- Н-да-а-а… - неопределенно протянул Макаров и потер висок. - Не завидую ни Кайгородову, ни директору, ни… тебе…
- Тогда помоги. Подумай, что можно сделать. И смотри на эту просьбу как на партийное задание.
- Не одному мне, наверное, дал такое задание?
- Не одному. Теперь о твоих делах. Ты ведь тоже топчешься на месте. Нарком обязал тебя увеличить выплавку стали до миллиона тонн, то есть в полтора раза, я ты поднял производство на несколько процентов и почил на лаврах.
- Печи больше не дают.
- Печи вообще не дают. Дают люди, а с ними работать нужно.
- Слишком общий совет.
Гаевой поднялся, подошел к окну, выходившему в цех.
Мимо прошел паровоз, подал к печам вагонетки с железным ломом. Рабочую площадку заволокло паром, потом пар рассеялся, вырисовались печи, открылось завалочное окно одной из них, и сноп ярчайшего света ударил в глаза. Гаевой зажмурился и отвернулся.
- Хорошо. Поговорим конкретнее, - сказал он. - Заметил ли ты, что даже лучшие наши сталевары только часть операций ведут образцово? Возьми, к примеру, Шатилова. Владеет искусством все время поддерживать в печи высокую температуру - он мастер теплового режима. А Пермяков - мастер шлакового режима: у него в печи всегда прекрасный шлак, активный, подвижной, хорошо передающий тепло металлу.
Макаров удивился. За короткий срок Гаевой в таких тонкостях сам разобраться не мог. Значит, подробно и по душам говорил с людьми.
- На тринадцатой печи, самой холодной в твоем цехе, - продолжал Гаевой, - работает сталевар Чечулин. Это художник по завалке. Так распределяет руду и известняк, что шихта легко плавится. А вот доводка плавки, полировка, как говорят цеховики, у него не получается. И хотя он далеко не из первых в цехе, а на этой печи самые высокие показатели у него. Вот бы старым сталеварам взаимно подучить друг друга да заодно передать свой опыт Смирнову. Он так тянется к знаниям. В первую ночь, как приехал, в общежитии ночевал у Шатилова и Бурого. Сначала я ребятам спать не давал, потом они мне. Все выложили. Бурой на всех и на все жаловался. Характер уж такой беспокойный. Да еще пьет. Но здравого смысла парняга не лишен. И знаешь, что в нем привлекает? Болеет больше за других, чем за себя…
Снова мимо окон прошел паровоз, увозя вереницу порожних вагонеток, снова все заволокло дымной пеленой. Дверь открылась, и в кабинет неуверенно шагнул старик в овчинном полушубке и меховой шапке.
Гаевой не сразу узнал донецкого каменщика.
- Дмитрюк! Дед Мороз! - Парторг пошел ему на встречу.
Дмитрюк обнял Гаевого, коснулся сухими, потрескавшимися губами его щеки.
- В Донбассе мы с тобой таких родственных чувств не выказывали, - пошутил Гаевой. - Где бороду и усы потерял?
- Ох, Григорий Андреевич, такое пережили, что… все родственниками сделались. - Старик снял меховую шапку, поискал глазами, куда бы деть ее, и бросил на стул. - Борода во время эвакуации сгорела. В эшелоне. Пожар тушил. А на горелой земле, сами знаете, и бурьян плохо растет. - Дмитрюк провел рукой по щеке, где на обожженной коже неровными кустиками топорщились седые волосы.
Гаевой придвинул старику стул, сел рядом.
- Здоровье как? По-прежнему ревматизм мучает?
- Какой там ревматизм! - отмахнулся Дмитрюк. - И в помине не осталось. Бухгалтершу нашу помните? Ее то в Москву лечить возили, то на курорт, а теперь подхватит полмешка картошки на базаре и тащит до самого дома без передышки. У многих болячки прошли. Вот души у людей болят, это верно…
- Сыновья пишут?
- От старшего получил недавно, а от Славки… никаких вестей. Ума не приложу, что с ним. В один полк с нашим парторгом Матвиенко пошел. Тот прислал письмо, а мой - нет. - Последние слова Дмитрюк произнес задумчиво и как-то машинально - должно быть, вспомнилось что-то хорошо запечатлевшееся из короткой Славкиной жизни.
- Как жена Матвиенко?
- В спеццехе снаряды точит. Стахановка. Зарабатывает порядком. И с детьми уладилось - в садик ходят. Вести какие с той стороны есть?
- Вестей немного, - неохотно ответил Гаевой. - Пустить завод наши люди гитлеровцам не дают. Но не все оказались нашими. Вот и Крайнев работает у них начальником механического цеха.
- Не может быть!.. - ужаснулся Дмитрюк и даже пригнулся, как от приступа боли.
- Сведения точные.
- Думаю, что Крайнев работает на нас, - сказал Макаров.
- Возможно. Вернемся в Донбасс - разберемся. Хотел бы этому верить. Тяжело ошибаться в людях.
Дмитрюк медленно, как бы проверяя каждое свое слово, проговорил:
- А я верил Сергею Петровичу, и сейчас большое сомнение меня берет - так ли это. Постреленок его небось по родителям скучает?
- По нескольку раз на день спрашивает. И о вас, Ананий Михайлович, не забывает. Все пристает: "Куда делся Дед Мороз, что мне в эшелоне молоко носил?"
- Скажите Вадимке, что завтра Дед Мороз придет и гостинца принесет.
- Где работаешь, Михалыч? - обратился Гаевой к Дмитрюку.
- На эвакопункте, - мрачно ответил Дмитрюк. - Директорша наша, Ротиха, там шефствует. Я у нее вроде первого подручного. Только пришел на завод проситься.
- Не ужился?
- Боже упаси! Она человек душевный. Скучаю по работенке своей.
- На коксовые печи контролером пойдешь?
- Не работал на них, Григорий Андреевич. Но подумаю. Все одно кладка кирпичная - что здесь, что там.
- Если надумаешь, заходи ко мне в партком. - И неожиданно Гаевой спросил: - Метр у тебя какой: деревянный или железный?
Дмитрюк машинально отстегнул пуговицу своего полушубка, потом спохватился, застегнул и, нахлобучив на глаза шапку, лукаво посмотрел на Гаевого.
- Ишь что вспомнили, - добродушно пробурчал он. - С тех пор деревянный…
Когда Дмитрюк ушел, Макаров вопросительно посмотрел на Гаевого.
- Не знаешь? - улыбнулся парторг. - До тебя это еще было. Сломался, у старика деревянный складной метр. Он приобрел новый, топкий, металлический, и на ремонте с непривычки ошибся: не заметил, как подвернулось одно звено. Отложил от оси печи раз налево, раз направо - и… не по метру, а по девяносто сантиметров. Выложили воздушное окно, а наутро обнаружили: одно окно больше, другое - меньше. Пришлось кладку ломать. Начальник цеха хотел тогда выгнать старика, но директор не позволил. Только с той поры как встретит - непременно спрашивает: "Дед, какой метр? Деревянный? Покажи". Дошло до того, что, завидев директора, Дмитрюк сам, без напоминания, вытащит метр и покажет.
Гаевой протянул руку.
- Так как насчет взаимного обучения? Подумаешь?
Удивительно обманчиво лицо Макарова. Всегда добродушное, мирное, немного меланхоличное, и не разберешь, что он думает, согласен он с тобой или не согласен. Первое время знакомства Гаевому он казался тугодумом, инертным человеком, которого ничем не проймешь. И даже сейчас он решил, что весь этот разговор прошел мимо Макарова.
- Обязательно. Мысль хорошая, - произнес Василий Николаевич таким тоном, будто уже давно составил свое мнение.
- Секретарем парторганизации Пермяков избран?
- К сожалению. Мастера теряю, а как партийный работник он… - Макаров покачал головой.
- Но его уважают.
- Это, конечно, необходимо, однако недостаточно.
- Не беда, поможем. Под личное наблюдение возьму. А пока примитесь с ним за взаимное обучение.
И вот Макаров собрал актив сталеваров. У его стола сидели Шатилов и Пермяков. На стуле у стены ерзал непоседливый Смирнов и не сводил с начальника горящих глаз. У другой стены, насупившись, стоял сухопарый, сутулый, с постной физиономией Кузьма Чечулин. Две глубокие морщины, прорезая его лоб, спускались на виски. Длинный крючковатый нос чуть ли не касался губы и резко выделялся на маленьком лице.
Макаров посоветовал сталеварам провести несколько плавок вместе и поучить друг друга лучшим методам работы.
- Я этих богов ничему учить не собираюсь. Ничему, - неожиданно гневно выпалил Чечулин. - И так отстал от них. Заперли на дохлую печь, сиди сиднем. Поработаем вместе - они еще дальше уйдут, а меня вовсе засмеют. А с Пермяковым я на одну скамью не сяду, не то что на одной печи работать. - И, ни на кого не глядя, Чечулин вышел из кабинета, втайне радуясь тому, что решился на такую несвойственную его замкнутому характеру откровенность.
- За что он злится на вас, Иван Петрович? - спросил Макаров.
Пермяков засмеялся.
- Да он на всех злится. А на меня особо… Смолоду не ладим. За моей женкой ухаживал, когда она еще мне женкой не была, да я помешал. Потом дважды женился, и оба раза неудачно. Может, оттого и характер испортился. Надо, Василий Николаевич, прямо сказать: то, что вы хотите, не так просто.
- Почему?
- Душу щедрую иметь нужно. Навыками, приемами, которые годами приобретались, не всякий разбрасываться станет, - на, мол, пользуйся. Иному деньги отдать легче.
- А вы как?
- Да и я, пока мастером не стал, не со всеми делился. Вот такому, как Шатилов, с радостью все выкладывал. А вообще душу свою привык на замке держать. Присмотрюсь, бывало, - если человек стоящий - пускаю: заезжай! Так что с вашим методом погодим малость. Я с людьми работенку проведу по партийной линии.
- Ладно. Вы по своей линии проведите, а я - по своей, и эти линии у нас в одной точке сойдутся, - заключил Макаров и попросил Смирнова задержаться в кабинете.
- Завтра к Шатилову на печь пойдешь, - сказал он, когда остались вдвоем.
- Не хочу я, как беспризорный, с печи на печь бегать. Привык к своей.
- Через три-четыре дня - к Чечулину.
- К этому бирюку, хоть убейте, не пойду.
- А там на самостоятельную работу поставлю. Сталеваром.
Смирнов оживился: