Прикрыв девушку легким одеялом, генерал надел брюки, набросил на плечи френч и тяжело прошлепал босыми ногами к двери.
– Прошу великодушия, господин командующий, – предстал перед убийственно-разъяренным генералом полковник Дратов, не догадывающийся, что тот был занят женщиной. – Донесение от полковника Родзаевского. В таких случаях вы просили докладывать незамедлительно.
– Не просил, а требовал, – мстительно огрызнулся генерал. – Что произошло? Японский император совершил обряд харакири?
Дратов был чуть повыше Семенова, что позволяло ему спокойно заглядывать через плечо, туда, где лежала Сото. Генерал тоже поневоле оглянулся и увидел, что японка вновь ухитрилась оголиться, даже во сне протестуя против того, чтобы ее красоту упрятывали.
– Однако, полковник… – ревниво оттеснил адъютанта командующий и закрыл дверь.
– Прошу великодушия, господин генерал. Сообщение Родзаевского касается группы ротмистра Курбатова.
– Разве что, – примирительно протянул Семенов. – Так что, он наконец дошел? – Когда речь заходила о Курбатове, генерал Семенов позволял себе отрешаться от всех остальных людей и событий. С некоторых пор евроазиатский марш этой группы по красным тылам стал последней гордостью атамана, понявшего, что его армии так и не суждено перейти Амур и победно двинуться к Уралу.
– Так точно, господин командующий. Курбатов уже в Германии.
Семенов победно улыбнулся и воинственно расправил плечи, как бы говоря всем тем, в квантунском штабе сидящим, кто низвел его до бытия тыловика: "Я вам еще не то покажу, в соболях-алмазах!"
– Значит, дошел ротмистр, сабельная его душа… – Они спустились на первый кабинет, в котором Семенов обычно принимая гостей и своих офицеров, и налили себе по стопке водки. – Сколько их добралось до Германии?
– Курбатов и фон Тирбах. Только эти двое.
– Как и следовало ожидать, – одобряюще кивнул командующий. – Это как раз неплохо, с германцем как-никак… Все остальные, значит…
– Некоторые остались в России. Кто на Волге, кто на Дону. Потери, в общем-то, небольшие. Иных подробностей не знаю, но Родзаевский, ссылаясь на сведения японцев, утверждает, что прихватили с собой и какого-то немецкого офицера, которого освободили из русского плена.
– Прийти в Берлин с офицером, вырванным из лагеря, – это уже визитка, Дратов! Что бы ты ни думал о ротмистре и его людях.
– Самого высокого мнения.
– Ты не прав, полковник, – не слышал его генерал, – это уже визитка!
– Но теперь он останется в Германии, и мы его так или иначе потеряли.
– Мыслите, как в бане, полковник, – не согласился Семенов, закусывая малосольными огурцами, которые заготавливала для него осевшая под Харбином семья отставного штабс-капитана Хрулева. – Мы не потеряли этого пройдоху, мы его нашли. Кто знает, возможно, когда-нибудь, когда ото всей их германско-японской авантюры останутся лишь туманные воспоминания, все наше бело-маньчжурское движение войдет в историю только этим диверсионным походам через полмира.
– Все может быть, прошу великодушия. Однако не хотелось бы, чтобы только этим. Мы с вами, господин генерал, заслуживаем большего.
– Могли бы заслужить, адъютант, могли бы, в соболях-алмазах, – вновь взялся за графин, атаман Семенов.
Осчастливив себя еще одной рюмочкой, они несколько минут молча закусывали.
– В каком чине он должен прибыть в Германию, не помните Дратов?
– Увы, в чине полковника, – вздохнул адъютант. Он всегда вздыхал, узнавая, что кому-то посчастливилось дослужиться до такого чина, в котором он столь безнадежно долго пребывает, не имея почти никаких шансов на генеральские лампасы. – Но Курбатов, прошу великодушия, его-то как раз заслуживает. Чего не могу сказать о некоторая иных, нацелившихся в генералы.
– Не нуди, Дратов, – грубовато урезонил командующий, прекрасно понявший, о ком идет речь. – Интересно, как он там перед Скорцени предстанет? Примет ли тот его?
– Примет, куда денется. Ведь прошел. Факт. Фон Тирбах подтвердит, вся японская контрразведка в свидетелях. Вот только затылки чесать нам теперь следует по другому поводу.
Семенов вопросительно взглянул на полковника.
– …Именно это я и имею в виду, господин командующий. Пора направить стопы свои в том же направлении. Только маршрут избрать чуть покороче и понадежнее. Похоже, что делать в этой маньчжурской помойке, где мы уже никому не нужны, нам больше нечего.
– Потому и послал туда Курбатова, что хочу напомнить о самом атамане Семенове, в соболях-алмазах…
6
Встреча д’Алькена с "власовским Геббельсом" произошла неподалеку от штаба армии резерва, в небольшом старинном ресторанчике с непредсказуемо опасным названием "Как в лучшие времена", стены которого еще благодарно помнили устрашающие речи крестоносцев, отправлявшихся отвоевывать гроб Господний.
– Утверждают, господин Жиленков, что в последнее время у вас возникли серьезные трения с генералом Власовым, – нагло провоцировал его редактор "Дас Шварце Кор", прекрасно зная, что никаких особых трений между этими генералами не возникало. – Надеюсь, они не настолько безудержны, что могут вызвать раскол в Комитете освобождения народов России?
– Так вас заинтересовало только это? Мне-то сказали, что понадобился вам как соредактор газеты "Воля Народа".
– Мне еще понятно, когда вы настороженно относитесь к контактам с генералами из лагеря атамана Краснова, пытающимися переманить от вас лучшие командирские кадры, чтобы омолодить свое белогвардейское воинство. Но откуда такая настороженность в отношении офицеров СС?
– Время такое. Всегда нужно знать, с кем и о чем… Опять же, особенность нашего полуэмигрантского-полупленницкого положения.
Приземистый, худощавый, генерал вообще не производил какого бы то ни было впечатления: ни выправки офицерской, ни статности, ни командирского голоса. Однако таким, неказистым и невоенным, он должен был казаться на плацу. Штандартенфюрер прекрасно знал, что Жиленков слывет неплохим оратором, к тому же сам составляет свои речи. Один из русских власовских офицеров даже отозвался о нем в том духе, что перед любой, самой мизерной аудиторией генерал выступает так, словно стоит на баррикаде под стволами жандармов.
Революционная терминология д’Алькена не смутила. Важно, что генерала воспринимают. Не зря в КОНРе он занимает два важнейших поста – шефа отдела пропаганды и шефа отдела внешних сношений.
– "С кем" – вы уже, допустим, знаете. А вот "о чем" – будет для вас неожиданностью.
Пиво оказалось на удивление густым и кисловато-горьким. Уже не пиво, а некий прифронтовой эрзац. Но они потягивали его, смакуя не напиток, а знакомство друг с другом.
– Хотите переправить меня через линию фронта, чтобы создавал там партизанские отряды?
– Согласились бы?
– Нет. Увольте.
– Почему так решительно? Партизанский генерал Жиленков в тылу у красных! Статьи во всех газетах Европы. В России красные партизанские командиры гремят, купаясь в славе. Ковпак, например. Всенародный почет.
– Ковпак? Наслышан. Говорят, действительно неплохо воюет. Но только одно дело воевать против немцев, которые немало насолили всем, да к тому же чужаки на этой земле; другое дело – когда ты стреляешь из-за угла в солдат, которые только недавно эти края освобождали.
– Но ведь вы – генерал освободительной армии, – замер д’Алькен с кружкой у рта. – Вам ли ставить вопрос таким образом? У освободительной армии нет иного способа начать войну, кроме как партизанский.
Жиленков угрюмо, затравленно улыбнулся. Он понял, что поспешил с отказом, но что теперь поделаешь? Его худощавое прыщеватое лицо с шелушащимися щеками и заостренным красноватым носом еще более вытянулось и приобрело ярко выраженные черты посконной рожи непротрезвившегося конюха.
– Поздно начинать партизанить, штандартенфюрер. К тому же мы – регулярная армия. Хотя бы первые победы наши должны быть вырваны в открытом бою, плечом в плечо с союзниками. Вот почему мне совершенно не понятно, кто и по какому злому умыслу сдерживает формирование дивизий РОА.
Д’Алькен озорно хмыкнул и удивленно покачал головой. Он не мог не поражаться наивности русского генерала.
– Если я назову человека, активнее всех сдерживающего их формирование, пиво покажется вам еще более безвкусным, а весь дальнейший разговор потеряет всякий смысл.
"Фюрер", – понял Жиленков, тотчас же признавшись себе, что не такая уж это тайна и неожиданность, чтобы поражаться ей.
– Тогда кто же вам поручил вести переговоры о власовском партизанском движении?
– Ну почему сразу "власовском"? Почему не русском освободительном? Вы что, всерьез воспринимаете Власова как вождя движения?
Жиленков резко поставил свою кружку с недопитым пивом на стол и впился глазами в штандартенфюрера. Д’Алькен сразу же почувствовал, что погорячился: к такому дипломатическому аллюру генерал явно не готов.
– Как я должен воспринимать подобный пассаж? – настороженно спросил Жиленков и почему-то оглянулся на дверь, словно кто-то там, за ней, мог подслушивать их разговор. – Что, немецкое командование больше не доверяет генерал-лейтенанту Власову?
– Можно сформулировать и таким образом, – согласился д’Алькен, решив идти напропалую. Все равно ведь тональность беседы изменить было уже невозможно.
– Но почему? Разве не он?..