Но услышал Иван, и лейтенант услышал.
- Попиз…те там.
Савва братанов-срочников не обижает - передал косяк по кругу.
Лейтенант фляжку достал.
- Мои водки ящик надыбали… Жрать хотите?.. Ротный забрал себе, а я вот отлил немного. Тебя как? Меня Перевезенцев Роман, - и протянул руку.
- Знамов, сержант, - чтобы не было конфузов, сразу обозначил свое звание Иван. Лейтенант, хоть и интеллигент, но простоват был.
- А-а, понятно. Контрактники? У меня тоже двое "контрабасов" во взводе были.
- Тот узкоглазый… Савва-калмык. Мы с ним на первой под Аргуном…
Не для форсу и хвастовства сказал Иван про первую войну - мельком лишь упомянул. Завтра им придется вместе с этим лейтенантом и его "сроками" идти в бой. Лейтенанту так будет спокойнее - стреляные, значит, надежные.
Лейтенант понял Иванов расклад.
Закурили.
Пухает в городе, но лениво. Вдруг, будто гороха рассыпали, защелкало, все громче и громче. Взрыв, второй… Понеслось.
- У Дома печати где-то, - предположил Перевезенцев. - Нам на завтра приказано продвинуться левее от бензоколонки, вглубь квартала. Сегодня до обеда тыкались, тыкались… а у них позиции.
Спали у костра. Вповалку. Ящиков снарядных вокруг набросано в беспорядке; длинные как гробы - те от ракет. В костер все идет, что горит - не взрывается.
Соснули и Иван с Саввой час другой до времени.
Договорились с лейтенантом Перевезенцевым, что даст он им сапера; тот проведет их через свои мины. Хорошего даст сапера. Идти решили по самым ранним сумеркам.
Утром на войне, как перед долгой дорогой - присесть нужно. Не чтоб хорошо встретили, а чтоб пуля мимо пролетела, чтоб свои не обстреляли, чтоб… да много на войне всяких "чтоб". Заворошились идти. Савва и не спит уже. Иван ботинки перешнуровал, попрыгал - не звенит нигде, не стукает. Перевезенцев у костра: фонариком водит по солдатским лицам, материться неинтеллигентно. Один поднялся, закашлялся.
- Где Ксендзов? - спрашивает лейтенант.
Солдат сквозь кашель:
- У себя… в гробу Ксендзов, - и обратно завалился.
Тут лейтенант выдал такого отборного мата, что Иван подумал: интеллигентность лейтенанту Перевезенцеву не идет, а вот так по-боцмански, хоть святых выноси, даже очень к лицу закопченному пехотному летехе.
Лейтенант стал хвататься за ящики - которые длинные от ракет; хлопал крышками, будил спящих вокруг. Наконец, открыв очередной, нашел то, что искал. Иван заглянул через лейтенантское плечо. В ящике, обхватив руками автомат и прижав грязные ладони к груди, лежал солдат. Иван сначала подумал, что это "двухсотый", так блаженно покоилось его тело в затасканном сальном бушлате - убрали, чтобы не на глазах.
Тело издавало булькающие звуки, не шевелилось. Перевезенцев пнул ногой по ящику. Безрезультатно.
- Ну, ка…
Вдвоем с лейтенантом, - Иван икал от смеха, - они снизу подхватили ящик и, поднатужившись, перевернули…
Крепок солдатский сон. Спит мальчишка безусый, - не разбудить его ни матом, ни автоматной трескотней, канонады ему, как баю, бай: переспишь с войной в обнимку ночь другую, и ничего страшней тишины не будет в твоей жизни. Ветра, ветра - бешеного, рвущего перепонки, горячего ветра, - и будь что будет!
Сколько было таких вот ночей у Ивана - не сосчитать. "Ну, здравствуй, война. Наскучалась по свежему мясу, шалава?"
- Я тебе сколько раз говорил, Ксендзов, чтоб ты не ныкался, мать…
Стряхнуло лейтенантским рыком сентиментальные мысли. Солдатик, кулем вывалившись из ящика, чуть не вкатился в костер. Вскочил как ошпаренный.
- Ну что с ним делать? - лейтенант шею тронул. - Зараза… Вот ваш сапер, - говорит он Ивану. - Иди, иди, Ксендзов, рожу потри снегом.
Перевезенцев задумался, посветлел лицом. Куда вся суровость делась? С какой-то обидой в голосе, отчаянием больше, стал рассказывать:
- Прошлый раз мы ночью меняли позиции, а этот… уснул в своем гробу. Так что ты думаешь - его местные нашли. Спасибо не боевики. Дед один в папахе. Пришел и говорит: там ваш в ящике. Мы понять не можем, в каком ящике. Когда разобрались, аксакалу тушняка насовали. А этого… ротный пообещал заживо похоронить. Реальный был бы "двухсотый". Прикинь… Шевели копытами, Ксендз!
Обтерся Ксендзов снегом, шапку на лоб надвинул; набычившись, стоит за лейтенантом.
Смешной был солдатик Ксендзов - мелкий, незаметный. Таких война жалеет. Война в первую очередь здоровяков прибирает - кто покрупней, в кого попасть легче. На самом деле, как повезет: одного сразу приголубит пулей в лоб. Другого покалечит. А третий как заговоренный, - может, молятся за третьего крепче других? Не ведомо то…
На Ксендзовском "гробу" и уселись. Лейтенант выложил на планшетке карту, фонариком водит.
- Вот здесь мы. Тут "духи". Вашу позицию Ксендз покажет. Он там прошнырялся, как у себя в огороде. Я без него не хожу. Секреток понаставил. Черт, а не сапер!
Сопит Ксендзов рядом.
Где-то снова заахало тяжело. По ушам давануло.
- С Карпинки… саушки. Там и госпиталь. Близко от передка. Пятнадцать минут всего и на стол. Так бы половину раненых не вытащили. Ротный водку хирургам отдал. По врачихам "духи" из миномета долбили. Прикинь… А че, я думаю, правильно, что отдал, сколько пацанов с того света…
Грохнуло в городе, взорвалось утро фугасным эхом. Перевезенцев не обращает внимания на частые взрывы, снова тычет пальцем в карту.
- Ксендзов знает. Там не больше ста метров до "духовских" позиций, можно совсем плотно подобраться. Квартал мы начнем чистить, вы услышите. Тарарама будет!.. После артподготовки и пойдем…
Когда с ночи низкое небо просветлело до серого, и бесформенные тени поползли по городским развалинам, начался бой.
Первый дом, который стоял на пути атакующих зиял черными провалами окон и рваными дырами от прямых артиллерийских попаданий. В доме во многих местах дымилось и горело. Когда пехота, мелкими группами по двое, трое, хоронясь за броней бэтеров и БМПшек, двинулась вперед, боевики, выбравшись из подвалов, рассредоточились по нижним этажам и открыли по наступающим сильный огонь.
Иван с Саввой оборудовали позиции в пятиэтажке, стоящей параллельно с направлением атаки роты.
Маленький солдатик Ксендзов оказался болтливым не в меру. Бубнит и бубнит над ухом. Савва обосновался на крыше, Ивану одному пришлось терпеть доставучего сапера.
- Когда через хребет шли… ух красиво. Кавказцев видел, мама не горюй, настоящих… собак, кобелей. Горбатые! Мужик там, пастух, овец своих собирал в кучу. Нам подарил одну.
"Угу, подарил", - ухмыльнулся Иван.
- Слышь, заноза, отвали. Сиди и чтоб не шевелился… Оп-пачки! Пошли, - Иван прильнул к прицелу. - Так вы не с Дагестана идете?..
- Не-а, с за хребта… Терскава.
- Тоже путево. Все, Ксендз, нишкни. Паси выходы. Сзади подберутся, хана всем.
Ксендзов, сообразив, что шутки кончились, прихватив автомат, скатился вниз на один пролет, пошабуршал там немного и притих.
Первым выполз на пустырь между домами танк.
Иван еще с первой войны с уважением относился к танкистам. Реальные смертники: сидят в консервной банке, и никуда из нее не деться. По тебе из гранатометов, мины под гусеницы. А ты первым! А за тобой голая пехота. Куда ж пехота без танка, куда танк без пехоты? За танком бэтер выруливает, "бэха" по левому флангу.
У Ивана рация на груди в разгрузке. Слушает Иван войну:
- "Коробочка" … кхрр… дай "карандаш" право… третий проем…
- Бу-бухх! - через пару минут в ответ с пустыря.
- Еще дай… левее ориентира…
- Сохатый, "шмеля" … крайнее… шшш… на первом этаже…
- Тах-тах-тах, та-та-тахх…
- "Таблетка", бля… штшш… Бутузу. У меня "трехсотый"… двое, епта, ползи быстрее!
- "Коробочка", по тебе выстрел… Мимо! Сдай назад! За угол, за угол…
- Сокол, Сокол первый!
- Началось, - вслух подумал Иван, надавил кнопку. - На связи Сокол первый.
- Гранатометчик. Ориентир два на фасаде один. Левее в третьем окне…
Иван нашел нужное окно в фасаде дома. Чернела дыра, пусто внутри. Ниже в оконных провалах копошатся автоматчики, но то не его работа, то огнеметчиков с фронта: запустят "шмеля" - всех выкурят. Мелькнуло в окне. Иван как пружина весь подобрался, но тут же по привычке, наработанной у Батова, задышал ровно, пальцем тонко коснулся курка.
- Вижу, работаю.
Все произошло в считанные секунды.
Гранатометчик, расслабившись от безнаказанности, близко придвинулся к окну. Иван поймал его в окуляр прицела как раз в тот момент, когда тот, вскинув гранатомет на плечо, целил по рычащему, пятившемуся назад танку. Иван разглядел черные усы, короткую бороду и красный рот, открытый как в крике. Гранатометчик замешкался всего на мгновение, поднял голову. Иван навел острие галочки на горло с синим выпирающим кадыком. Оскалился хищно, и плавно нажал на курок.
Случается так в летний зной…
Когда духота кроет тело липкой влагой, когда уже нечем дышать, думаешь только об одном: скорей бы… скорей бы грянул ливень! Дождь прольется на землю, и свежий ветер, сорвавшись с небес, оттуда, где могучие восходящие потоки поют свои нескончаемые песни, принесет долгожданную прохладу. Стихнет ветер. Стиснутое свинцовой грозой небо вдруг расколется надвое рыжей молнией. И грянет гром! Рухнет с ветвей испуганная птица, распластается по ветру; а которые слабы крылом, стукнутся о камень и сгинут в мутных дождевых потоках.
Иван видел - отчетливо увидел, как враг, пораженный его пулей, вскинув руки, повалился назад в черноту проема. Иван вспомнил Батова - "в обратку словишь", но выждал свою секунду и увидел, как разорвало горячим свинцом синий кадык.