человеку, у кого защиты просить?
Из-за угла домика выбежали четверо бойцов. Первым во дворик вышел сержант. Он снял пилотку и вытер ею потное лицо.
- Разрешите, бабуся, водицы холодной?
- Вот что?! Холодной водицы ему захотелось… Хвост зажат между задних ног и бегут, бегут!
Сержант опешил от такого неожиданного приема, отступил на шаг.
- Что ты такая свирепая, старуха? Не понимаешь маневра, а судишь.
- Если бы ваши ноги пятками наперед повернулись, тогда бы я поняла. То как же понять старухе такие вот маневры?
- Грех тебе, бабка, швыряться такими словами.
- За меня, мил-человек, беспокоишься зря. Ты лучше перед матушкой-Родиной о своих-то грехах подумай. Стонет вся земля, кровью смоченная. А вы по ней все трусцой да трусцой! Куда же уходите? На кого вы народ оставляете? Водицы вам дай!
- Ну, извините, - опуская глаза, глухо проговорил сержант, - обойдемся…
- Да разве воды жалеем? - вмешался дед Опанас. - Чего же это получается, голуби вы мои? Бежите с родной земли, а? Бежите?
Дарья не унималась:
- В какие страны путь-то держите?
Вступаясь за сержанта, рядовой Цымбалко сказал:
- Слухай, бабусю, у мене самого маты залышылась на Вкраини. Та шо ж робыты? Ты, диду, заспокой стару свою. Вона ж стратегию не розумие.
- А что и розуметь-то, сынок? От разумения такой вашей стратегии на душе не легче, - сердито ответил дед, опираясь на палку.
Дарья спустила в колодец бадью и достала воды.
- Пейте, - сказала она, плача. - Своих двое… Может быть, так вот, как вы…
Напившись, вытирая пилоткой губя, сержант ответил в раздумье:
- если уйдем, скоро вернемся, бабуся.
- Обязательно! - подтвердил Цимбалко.
- Знаю, вернетесь, - согласился дед. - Да кого застанете? - Он наклонился, вслушиваясь в свист мину. - А вчерась тут гнали овец, и запустил в них немец с ероплана. боже ж ты мой, где шкуры клок, куда отлетела голова с рогами. А большей частью - поранило.
- Это что, тоже ваши? - спросила бабка?
Медсестра Лена Кудрявцева вела к полустанку раненого солдата. Сержант бросился навстречу.
- Коля, жив?
- Жив, - простонал Рычков и потянулся рукой к повязке.
- Мыкола, друже мий, жывый? - Цимбалко дотронулся до окровавленного бинта, вздрогнул и отдернул руку.
- Голова у меня словно бронированная. Вторая царапина… И все рядом.
Медсестра опустила раненого на траву и, тяжело дыша от усталости, провела по своему разгоряченному лицу дрожащими пальцами.
- Хороша царапина, - сказала она. - Один миллиметр, и поминай как звали. Лежи спокойно, сейчас перевяжу заново. Воды бы надо, товарищи…
Поднося ведро с водой, Дарья взглянула на рану, всплеснула руками:
- Господи, кровь… кровь-то сочится как!
Сжав губы, Рычков приподнялся. Переждав, пока успокоилась боль, спросил:
- Кто остановил танк над моим окопом и закрыл мне выход?
- Я, - отозвался красноармеец Ершов.
- Ты? - удивленно воскликнул Рычков. - На твоем месте я так не поступил бы… Никогда!
- Не пропускать же танк к себе в тыл. И автомат твой замолк. Я думал, что уже…
- "Уже!" Глупо швырять гранаты в бок танку! - воскликнул Рычков.
- Перестань же ворочаться! - прикрикнула Лена. - Мешаешь мне перевязывать… Больно?
- Во рту гадко. Быстрей перевязывайте, некогда, не вовремя здесь мы…
- Это от контузии, пройдет. И не торопи меня!
- Господи, у него кровь, а ему некогда! Да куда же ты, сердечный, годишься теперь? - причитала старуха. - Отлежись малость, да в госпиталь. Муки такие!
- Буду прикрываться бинтами, вы думаете, - усмехнулся Рычков. - А товарищи? Они драться будут, а меня в госпиталь? Не-ет!
Как только Лена закончила перевязку, он поднялся на ноги, но, почувствовав сильное головокружение, зашатался. Попов и Лена подхватили его под руки.
- Присядь, Коля, - предложила Лена. - Не нужно тебе нервничать.
Рычков упрямо держался на ногах.
- Вы еще не видели мучений от этой войны, бабушка, - сказал он, стараясь приподнять руку и пощупать бинт, сквозь который уже проступала кровь. - а мы-то видели. Да, видели, бабушка.
Дел Опанас притащил арбуз, разбил его о колено и протянул Рычкову:
- Поешь, сынок, подкрепись. Арбуз холодный. На день прикрываю листками.
С жадностью откусив арбуз, медленно пережевывая и морщась от боли, Рычков продолжал:
- От самого Харькова с боями. Насмотрелись. Свежий пример, в Алпатове было. Наша рота отступала раньше других, чтобы новую оборону подготовить. И вот слышим из кустов: "Ай, ай!.." Мы с сестрицей туда, выяснить, что случилось. А там казачка и дробных детишек с нею трое. Девочка была, Анютой звали, прехорошенькая девчурка - стонет. Оказывается, в дороге она захворала. Легкие воспалились. Лежит на сырой земле, принимает муки. Посмотришь - в груди заноет. Ведь умерла же девчурка на руках у сестрицы.
Над полустанком прогудел снаряд, ухнул где-то вблизи.
Дрогнул накаленный воздух, заколыхались ветви тополей, кругом все покрылось дымом и пылью.
- Ложись! - приказал сержант.
Но когда залегли, грохот затих. А из клубившейся пыли вдруг вынырнули два моряка. Скуластый матрос, с обожженным солнцем лицом, воскликнул:
- Хо!.. Друг мой, Сеня! Беспокоился, что мы остались одни. Смотри, к тихой пристани пехота пришвартовалась.
- Братишки, привет, - более сдержанно сказал второй, взмахнув бескозыркой. - Митя, глаза промоем, что ли?
- Хо, водица! - скуластый схватил бадью и с жадностью приник к ее краю. Пил он долго, не переводя дыхания, потом, уступив место другому, спросил:
- Пехота, вы чего ожидаете? Время давать задний ход.
- А вы этот задний ход уже дали? - спросил Рычков, и его губы перекосились в усмешке.
- Из нашей черноморской осталось двое. Обсудили на "военном совете", решили с товарищем Серовым вывести из-под огня боевые силы.
- "Решили", - невесело усмехнувшись, заметил сержант, - удрать, когда тут дорог каждый человек.
- Не будете и вы тут прохлаждаться, дружки мои, не будете, - вяло возразил скуластый матрос. - Волей или неволей, но драпанете! У Митьки Вепрева что-то нет желания отдать свою шкуру Герингу на абажур. Мне моя тоже еще пригодится. Наступит зима, холодно воевать без шкуры. А война впереди!
- Далече думаете вытягиваться? - поинтересовался Рычков.
- Не дальше Каспия, а там на корабли!
- До Каспия! - Рычков побагровел от бешенства. Лена взглянула на него строго. - Немцам очистить дорогу до Каспия! Ну, бегите, трусы. Нас гоготом не запугаешь. Сто раз приходилось замирать под гусеницами… Драпайте!
Лена Кудрявцева думала о том, что Николаю сейчас нельзя так волноваться. Она сжимала его руку, готовая удержать его от неосмотрительного движения. И вдруг Лена увидела, как Вепрев, наклонив голову, медленно пошел на Рычкова. Она шагнула вперед и преградила матросу дорогу.
- Куда напираете? - строго сказала она. - Человек правду сказал.
Вепрев остановился в раздумье, сжимая огромные кулаки.