Из-за портьеры, что висела на двери, которая вела в кухню, показались Яна с Мальвиной. Встретились с Усольцевым и Кулешевским взглядами и скрылись. Емельян слегка толкнул друга локтем - пора уходить.
А зал все больше дурел от алкогольного угара. Какой-то узколицый офицер, взобравшись на стул, хрипло кричал одну лишь фразу: "Хайль Гитлер!". И в этот момент вдруг за окнами казино раздалась автоматная стрельба. В зале кое-кто притих. Герр оберст отшвырнул от себя девицу.
- Кто стреляет? - вскипел он.
В зал вбежал часовой и, задыхаясь, доложил о том, что патрульные Курт и Ганс передрались из-за бутылки шнапса и открыли стрельбу. Оба уже мертвые.
- Где взяли шнапс? - хрипел оберст.
- Не могу знать! - выпалил часовой.
- Партизаны подсунули! - злобствовал оберст. - Всех большевиков на виселицу! Сегодня! Немедленно!
- Перестреляем! - орали за столом. - Всех повесим!
Усольцев хотя и не в ладах был с немецким языком, но по злобным выкрикам понимал, о чем вопят фашисты. Ох, как бы он хотел видеть момент, когда понесут их ногами вперед! Скоро, очень скоро этот бедлам превратится в ад...
А Кулешевский, подстроившись под общий вопль разгулявшихся офицеров, тоже подал голос:
- Всем капут! Всем!
Только Усольцеву было известно, кому адресует Кулешевский свой возглас.
Часовой удалился. Кутеж продолжался. О мертвых патрульных сразу же забыли. Герр оберст снова занялся певичкой. Господа офицеры, кто еще мог, прикладывались к рюмкам, но многие уже совсем раскисли и пребывали к состоянии полного отрешения. Усольцев и, Кулешевский, пошатываясь для видимости, покинули пьяное казино и кратчайшим путем вскоре вышли к кладбищу, где их ждал Янка Гук. Там и услышали они взрыв - протяжный и гулкий...
Казино плашмя легло. Только трое из полсотни чудом уцелели - певичка, скрипач и офицер, одиноко прислонившийся к стенке в углу зала и тихо наигрывавший жалостливую мелодию на губной гармонике. Остальных взрывы, растерзав, раскидали по всему залу.
Раненых оказалось совсем мало - всего четверо. Убитых всю ночь солдаты собирали по частям. А голову оберста так и не нашли.
Обо всем этот рассказали товарищу Антону и Усольцеву на следующий день после взрыва сестры Мальвина и Яна, приехавшие в Гать к своей тетке.
- Кто же из начальства погиб? - спросил Виктор Лукич.
- Оба коменданта - фельдкомендатуры и ортскомендатуры, командир гренадерского батальона, ну и берлинский полковник, - ответила Мальвина.
- Хорошо! - с удовольствием произнес товарищ Антон. - А вот есть у них команда карателей-эсэсовцев. У нее командиром какой-то унтершарфюрер по фамилии, кажется, Ширбух. Всегда с резиновой дубинкой ходит. Он-то как?
- Больше не ходит. Погиб, - сообщила Мальвина и, обращаясь к Усольцеву, сказала: - Вы его знаете. Он в казино к вам подходил и о чем-то говорил с Денисом, кажется, интересовался, кто вы такие.
- Да-да, припоминаю. Я еще руку сунул в карман - за лимонку ухватился... Значит, и ему капут?
- И ему, - подтвердила Мальвина.
- Ну что ж, с победой вас, товарищ Усольцев! - торжественно произнес секретарь подпольного райкома.
- А как ваш напарник? Он-то где?
- Мужик что надо, - ответил Емельян. - Высшей пробы. Он уже отбыл к месту службы. А служба у него, сами знаете, не сахар. Адская работенка.
- И опасная, - добавил Виктор Лукич. - Кому известно, что он с немцами бок о бок ходит по заданию партии? Кто-нибудь подстережет в темном углу... Да что говорить, по тонкому льду ходит.
- Лед хотя и тонкий, как вы сказали, но походка у него осторожная, - сказал Усольцев и, взглянув на Мальвину и Яну, продолжил: - А наши барышни чем не героини? Если б не они, нам бы казино не видать...
- Спасибо вам, дорогие сестры! - секретарь пожал руки обеим. - Теперь скажите: где были, когда произошел взрыв?
- Когда наши покинули казино, Мальвина мне шепнула, чтобы я вышла. Я выбежала и подалась в соседний двор. Там за сараем и услышала сильный-сильный грохот. Аж сердце оборвалось - за Мальвину испугалась...
- А я, - продолжила Мальвина, - на кухне присела: мол, устала. С прижатым к груди подносом - вроде сердце прикрыла. Сижу и жду. А душа в пятках... Страшно же: вдруг весь дом завалится... Ударило так, что и передать не могу, вся кухня заплясала кастрюлями, сковородами, чашками, тарелками... Глаза закрыла - и в колобок превратилась. А по спине будто кнутом что-то бьет... Слышу: визг, стон, крики. Это из зала доносится. А повар плашмя на полу лежит - ни жив ни мертв... Потом он очнулся, встал и побежал в зал. Через минуту возвратился в кухню с воплем: "Майн готт! Алле зинд тот!", ("Боже мой! Все мертвые!"). И начал меня тормошить: жива ли я? Я встала, а повар, взяв меня за руку, потащил на улицу. Он сказал, что опасно оставаться в доме, который может вот-вот рухнуть. Там я встретила Яну. Повар и ей сообщил, что в казино все погибли и что это дело рук коммунистов и партизан. Он велел нам уходить домой. Мы тут же убежали к себе...
Немецкий гарнизон весь воскресный день стучал топорами - сколачивали гробы. Даже каратели-эсэсовцы оставили свои привычные дела и взяли в руки вместо автоматов и плеток пилы да топоры. Такого в их службе никогда раньше не случалось. Гренадерский батальон, прошедший марш-парадом Грецию и Париж и ничуть не пострадавший, а в крохотном белорусском местечке в один миг лишившийся почти всего офицерского состава, копал могилы.
Стук топоров гулко разносился по морозному воздуху. В каждой избе слышно было. Люди уже все знали: слышали вечерний взрыв, от которого почти в каждой хате что-то брякнуло. Доносились и лающие крики чужой речи. А с рассветом по улицам райцентра бешено носились автомобили, мотоциклы.
По местечку катилась весть: "Чули, сколь полегло вчерась немцев?.."
Люди радовались и тут же содрогались. Одно чувство - светлое, утешительное, к сожалению, быстро улетучивалось и сменялось другим - тревожным, смутным, от которого становилось жутко, ибо каждый уже знал и даже на себе испытал суть немецкого "нового порядка". Как эхо неслось от хаты к хате: "Будет беда..." Беду, которую не миновать, предвидел и подпольный райком партии. Поэтому в избу деда Сымона, после того, как ушли Мальвина и Яна, через определенные интервалы приходили поодиночке подпольщики и получали от товарища Антона лишь одно задание: отправиться в райцентр и убедить людей уходить в партизанские леса.
Усольцев тоже без дела не остался. Ему и Змитроку Костюкевичу поручалось подготовить новую листовку: люди должны знать, что борьба продолжается, что оккупантам пощады не было и не будет, что есть силы, которые способны пустить кровь чужестранцам-карателям. Так и написал Змитрок: всех, кто пришел с оружием на нашу землю, ждет участь посетителей казино!
Листовка родилась мгновенно. Поликарп Петрович набрал ее так, что не потребовалось даже корректуры - ни одной ошибки! А печатала Яна. Усольцев же, радуясь проворности своей ученицы, попеременно с Костюкевичем крутили колесо печатной машины...
12
- Что видишь, Янка? - тихим голосом спросил Усольцев своего напарника, с которым вот уже больше получаса лежал рядышком в густом кустарнике вблизи железнодорожного полотна у разъезда Дубки.
- Где? - не понял Янка.
- Ну, у "железки"?
- У "железки"? - переспросил Янка. - Там такаясь кутерьма... Платформа дыбом стоит, да, кажется, пушки вверх колесами... И мост порушен...
- Это и я вижу. А склад-то где?
- Не видать...
Склад, ради которого они пришли к железнодорожному разъезду Дубки, все еще не попадался им на глаза. А он ведь где-то рядом... Так товарищ Антон сказал. Пришел в сымонову избу ни свет ни заря, присел к кровати, на которой лежал Емельян, и давай выкладывать новость: отряд майора Волгина спешно покинул Залужский лес и ушел в другой район. По пути партизаны рванули "железку" у разъезда Дубки. Сильно пострадал мост, а с ним и немецкий эшелон. Дорогу завалило платформами, танками, орудиями. Теперь немцы спешно расчищают путь, разгружают уцелевшие вагоны. А в некоторых из них - снаряды и мины. Их-то немцы складируют прямо у дороги.
- Складируют? Для чего? - Усольцев пристально взглянул на Виктора Лукича и, кажется, только сейчас увидел множество морщинок-бороздок, усеявших его лицо. И виски совсем побелели... И стало Усольцеву вдруг жаль товарища Антона: все спят, а он уже на ногах, в хлопотах.
Емельян откинул одеяло и сел рядом с Виктором Лукичом.
- Вы, видать, и не спали сегодня? - Емельян посмотрел в уставшие глаза секретаря райкома.
- Спал. А что?.. Не об этом речь. Давай о деле.
- Сон тоже человеку для дела дан. Не зря говорят: ляг, опочинься, ни о чем не кручинься.
- А еще и так говорят: много спать - дела не знать. Емельян гнул свое:
- Ну, так как: спали или всю ночь по району гарцевали?
- Вот пристал. А ты-то спал?
- Как молодой бог.
- Тогда слушай и не задавай глупых вопросов. Есть дело важнее лежания на мягкой перине.
- Ну-ну, слушаю.
- Так вот, на разъезде Дубки образовался артиллерийский склад. Спрашиваешь: для чего вдруг немцы прямо у "чугунки" снаряды складируют? А сам как думаешь?
- Ну, наверное, чтоб дорогу-"чугунку" удобнее было ремонтировать. С завалами какой ремонт? А возможно, собираются, пока мост будет восстанавливаться, за речку на санях переправлять те снаряды, а там подойдут вагоны и увезут боеприпасы к фронту.
- Давай, товарищ Усольцев, не будем гадать. План у них один - спасти снаряды. А наша задача: порушить им этот план.
- Проще говоря, надо похоронить в Дубках склад.