От автора
Теперь и самому не верится, а ведь наш подмосковный аэродром был когда-то прифронтовым аэродромом.
Днем мы здесь испытывали боевые самолеты, но к ночи хозяевами аэродрома становились летчики соседствующей дивизии АДД - авиации дальнего действия. С наступлением сумерек их бомбардировщики, вздымая клубы пыли, начинали медленно двигаться из-под сосен к взлетной полосе. И потом всю ночь до рассвета то и дело слышался гул их многомоторных самолетов: одни улетали куда-то далеко в тыл врага, другие возвращались из-за линии фронта. И так чуть ли не каждую ночь, практически во всякую погоду.
Редко кого из "ночников" днем можно было увидеть. И тем больший интерес они к себе вызывали. На всю жизнь мне запомнилось, например, как у нас на приангарной площадке появился летчик АДД Герой Советского Союза капитан А. И. Молодчий. Все-то было в нем под стать фамилии!
Испытатели обступили знаменитого капитана (позже он стал дважды Героем) и затеяли разговор о его любимом самолете Ил-4. Молодчий рассказал, как в ночь на 27 августа сорок второго года его "ил", преодолев страшную грозу на пути к фашистской столице и находясь в самом центре рейха, избежал аварии, хотя он, Молодчий, вынужден был отвесными падениями на крыло дважды вырываться из сгустка прожекторных лучей, когда кругом рвались снаряды.
Тогда он и радировал в Москву, в Кремль: "Нахожусь над Берлином. Задание выполнил. Молодчий".
О Герое Советского Союза гвардии капитане Решетникове мы знали из газет. Он водил свой Ил-4 на Берлин, Данциг, Тильзит, Кенигсберг, Инстенбург, Анненбург. "Жизнь моя принадлежит Родине. Для меня борьба за свободу и счастье своего народа - великая честь", - так сказал он в сорок третьем году, отмечая свой двухсотый боевой рейд. Совершив более трехсот дальнебомбардировочных полетов, провоевав всю войну, заслуженный военный летчик СССР генерал-полковник Василий Васильевич Решетников и ныне в строю.
О подвигах авиаторов АДД регулярно сообщалось в сводках Совинформбюро. Имена героев-дальнебомбардировщиков то и дело упоминались в газетах… Прекрасно помню, как в первые дни войны ошеломил всех великий подвиг капитана Гастелло… Тоже ведь был дальнебомбардировщиком.
И не проходило в те великие годы дня, чтоб страна не узнала имени хотя бы еще одного авиатора-героя. Вот, к примеру, характерное для того времени сообщение в газете "Правда":
"В ночь на 19 августа 1942 г. большая группа наших самолетов бомбардировала военно-промышленные объекты Кенигсберга, Данцига и Тильзита… При налете особенно отличились капитан Брусницын, старший лейтенант Гаранин, капитан Писарюк, Герой Советского Союза Молодчий, майор Ткаченко, капитан Несмашный и многие другие…"
И многие другие… Может быть, в их числе оказались и герои этой повести. В ней автору ничего не понадобилось придумывать. Не изменил он и имен героев подлинных событий, хотя понимал, конечно, как ограничивает этим полет собственной творческой фантазии. Но сердцем автор чувствовал и другое, а эта, очевидно, главное: рассказывая о героических деяниях своих друзей - авиаторов АДД, раскрывая духовную сущность людей реальных, выявляя истоки их высоких нравственных качеств, автор сможет показать, как богат смелыми, воистину мужественными людьми наш советский народ и как много среди нас неприметных героев.
Часть первая
Глава первая
Только к вечеру 15 августа 1941 года, когда их перебрасывали на "Дугласе" из-под Ленинграда в тот же тыловой город М, откуда они стартовали шесть дней назад, Георгий Молчанов увидел сообщение в газете об их налете на Берлин.
Облокотись на сумку с парашютом, Георгий то ли вслушивался в дребезжащий гул фюзеляжа, то ли разглядывал конусные головки заклепок на полу, часто-часто наклепанные, чтоб не скользили ноги по дюралю. В поле зрения попали кирзачи этого веселого парня - механика из экипажа "Дугласа". Увидев, что Молчанов не спит, парень протянул ему подшивку:
- Товарищ майор, вот "Правдочка", - крикнул, наклоняясь к уху, - здесь о вас пишут…
- А-а… Благодарю.
Еще не отойдя от своих мыслей и уже чуть удивляясь, Георгий увидел комплект газет, старательно подобранный, стиснутый по корешкам отполированными плексигласовыми пластинками. Взглянув на механика, спросил:
- Скажи мне, сержант… Тебе кто-нибудь поручал это вот так… ну, что ли, любовно сделать?
- Никак нет! - ответил механик. Сам все же зарделся: - Агитпроп по вдохновению, так сказать. Мое дело, как понимаете, товарищ майор, бортач…
- Понятно.
…В номере за первое августа его внимание привлекло короткое сообщение:
"31 июля И. В. Сталин имел вторую беседу с личным представителем президента Соединенных Штатов Америки г-на Франклина Д. Рузвельта - г-ном Гарри Гопкинсом. Беседа продолжалась два часа". Сводку с фронтов он читать не стал. За последние пятнадцать дней августа немцы изрядно продвинулись на восток, и при всей лаконичности сводок Совинформбюро сердце обливалось кровью, когда голос диктора вещал, что "после упорных и кровопролитных боев наши войска оставили города…".
С каждым днем Молчанову становилось все очевидней, насколько глупо ждать свержения Гитлера в Германии (об этом люди с надеждой поговаривали в первые дни войны). И вообще, считал он, хватит надеяться на "второй фронт".
Перелистывая подшивку, Георгий улыбнулся: "Ай молодец этот бортач!.. Каково: "Агитпроп по вдохновению!" Кому бы пришло в голову на боевом самолете иметь подшивку газет? А он смекнул: самолет военно-транспортный, возит взад-вперед по двадцать человек, тут людям как раз и время почитать газету.
"Попытка налета немецких самолетов на Москву в ночь с 1 августа на 2 августа.
К городу прорвались 3–4 самолета. Сбито 2 самолета. Зажигательные бомбы и очаги пожаров в окрестностях столицы были быстро ликвидированы".
Георгий пробормотал:
- Им теперь куда ближе к Москве, чем нам до Берлина.
Листая подшивку далее, увидел две фотографии: портрет молодого летчика, как ему показалось, совсем мальчика, и снимок сбитого им ночью самолета. Остатки фюзеляжа, взрывшего землю, задранный хвост со свастикой. Кругом обломки. Под снимками короткий текст:
"В. В. Талалихин, протаранивший в ночь с 6 на 7 августа немецкий бомбардировщик "Хейнкель-111".
Тут же был помещен и Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Виктору Васильевичу Талалихину звания Героя Советского Союза.
"Ничего не скажешь, за дело парню!.. А-а вот оно! - обрадовался Георгий, увидев заголовок: "Налет советских самолетов на Берлин".
Он думал, что это об их налете, но с первой же строчки понял, что опередили их летчики-бомбардировщики Краснознаменного Балтийского флота, руководимые генералом Жаворонковым, под командованием командира полка Преображенского и штурмана Хохлова… В сообщении говорилось, что в ночь на восьмое августа 1941 года советские самолеты совершили первый налет на Берлин. В результате бомбовых ударов в городе возникли пожары, сопровождающиеся сильными взрывами.
- Ну что ж, должно быть сообщение и о нашем налете… Вот оно!
"Налет советских самолетов на район Берлина. В ночь с 10-го на 11 августа имел место новый налет советской авиации на район Берлина. Были сброшены зажигательные и фугасные бомбы большой силы. В Берлине наблюдались пожары и взрывы".
Георгий перечитал снова и снова сообщение, подумал о его лаконичности, решил, что так, собственно, и надо, так звучит деловитей. В памяти его возникла совсем недавняя картина растревоженной фашистской столицы. "Я бы добавил, - подумал он, - наблюдались пожары и взрывы… да еще какие!"
Чтение газеты пришлось вскоре прекратить: моторы вдруг стихли, самолет шел на посадку.
Майор Молчанов взглянул в круглое окошко, увидел чуть откинутое назад крыло, за ним взволнованную, расчесанную вихрями от винтов высокую, сочную, не знавшую в тот год косы траву; увидел несколько громадных килей тяжелых кораблей ТБ-7, возвышавшихся среди длинного ряда приземистых, блестящих свежим лаком пикировщиков.
Самолет газанул сразу обоими двигателями, винты провернулись еще по инерции, и стало тихо. Механик, тот самый "агитпроп по вдохновению", пробежал мимо и, открыв дверь, с грохотом спустил дюралевую лесенку:
- Прибыли в город N! - бойко крикнул он. - Товарищи, не забывайте свои пожитки и парашюты!
Георгий встал, взвалил на плечо парашютную сумку и направился к выходу.
К бараку летно-испытательной станции шли гуськом, с командиром эскадрильи Александром Курбаном во главе. Прежде всего надо было сдать парашюты.
За ужином Молчанова "схватили" молодые штурманы: "Зайдите к нам, Георгий Павлович, расскажите, как там у вас все было".
Хоть и настроен он был мрачновато, а пришлось согласиться.
Идти к общежитию молодых нужно было минут пятнадцать, и ему многое вспомнилось, начиная с того воскресенья 22 июня…
…Солнце уже высоко поднялось, и было жарко, когда Георгий вышел к шоссе, возвращаясь с ночной рыбалки, и увидел в клубах пыли танки. Их башни были прикрыты березовыми ветками, листья уже успели скрутиться и поблекнуть. Он крикнул лейтенанту, что возвышался над люком с флажком в руке:
- Что, маневры? И услышал в ответ:
- Какие там маневры… Война, брат.
Георгий сразу же бросился к своему начальнику в научно-испытательном институте генералу Стерлигову (под его командованием Молчанов воевал еще в финскую кампанию). Вместо ожидаемого внушения Борис Васильевич предложил ему сесть и сказал:
- Тут отчаянные головы, побросав испытательную работу, иницнативно формируются, намереваясь на чем придется улететь сегодня же на фронт. Я предупреждаю: никакой отсебятины. Такой штурман, как вы, должен быть в стратегической авиации.