• •
Около полуночи раздался легкий стук в ставень того окна его комнаты, которое глядело в прилегавший к дому двор. Шорохов сразу подумал: "Связной!"
С наганом в руке и, чтобы не разбудить кого-либо в доме, босой, неслышно ступая, он вышел во двор.
Оглушающе свистели сверчки. Небо затягивали облака. Стояла такая темень, что нельзя было разглядеть собственной руки. Кто-то негромко кашлянул в двух шагах от него, спросил:
- Не здесь ли, прости за беспокойство, друг, живут Тимофеевы?
- Которые? - отозвался Шорохов. - Из Твери? - Из Сызрани, беженцы.
Да, связной! Ночью. Прямо на дом! Какое-то мгновение Шорохов колебался. Пригласить в комнаты? Но может проснуться отец, всполошится от неожиданности, перебудоражит соседей.
Он повел гостя в глубь двора, в пустующий теперь сапожный сарай. Притворил дверь, завесил тряпкой оконце, зажег каганец. Связной был невысокого роста, широкоплеч, как показалось Шорохову, лет двадцати, одет в заплатанные галифе, солдатскую гимнастерку, обут в веревочные лапти, какие носят на работу шахтеры. Смотрел он спокойно. В руках держал тощую, из грубой дерюги, торбу.
- Сводку, - сказал связной. - Начни с этого.
Ничего не ответив, Шорохов возвратился в дом, взял с хлебной кухонной полки каравай, унес в свою комнату. Там разрезал его на две части, одну из них надломил, чтобы внутри ее открылась щель, засунул туда плоский, шириною всего в ладонь, пакет, утопил его в мякише. Прихватив по дороге еще и трехфунтовый кусок вареного мяса, возвратился в сарай.
Связной улыбкой поблагодарил его, развязал торбу, спрятал все принесенное Шороховым.
- Там же и сводка, - он кивком указал на торбу. - Да. В краюхе поменьше. Ты найдешь.
Они сразу стали говорить друг другу "ты".
В переулке поднялся лай. Собаки остервенело звенели цепями. Это вполне могло означать: дом окружают.
Ожидали, прислушиваясь. Наконец лай стал стихать. Связной жестом подозвал Шорохова поближе и, когда тот наклонился к нему, проговорил:
- Пять суток назад у деревни Елань-Колено под Борисоглебском Четвёртый казачий корпус прорвал наш фронт.
"Опоздал!"- едва не вырвалось у Шорохова.
- Тебе известно, где он прежде дислоцировался?
- В районе станица Урюпинская - станция Филонове. Это возле Поворино.
- Под чьей он командой? - Мамонтова.
- Дивизии, которые входят в него?
- Прошлый раз это я сообщал. - Повтори. Мне. Сейчас.
- Сводная Донская, Двенадцатая, Тринадцатая. Хуже с полками. Некоторые из них в сообщении есть: Сорок третий, Сорок восьмой, Шестьдесят первый. Это не все. По словам моего торгового компаньона, корпус в полном составе.
- Как он узнал?
- Его свояк - почетный казак станицы Урюпинской. Возле нее, утверждает он, две недели тому назад был смотр этим дивизиям.
- Фамилии командиров дивизий?
- Постовский, Толкушкин, Кучеров.
- Кто проводил смотр? - Сидорин.
- Общая численность?
- Прямых данных нет. Но если корпус в полном составе… Едва заметным движением головы связной прервал его: - Артиллерия?
- Сведений нет. - Бронепоезда?
- Тоже ничего не могу сказать. - Та-ак…
В голосе связного Шорохову послышалось разочарование. Он стал оправдываться:
- Слишком далеко от нас. На ремонт ни один из бронепоездов оттуда к нам не приходил.
- Погоди, - сказал связной. - Тебе, случаем, не доводилось встречаться с Мамонтовым?
- Откуда же!
- И никто тебе о нем не рассказывал?
- Нет. Прежде воевал-то он под Царицыном. Опять-таки далеко от нас. Даже в самом Новочеркасске его мало кто знает. Слышали только: "Мамонтов… Мамонтов…"
Теперь уже Шорохов хорошо разглядел связного. Темные круги под глазами, седые виски. Лет ему, конечно, не двадцать и не двадцать пять. Скорей уж под сорок. И очень усталый.
- Я тебе помогу, - проговорил связной. - Потомственный военный. Родился в Петербурге. Окончил Николаевское кавалерийское училище, заметь, аристократическое. Лейб-гвардия! С князьями в одной компании… Зовут Константином Константиновичем. Настоящая фамилия Ма-мантов. Встретишь где-либо в документах, не удивляйся. Причина, почему взял псевдоним, анекдотична: в училище его высмеивали, называя "Матантов". По-французски "ма тант" - "моя тетя". Сейчас ему сорок девять лет. Самый расцвет сил. В царской армии дослужился до чина полковника. Генерал недавний, только с этого года. Деникинского, как говорится, замеса… Высокого роста, не толст, широк в плечах. Орлиный нос, раскидистые усы. Если доволен, любит приглаживать их обеими ладонями… Что еще? Не курит, не пьет. На банкетах демонстративно ставит перед собой стакан чая. В разговорах с гражданскими лицами подчеркнуто резок. Не говорит - рубит. Зато в казачьей компании, особенно среди нижних чинов, не прочь выказать себя своим парнем. Похлопает по плечу, посмеется вместе со всеми. И еще такая особенность характера: ни с того ни с сего прикажет выпороть, наградить, к удивлению всех круто переменит решение, внезапно сорвавшись с места собственной персоной примет участие в конной атаке. Бесшабашная лихость! Однако в действительности-то всякий такой поступок будет им заранее тщательно взвешен. Мамонтов - враг коварный, очень опасный, вот этой предварительной обдуманностью своих якобы поспешных поступков… Что сейчас важно установить? Судя по всем имеющимся у нас сведениям, после прорыва в наш тыл вошла лишь малая часть казачьего корпуса. Подтверждение: на слишком ограниченной территории противник там локализуется. И все же сколько? Полк? Два? Данных нет. Неясна и цель прорыва. Во всяком случае, на тот час, когда я выходил сюда, ничего определенного сказать было нельзя. Тебе известна вся та обстановка, которая начинает складываться на фронтах?
- То, что в газетах. Белых, само собой. - Понятно.
Это прозвучало как: "Что же там они могут печатать!"
- Но вот главное, о чем ни мы, ни враги наши теперь ни на минуту не забывают, - продолжил связной. - Решающих фронтов в настоящее время три. С юга на Москву наступает Деникин, с запада, на Петроград, Юденич. На востоке - колчаковцы. Это ты знаешь. А вот чего ты можешь не знать. Колчак терпит сейчас поражение. Нами заняты Екатеринбург, Челябинск, Ирбит. Мы уже за Уралом! Еще несколько месяцев, и колчаковская армия будет разбита.
- Ну, - вырвалось у Шорохова. - А сегодня в "Донских областных ведомостях" напечатано, что в ближайшее время мы станем свидетелями победоносного шествия Колчака к сердцу земли русской - Москве. Так и написано.
- Колчака ничто не может спасти. Один из признаков: западные державы оказывают все большую поддержку не ему, а Деникину. Направляют миссии, шлют оружие, превозносят в газетах: "Генерал-победитель! Широта мысли! Преемственность идеалов российской государственности.."
- Потому-то он и прет на Москву. Выслуживается.
- Не только! Деникин понимает еще и то, что наши главные силы сейчас на колчаковском фронте. По размерам территории Республика Советов за этот год почти не выросла. По-прежнему, в общем, десятая часть всей бывшей России, не больше. Но такой крепкой армии, как теперь, у нас раньше не было. И применяем мы ее по-другому: собрать в кулак, разгромить одного, потом второго, третьего. Деникину да и Юденичу это известно, как и то, что многое тут зависит от тактического уменья. Кто кого опередит. Докатится ли уже в ближайшие месяцы деникинский вал до Москвы, либо мы сдержим его, покончим с Колчаком, и потом обрушим сюда, на юг, всю нашу мощь. Потому-то и важно как можно раньше раскрыть цель выступления Мамонтова.
- На смотру под Урюпинской Сидорин в открытую говорил: "Начало белоказачьего похода на Москву".
- В открытую! В открытую говорят, когда маскируют. И косвенно есть тому доказательства. Генералы Добровольческой армии рьяно оберегают свою претензию на верховную власть в стране. А как они могут ее реально утвердить? Тем лишь, что полками только одной этой армии займут Москву. Потому-то, пока их частям удается продвигаться вперед, никакого казачьего войска они на помощь себе не допустят. И мотивировки отыщут: оперативная важность! Стратегия!.. Но если так, тогда, всего вероятней, Мамонтову приказано пробить коридор на соединение с колчаковской армией. Значит, прорвав наш фронт, он пойдет на восток - на Ртищев, Пензу, Саратов. У этих городов нам и следует ставить заслоны.
Связной умолк. "Что теперь те мои сообщения, - с отчаянием подумал Шорохов. - Поздно. И нет оправдания. Фронт прорван, а я твержу: "Нет признаков подготовки… нет признаков…" Но их и в самом деле не было, хоть ты убейся!"
- Самое нелепое, - он горько усмехнулся, - что не только деникинцы, но и торговый мир - и наш, и ростовский - как раз сейчас-то в победу белой армии верит. Что Москву она в ближайшие недели займет и власть свою там установит. И про мамонтовский прорыв, как теперь вижу, кое-кому из купцов известно. И забот у них по такому случаю немало. Своих, конечно, купеческих.
- Барыш?