- Они были хорошие стрелки.
- Да уж что касается кровопролития, на это они были мастера. Как там, у Сенкевича: "убил десяток солдат". Убил - и ничего.
- Ну, времена были другие, - скорее подумал, чем сказал Анджей.
- Конечно, другие. А сегодня автомат. Что за великолепное изобретение! Тррр-тррр, прошил очередью, даже не целясь, - и мужик готов, лежит.
- Я целился, - сказал Анджей.
- Удобная цель была. Валерий в светлом пальто, и ночь не темная.
- Красивая ночь, - задумчиво сказал Анджей.
- Красивая и теплая. Октябрь здесь всегда красивый. Хороший это месяц. Звезды горят так ярко!
- И поля пахнут.
- Ты по полю шел? Перепачкался, как черт.
- Да, я торопился. Не разобрал даже, какая погода, только сейчас вспомнил, как хороша была ночь.
- И какая тихая! Стоит себе над польской равниной. Красивая страна. Ты молодчина, Анджей. Справился.
- А откуда вы…
- Владек мне сказал. Ну, и сам я видел. К сожалению.
- Все убиты?
- Все. Перебили всех.
- И Антека?
- Да. К сожалению, и Антека. Для вашей матери это будет большое горе.
Анджей пошевелился.
- Как ужасно!
- Это тебе, - дядя протянул к нему руку, - только кажется. Во всем есть свой смысл.
- Какой смысл может быть в убийстве?
- Но ведь ты же сам убил.
- Он был очень плохой человек.
- Может быть, это тебе только казалось. Он такой же, как и всякий другой.
- Он подлый.
- В каждом из нас есть подлость. Да, он тоже убивал. Давно это было, но все-таки убивал.
- И что же там, у Тарговских?
- Ну и ничего. Все вполне по-польски, по-дворянски. Похоронят всех в одной могиле. Вот и договорились, вот и пришли к соглашению.
- Разве для того, чтобы они пришли к соглашению, надо было убивать их? У нас общий враг.
- Возможно. Одни считают, что у нас один враг, другие - что у нас два врага. По-разному считают. И тем не менее сражаются, хорошо сражаются, как во времена Кмицица. Верно?
- А что же остается делать?
И вдруг Анджей вспомнил:
- О боже, Антек убит!
- Тяжело?
- Нет. Я не могу себе этого представить. Он всегда был со мной, столько лет. Мой старший брат. Нет, я не верю. Откуда вам стало известно?
- Мне сказал Владек. Он все видел.
- Их похоронили?
- Так быстро? Ночь ведь. Дождутся утра. Нужно время, чтобы выкопать ров, большой ров.
- И Кристину?
- И Кристину.
- И Марысю?
- Что касается Марыси, то я не уверен. Говорили, что кто-то убежал. А может быть, это о тебе говорили?
- Я не убежал.
- Нет. Ты вышел на рыцарский подвиг. Как в романе. Охота на краснокожих. Стрелял сзади, в спину безоружному…
- У него был автомат.
- А ты откуда знаешь?
- Сказали.
- Стрелял в человека, которого ты ненавидел всю жизнь.
- Он унижал моего отца. Я не мог не ненавидеть его.
- Да? Но разве за это убивают?
- Я убил его не за это. Но он высмеивал моего отца.
- Ты любил отца?
- Я и сейчас его люблю.
- Но отца уже нет.
- Где-то есть. Вернется.
- И снова будет печь пирожные.
- Да, печь пирожные! Кто-то ведь должен печь пирожные. Но он был мой отец.
- И за отца ты убил Валерия. Жестоко отомстил.
- Никто другой не мог этого сделать.
- Ну конечно. Судьба так сложилась. Вот для чего ты явился в эту усадьбу. Никто другой не мог этого сделать.
- Ни у кого не было оснований больше, чем у меня.
- Но он же был человек.
- Ужасный человек.
- А помнишь его глаза? У него были очень красивые глаза, совсем такие же, как у Антония. И в эту минуту, наверно, глаза Антония выглядят точно так же - открыты, но не видят. Словно глаза убитого зайца.
- У всех трупов такие глаза.
- У всех убитых.
- И умерших.
- Умершим глаза закрывают. Помнишь ты тетю Михасю?
Анджей рванулся с места.
- Откуда ты знаешь о тете Михасе? - вдруг крикнул он громко.
- Тише там! Дайте спать! Кто там кричит? - раздались голоса.
Анджей заговорил тише.
- Ты хочешь, чтобы я сожалел о том, что сделал, чтобы я говорил "не убий". Но я не скажу "не убий". Меня со школьной скамьи учили убивать. Мне говорили, что это обязанность человека, мужчины. Меня учили обращаться с оружием. Меня учили охотиться на зайцев и куропаток. Это мужское дело, а я мужчина, настоящий мужчина, я умею убивать. И доказал это.
Анджей прошептал все это стремительно и не глядя на дядю. И удивился, что тот не отвечает ему. Он приподнял голову, которая весила, наверно, центнер, и посмотрел в ту сторону.
Рядом никого не было.
IV
Анджея разбудили движение и шум. Видно, объявили поезд, потому что пассажиры заволновались. Вначале поднимались поодиночке, потягиваясь и зевая. Потом вдруг все разом ринулись на перрон. Было уже светло и очень холодно. После утреннего заморозка начинался погожий осенний день.
Около шести вполз люблинский поезд. Он был уже почти полон, и новым пассажирам пришлось бороться за места - и с теми, кто уже сидел в вагонах, и между собой. Возвышаясь над всеми благодаря своему росту, Анджей мог разработать стратегию борьбы за место для себя. Труднее всего было с бабами. Своими мешками, корзинами, наконец, своим собственным телом (они искусно обложили себя со всех сторон ломтями солонины) эти пассажирки закрывали всякий доступ как через двери, так и через окна (люди пытались пробраться внутрь вагонов даже через выбитые окна).
На первых! взгляд положение казалось безнадежным, но постепенно как-то все утряслось. Анджей опустил ранец на пол в коридоре. Вокруг теснились пассажиры, тоже едущие до самой Варшавы.
Поезд долго стоял. Наконец все-таки двинулся. Кое-кто из пассажиров начал заговаривать с соседями. Но большинство были молчаливы и не расположены к знакомству. Ведь не знаешь, с кем имеешь дело. Бабы то и дело испуганно поглядывали на свои мешки, загромоздившие полки, мужчины, которых было гораздо меньше, закурили и, прося друг у друга спички, настороженно присматривались к соседям.
Ехали, однако, недолго. Через несколько километров поезд начал замедлять ход.
- Что случилось? - встревожилась какая-то баба.
- Не бойтесь, пани, это Голомб, - успокоил ее мужчина, сидевший рядом.
И вдруг пронесся крик:
- О боже, жандармы!
Поезд затормозил и остановился. Вдоль всего перрона вытянулась цепь жандармов. Они стояли неподвижно и молча, но все уже было понятно. Перепуганные бабы начали выкидывать мешки из окон прямо на рельсы. Поезд наполнился воплями.
Несколько жандармов вошли в вагоны. Всем приказали выйти на перрон, оставив вещи - мешки и корзины, сундуки и чемоданы - на месте.
Надев ранец на плечи, Анджей вышел вслед за другими. Жандарм свирепо накинулся на него:
- А ранец, ранец! - крикнул он.
- Это мои личные вещи, - ответил Анджей по-немецки. Жандарм смягчился.
- Ну-ка, покажи.
Анджей развязал рюкзак, жандарм проверил - действительно, только личные вещи. Он взял себе маленькое круглое зеркальце и при этом даже улыбнулся Анджею.
- Бриться, бриться, - пояснил он по-польски.
Анджей пожал плечами.
Не встретив должного понимания, жандарм снова стал грозным:
- Haben sie einen Ausweis?
Анджей показал свои бумаги. Все было в полном порядке.
- Ну, пошел на место! - крикнул солдат и так толкнул Анджея, что тот пошатнулся.
Пассажиры выстроились вдоль поезда - между вагонами и шеренгой немцев. Бабы с немым отчаянием смотрели, как жандармы выносили из вагонов их мешки и складывали в кучи. Действительно, мешков было много.
Никто не плакал, только слышались иногда ругательства. И в ответ окрики:
- Ruhig!
Анджей смотрел на людей - они стояли спокойно, хоть и заметно было, что они с трудом сдерживают ярость. Выстроились в ряд, плотно прижавшись друг к другу, - едущих было много.
Вдруг он увидел в нескольких десятках шагов от себя знакомое лицо. Непокрытая голова Марыси выделялась среди ярких и линялых бабьих платков. Актриса стояла без пальто, она озябла и была очень бледна. Губы ее посинели.
Анджей хотел подойти к ней, но жандарм, стоящий за его спиной, повторил:
- Ruhig!
Пришлось ждать, пока кончится осмотр.
Обыск продолжался больше часа. Наконец был отдан приказ:
- Alles steigen!
Однако многие уже не стремились в поезд - ехать было незачем. Какая-то баба из груды вещей на перроне вытаскивала свой мешок, спокойно объясняя взбешенному жандарму, что "там ничего нет". К удивлению Анджея, она все-таки втащила мешок в вагон. Анджей пробрался к Марысе.
- У меня в ранце есть еще один свитер, сейчас достану.
В вагонах теперь стало свободнее. Марыся прижалась к Анджею. Она вся дрожала, зубы у нее стучали.
Чтобы снять ранец, Анджей слегка потеснил ворчащих соседей, достал свитер и помог Марысе надеть его.
- Теперь ты согреешься, - сказал он.
Поезд медленно тронулся.
Они стояли рядом и молчали. О чем они могли говорить? Анджею казалось, что каждое слово сейчас было бы лишним. Но Марыся, видимо, думала иначе.
- Куда ты тогда исчез? - спросила она.
Анджей пожал плечами.