- Вы что, совсем спятили? О чем ты думаешь! На север… на север!.. Ведь они с севера идут, эти гитлеры проклятые… Куда? Куда?! Куда?! - заорал он, заметив какую-то повозку, которая пробиралась тоже по направлению к северу. Но повозка с грохотом умчалась.
- Вот видите, - неуверенно сказал Франтишек.
- Ничего я не вижу, только знаю, что эту телегу обстреляет немчура. Вы-то еще ничего не видели, - многозначительно добавил сержант, - а я уж повидал. Под Лодзью мы лежали в поле, а они как начали с самолетов… Ну, будет зря болтать: поворачивай к югу.
Тут уж не выдержал Колышко.
- Отсюда на юг не проехать. Надо на Брест.
- Ладно, на Брест, так на Брест, - и сержант открыл дверцу машины. - Эге, да здесь и для меня место найдется, - сказал он, садясь на корточки в ногах у Вычерувны. - Ну, пан, гони, объезжай Седлец, чтобы миновать пожары, и валяй на Брест.
- Послушайте, - дрожащим голосом сказал Франтишек, - я жену оставил на дороге.
- Не беспокойся, пан, - с явной издевкой ответил сержант, - вексель и жена всегда нас найдут. И только попробуй, сукин сын, не поехать, ты у меня узнаешь!
Вдруг дверца машины с правой стороны отворилась, и один из молодых актеров выпрыгнул на дорогу. Через минуту он исчез в толпе.
- Видали кавалера? - засмеялся сержант и добавил уже мягче, подталкивая Голомбека револьвером в затылок. - Ну, поехали, пан, поехали, жми, пока бензин не кончится.
- Ради бога, поезжайте поскорее, - безжизненным голосом произнесла Вычерувна.
И пан Голомбек подчинился приказу сержанта.
III
Войдя в столовую, Анджей и Ромек увидели за столом пани Ройскую и Спыхалу. Яркий свет лампы разливал вокруг спокойствие, поразившее Анджея. Мирная, обжитая комната, стол с еще не убранными синими тарелками, куски хлеба на скатерти, - все это еще принадлежало тому, "тихому" миру, с которым он простился сейчас под кленом. Щурясь и стараясь ничем не выразить своего удивления, он поздоровался с Казимежем. Анджей смотрел на янтарные при свете лампы глаза госпожи Ройской, на морщины, покрывавшие ее стареющее лицо. Она слушала Спыхалу с необычайным вниманием. Тот говорил очень медленно, так, словно хотел получше объяснить, почему же он все-таки вернулся, словно объяснял это и самому себе. Видно было, что он очень устал.
Не садясь за стол, Анджей вдруг вмешался в разговор.
- Но ведь это вполне понятно, - сказал он, - что вы постарались вернуться. Вы, наверно, хотите пробраться в Варшаву? Вот и мы хотим.
Пани Ройская взглянула на Анджея. Возбужденное состояние юноши удивило ее.
- Будешь есть простоквашу? - спросила она. - Мы уже поужинали. Поешь и ты, Ромек.
Анджей нашел на буфете горшочек простокваши, налил по стакану себе и Ромеку. Они уселись за стол.
- Послушайте, что рассказывает пан Спыхала, - сказала Ройская.
Спыхала бегло взглянул на нее. То, что он рассказывал, предназначалось только для нее. Ему вовсе не хотелось продолжать при мальчиках, и он внимательно стал слушать Анджея.
- Что поделаешь, - говорил молодой Голомбек. - Здесь нам ждать нечего, вот мы с Ромеком и решили ехать в Варшаву.
Анджей все больше раздражал пани Ройскую. Она повернулась к Спыхале:
- Шофер рассказывал про вас удивительные вещи. Опустив глаза, Спыхала вертел в руках подставку от столового прибора. Разговор этот был ему явно не по душе. Анджей замолчал и смотрел на бывшего "учителя", ему казалось, что тот чем-то смущен.
- Эти удивительные вещи, - сказал Спыхала неохотно, - скоро кончились. Все это, наверно, было бы интересно в литературе, но сейчас литература никому не нужна. Взяться за плуг - это хорошо у Реймонта.
Анджей не понимал, о чем говорит Спыхала, но почувствовал: в его словах кроется что-то важное.
Казимеж поднял глаза и решительно взглянул в лицо Анджею.
- Тот старый крестьянин, у которого я пахал, сказал мне: "Вы никогда ничего не сможете сделать, если не будете в самой середке".
- В самой середке? Что это значит? - наивно спросил Анджей.
Ромек коснулся руки Анджея, как бы удерживая его от этого вопроса.
Спыхала не ответил. А Ройская улыбнулась и, как всегда, слегка запинаясь, сказала:
- Этот крестьянин был прав, пан Казимеж.
Но Казимеж молчал - он никогда не знал, чего можно ожидать от Анджея, и даже немного побаивался этого подростка, который знал о нем больше, чем надо, и мог скомпрометировать его в глазах пани Ройской, а может, и не только пани Ройской.
- Мне тоже кажется, - продолжала пани Эвелина, - что ничего нельзя сделать, оставаясь в стороне. Если хочешь что-то сделать, непременно надо быть "в середке".
- Наше положение сейчас настолько сложное, - серьезно сказал Спыхала, - что нельзя даже понять, где надо быть и что надо делать. Безумием было бы рассуждать о каких-то действиях. Мы лишены всякой возможности…
- Но все-таки не возможности рассуждать, - сказала Ройская.
Спыхала взглянул на нее внимательно, даже с удивлением.
"Она теперь совсем другая, чем в ту войну", - подумал он и поймал себя на том, что воспоминания о былых беседах с Ройской взволновали его. Он заставлял себя вернуться к действительности, но мысли набегали одна на другую: "Как странно, за все время, что я пробыл у этого крестьянина, мне ни разу не вспомнилась Марыся".
Наконец, оторвавшись от мыслей о прошлом, он обратился к Анджею так, словно только сейчас заметил его и словно давно собирался задать ему целую серию вопросов.
- Об отце нет никаких сведений?
Анджей покраснел до корней волос.
- Нет, - буркнул он.
Спыхала чуть не задал ему и другой вопрос, но сдержался.
- Ну так как же, едем мы в Варшаву или нет? - потеряв терпение, спросил Ромек.
- Вы себе не представляете, пан Казимеж, как расстроена Оля, - подчеркнуто светским тоном произнесла Ройская.
Спыхала понял, что она разгадала его мысли.
- Пани Оля еще здесь? - спросил он с беспокойством. - Надеюсь, она никуда не уехала?
Ройская удивилась.
- Где же ей быть? Конечно, никуда не уехала. Ведь неизвестно, где ее муж, а отправляться сейчас на поиски слишком опасно. Да и Анджей не отпустил бы мать одну.
- Довольно и того, что я потерял отца, - глухо сказал Анджей. В том, как он это сказал, слышалось глубокое отчаяние.
Спыхала с сочувствием посмотрел на Анджея.
- Но мне кажется, - сказал он, обращаясь к нему, - что и здесь сидеть бессмысленно. В любой день сюда могут нагрянуть немцы. В Варшаве, пожалуй, безопаснее, особенно для молодых людей.
- Пока здесь еще только военные, - сказала госпожа Ройская, - эти ведут себя сравнительно прилично. Я была в городе. Там жизнь тоже кое-как идет. Но вот придут гражданские власти, и с этой идиллией будет покончено.
- Вот почему я и думаю, что нам надо двигаться в сторону Варшавы, - сказал Спыхала, обращаясь уже к обоим юношам и как бы стараясь умерить нетерпение Ромека.
- Варшава еще защищается, - сказала пани Ройская каким-то безучастным тоном.
- Представляю себе… - прошептал Анджей, стиснув зубы.
- Это невозможно себе представить, - воскликнул Ромек. - Это ужасно.
- У вас есть опыт, пан Казимеж, - сказала госпожа Ройская, взяв Спыхалу за руку, - вы ведь все-таки воевали…
- Нельзя даже сравнивать эту войну с прошлой, - ответил Спыхала, - техника за двадцать лет шагнула вперед. Ну можно ли было предвидеть все это? В тысяча девятьсот восемнадцатом году победу американцев определило появление танков. Сегодня танками никого не удивишь. А газовая война так и не началась.
- Противогазы, значит, можно выбросить к черту, - радостно подхватил Ромек. - Только лишняя тяжесть для солдата.
- Кто же мог это знать? - заметила Ройская.
- Те, кому полагалось знать, - упрямо возразил Анджей.
- Я думаю, - медленно, как бы следя за течением собственных рассуждений, продолжал Спыхала, - думаю, что именно сейчас лучше всего быть поближе к Варшаве, пока она еще не занята немцами. И въехать, как только объявят о капитуляции.
- Напрямик туда не пробраться, - сказал Ромек.
- Я тоже так считаю. Поедем окольным путем - от Пущи Кампиносской, от Сохачева. Нет ли у вас карты? - обратился Спыхала к Ройской. - Дорожной, автомобильной?
- В нашей машине была такая замечательная карта, - вздохнул Анджей.
- Я сейчас принесу. - Ройская вышла.
Анджей поднялся и налил себе еще простокваши. Поставил стакан и перед Ромеком.
- Пей, умнее будешь.
Спыхала с любопытством взглянул на Анджея. В голосе юноши зазвучали нотки радостного ожидания. "Мечтает о приключениях", - подумал Спыхала. Он не осуждал. Его самого тоже охватило предчувствие каких-то новых, неожиданных возможностей. Что-то, казалось ему, еще уцелело в осколках разбитой жизни. Все могло сложиться по-новому, все, даже сама жизнь.