- Это поле боя. Солдаты лежали… под обстрелом.
Анджей тоже ощупал стенки одной такой ямки. Земля была холодная - день-то пасмурный, солнце почти не показывалось. Анджей почувствовал разочарование. Когда Спыхала сказал, что в этих углублениях лежали люди, Анджею представилось, что земля должна быть еще теплой, что это тепло хранит следы человеческих чувств - страха, ужаса, потрясений и жажды победы. Но ямы были холодные. Люди давно оставили их. Но как, как это происходило? Встали, побежали вперед или же, подняв руки, сдались в плен?
В плен? А может, никто из них уже не встал, а подняли их товарищи или сами победители похоронили в земле, в той самой земле, которая пропитана солдатским потом и кровью?
Анджей еще раз нагнулся и, взяв горсть земли с холмика, спрятал ее в карман - на память. Но пока он шел к повозке, земля рассыпалась, обратилась в пыль. Он вывернул карман, и пыль разлетелась по ветру.
Ромек смотрел на него с удивлением, он не понимал, что все-это значит, но Анджей не промолвил ни слова.
Повозка уже готова была тронуться с места, когда к ним подошла какая-то женщина. Никто не заметил, откуда она появилась. Женщина точно из-под земли выросла у самой повозки и ухватилась за край.
- Куда вы едете? - спросила она.
Ромек рассердился:
- Дорогая пани, - сказал он, - куда едем, туда и едем, вот и весь разговор.
Оля остановила его:
- Ромек, милый, так нельзя. А что вас интересует? - обратилась она к женщине.
Женщина настороженно взглянула на Олю. В ее маленьких черных глазках затаился страх. Она то и дело оглядывалась. Грязные, растрепанные космы черных волос падали ей на глаза, она небрежно отбрасывала их рукой, но они снова падали. Женщина резко дернула повозку, словно хотела перевернуть ее.
- Пани, - сказала она, - пани! Вся наша деревня сгорела. Дети сидят в яме… в картофельной яме… Все дети… Но моих там нет. Нигде нет. Страшный бой здесь был. Вся наша деревня сгорела…
- По дороге мы видели много сожженных деревень, - спокойно сказала Оля. Она думала своим спокойствием как-то повлиять на женщину, которая, видно, лишилась рассудка.
Но та не обратила внимания на ее слова.
- А сколько людей убили! - вдруг громко крикнула она. - Сколько людей! Как же так? Вся наша деревня сгорела! Весь хлеб! Что мы будем есть? Дорогая пани… И детей моих нет…
Ромек продолжал возмущаться.
- Послушайте, - сказал он, - не у вас одной горе. Война есть война. Отпустите повозку, нам надо ехать…
Женщина вдруг отпрянула назад… Откинув волосы, она пристально посмотрела на Ромека и Анджея.
- Такие молодые, - пробормотала она, - а все молодые погибли.
Ромек натянул вожжи. Кони нехотя двинулись. Они словно отяжелели: стригли ушами, будто почувствовали, что происходило здесь еще совсем недавно.
Оля оглянулась. Женщина все с тем же напряженным вниманием смотрела на них.
- Бог не оставит вас! - крикнула Оля, сама понимая, как фальшиво звучат эти слова.
Женщина побежала за ними, спотыкаясь, ноги не слушались ее. Видно, хотела еще что-то сказать. Она почти нагнала повозку и вдруг остановилась. И уже издали еле слышно донеслось:
- Такие молодые! И все погибнут!
Оле стало дурно. Она подалась вперед, чувствуя, что может потерять сознание. Спыхала обнял ее и поддержал.
- На все воля божья, пани Оля, - сказал он.
Оля выпрямилась, стараясь овладеть собой. Сжала руку Казимежа…
- Простите, - сказала она.
Измученные лошади шли шагом. Ромек нагнулся к Анджею, который бездумно, бессмысленно уставился в пространство.
- Ты видел эти ямки? - спросил Ромек.
- Да.
- А не обратил внимания на то, в какую сторону они повернуты? В сторону Варшавы…
- Ну и что? - рассеянно спросил Анджей.
- А то, что немцы наступали от Варшавы. Армия была окружена с востока.
Они приближались к Бзуре, притоку Вислы. Земля здесь была сырая, местность низкая. На горизонте показались леса. Подъехали к какой-то унылой деревеньке. За ней виднелось кладбище.
- Посмотри-ка, - опять сказал Ромек, замечавший все раньше других.
Но Анджей ничего не видел вокруг.
По кладбищу бродили немецкие солдаты. Они подбирали и складывали трофеи, то ли добытые в бою, то ли собранные из разграбленных складов. Укладывали рядами солдатские ранцы, каски, которые сверкали в лучах солнца, снова выглянувшего к вечеру. Чуть подальше, у стены, громоздились сотни новехоньких седел.
- И откуда столько седел? - вздохнул Анджей. - Тут, видимо, стояла кавалерия.
Они миновали кладбище и углубились в лес. В лесу уже темнело. День подходил к концу, надо было спешить, чтобы ночь не застала их в Пуще Кампиносской. Иногда дорога выводила на поляну, освещенную заходящим солнцем. Выехав на одну из таких полян, они увидели вдали, за рекой, высокий костел. Три округлые башни устремлялись к тучам, лучи заката, зажгли их красным огнем. На одной из башен издалека был виден свежий след снаряда.
- Да ведь это Брохов! - сказала вдруг Оля.
Анджей обернулся.
- Брохов? А что это такое? - спросил он.
- Это костел, в котором венчались родители Шопена. Здесь же был крещен маленький Фридерик…
Ромек остановил лошадей.
- Раз так, надо его осмотреть, - сказал он.
Спыхала пожал плечами.
- Что все это значит по сравнению с тем, что мы видели по дороге!
Анджей медленно повернулся к нему.
- Не надо так говорить, - начал он с каким-то безразличием, но вдруг оживился: - Как узнать, что на этом свете самое важное? Всегда ведь одно заслоняет собой другое, как в горах. Издали никогда невидно, какая крыша самая высокая… Не надо убивать в нас интерес к жизни.
Оля протянула к нему руку.
- Анджей, - сказала она, - я не узнаю тебя, ты стал такой резкий! Что с тобой происходит?
Ромек рассмеялся:
- Как это что происходит? Разве вы не знаете, что сейчас война? Анджей увидел войну.
- Мы все увидели войну, - заметил Спыхала.
- Нельзя так говорить сейчас, - сказал Анджей, когда все замолчали. - Нельзя сейчас так говорить, даже если бы это была правда.
И отвернулся. Ромек взмахнул кнутом. Лошади едва плелись, таща тяжелую повозку по песчаной лесной дороге.
На этот раз заночевали в домике лесничего. Здесь, в лесу, царил покой, беженцев не было, домик стоял пустой и чистый. Лесничий уже раздобыл где-то, наверно у немецких солдат, приказ генерала фон Блясковица о битве "под Кутном". Спыхала не мог понять, почему эта битва была названа "под Кутном". В своем воззвании генерал с большим пафосом восхвалял немецкого солдата "за его подвиг". Страшно было читать это.
Но Ромек и здесь нашел что-то достойное внимания:
- Смотрите, с каким уважением он отзывается о польской армии и о польском солдате. Значит, нешуточная была битва.
Лесничий был довольно мрачный человек, но комната, в которой он их устроил, была чисто вымыта и пахла хвоей. Спыхала заявил, что чувствует себя здесь совсем как на пикнике, но, взглянув на Олю, тут же пожалел о своих словах. Оля, бледная, стояла посреди комнаты, она все еще не могла прийти в себя после встречи с безумной женщиной.
- Что с вами, - спросил Спыхала озабоченно и вдруг повторил: - Что с тобой?
Оля с ужасом взглянула на него.
- Не говорите так, не надо так…
И отвернулась к окну.
Спыхала решительно подошел и обнял ее за плечи Она не противилась и спрятала лицо на груди Казимежа.
- Как она говорила? Такие молодые, и все погибнут…
- Не повторяй этих слов, - ответил Казимеж.
Но Оля не могла сдержать долгого, потрясенного рыдания. Это были ее первые слезы с начала войны.
Лесничий уступил путешественникам свою "чистую горницу", но юноши хотели спать возле лошадей, под навесом, где поставили повозку. Спыхала отправился на чердак, на сено, забрав все одеяла. В доме осталась одна Оля. Она уже собиралась ложиться, измученная впечатлениями последних дней, впечатлениями, которые не подчинялись сознанию и смешивались в хаосе. Она не понимала, что с ней происходит.
Она очень удивилась, когда довольно поздно - уже стемнело и в комнате горела только свеча - раздался стук в дверь. В ответ на ее неуверенное "войдите" показался лесничий. Оля испугалась. С таинственным видом лесничий приблизился к ней.
- Прошу извинить меня, нет ли у вас петушка?
В первую минуту Оля подумала, что лесничий сошел с ума.
- Что вам нужно? - спросила она.
- Порошок от головной боли.
Тут Оля вспомнила, что Геленка, не слушая ее возражений, положила ей в несессер дорожную аптечку с множеством разных лекарств. Оля открыла аптечку. Там лежала целая пачка "петушков".
При виде порошков у лесничего загорелись глаза.
- Уже неделя, как у меня кончились петушки, - сказал он. - Вы не могли бы дать мне несколько штук… несколько десятков? - поправился он тут же.
- Да берите все, - сказала Оля, высыпая порошки на стол, - мне они не понадобятся.
- У вас никогда не болит голова? - с сомнением спросил лесничий.
- Нет, не болит. А если и болит, я никогда не принимаю петушков.
- А я без них не могу жить.
- Неужели у вас так часто болит голова?
Лесничий смутился.
- Нет, собственно говоря, нет. Но я не засну, если не проглочу петушка.
И, не спрашивая Олю, вытащил один порошок из пачки, лежавшей на столе, налил из графина воды и, разорвав этикетку с изображением петушка, всыпал порошок себе в рот. По этому движению, ловкому и быстрому, Оля определила наркомана.
- Нельзя так привыкать к лекарству, - сказала она лесничему, - это вредно.