Мы вышли из дома. Удивительно, сколь четко я сейчас все видел. Небо было затянуто тучами, воздух казался густым. Я понимал, что ночь темна, но каждый камень, каждый куст и каждое дерево я видел ясно, будто они были озарены собственным светом. Дахут шла в десяти шагах передо мной, и я не мог догнать ее, как ни старался. В движении она походила на морскую волну, а вокруг нее воздух лучился зеленым фосфоресцирующим светом, как вода в темноте. Вокруг нас вились тени, наползая друг на друга, перетекая друг в друга, как тени деревьев, качающихся на ветру. Тени следовали за нами, двигались по обе стороны от нас, клубились впереди – но они держались подальше от Дахут, и не было их между мной и ею. Впереди, из-за дубов, оттуда, где стояли камни, исходило свечение. Не бледный свет гнилостных огней – яркое пламя костров. Но пения я не слышал.
Дахут не пошла к дубам. Она направилась в сторону кряжа, что скрывал камни от взглядов со стороны моря. Вскоре мы по тропе поднялись к скалам, и передо мой раскинулся океан. Море было темным, и небольшие волны мерно бились о берег. Тропа завела нас на скалу, поднимавшуюся над уровнем моря на две сотни футов. И вот Дахут уже стоит на ее вершине, вытянув к морю руки. С ее губ сорвался зов, низкий, невероятно нежный – в нем были скорбь крика чайки, пение волн, завывание морского ветра. Голос моря, срывавшийся с уст девушки, но оттого не становившийся более человеческим.
И мне почудилось, будто волны осадили свой бег, прислушиваясь к этому крику. Она воззвала – снова и снова. А затем Дахут поднесла сложенные руки ко рту и произнесла одно слово… Имя.
И море ответило ревом. В ночной тьме проступила длинная полоса морской пены, будто развевающиеся гривы сотен белых лошадей. Волна помчалась к кряжу и разбилась о скалу, коснувшись взметнувшимися брызгами вытянутых рук Дахут. Мне показалось, будто море передало что-то ей, какой-то серебристый предмет с алым свечением. Я поднялся выше. Сейчас ни в ее глазах, ни в лице не было нежности. Только триумф… И глаза ее пылали фиолетовым огнем. Дахут прикрылась полой мантии, спрятав от моего взгляда свои глаза и лицо.
Браслет Иса исчез с ее руки!
Дахут поманила меня, и я последовал за ней. Мы спустились с кряжа. Тем временем алое свечение становилось все сильнее. Я видел, что море пробудилось, по нему двигались высокие волны, развевались пенные знамена, колыхались гривы пенных лошадей.
Тропа вела к подножию кряжа. У берега была еще одна скала, где Дахут остановилась, дожидаясь меня. Она стояла, отвернувшись и все еще пряча от меня лицо.
– Поднимись… – Она указала на скалу. – И смотри. – Снова ее холодные пальцы коснулись моих глаз. – И слушай.
А потом Дахут исчезла.
Я забрался на скалу. Вскарабкался на вершину. Чьи-то сильные руки подхватили меня, скрутили и опустили на колени. Я извернулся и увидел Макканна. Он склонился ко мне, будто не узнавая.
– Макканн! – вскрикнул я.
Макканн удивленно выругался и отпустил меня.
На скале был кто-то еще – худощавый смуглый человек с узким лицом аскета и седыми волосами. Он тоже склонился надо мной, будто ему было сложно меня разглядеть. Странно – ведь я ясно видел их обоих. Я знал его… Он был в той комнате, где я нашел Хелену. Рикори.
– Каранак! Господи, босс, это Каранак!
– Что с Хеленой? – спросил я, мысленно приготовившись к худшему.
– Она жива, – ответил мне Рикори.
От облегчения на меня навалилась слабость, и я едва не упал – к счастью, меня успели подхватить.
Но затем новая ужасная мысль заставила меня похолодеть.
– Но выживет ли она?
– С ней случилось… что-то странное, – ответил Рикори. – Когда я видел ее в последний раз, она была в сознании. Поправлялась. С ней ее брат. Но ей нужны вы. Мы пришли, чтобы забрать вас к ней.
– Нет, – ответил я. – Мне нужно…
Мою фразу прервал грохот – словно рука, прижатая к моему рту. На кряж обрушилась волна, сотрясая его. Я почувствовал на лице брызги – будто его снова коснулся кнут Дахут, будто ее холодные пальцы коснулись моих глаз… И вдруг Макканн и Рикори показались мне нереальными, призрачными. И я увидел размытый силуэт Дахут на тропе между кряжем и морем…. И я услышал в сердце своем голос – голос владыки Карнака и мой собственный. Как я смогу убить ее, каким бы злом она ни была?
Затем до меня донесся голос Рикори… как долго он уже говорит?
– …и когда прошлой ночью вы не появились, я, как вы и предположили, поступил по своему усмотрению. Мы отправились сразу же, как только удостоверились, что Хелена в безопасности. Убедили охрану у ворот позволить нам пройти. Больше они никакие ворота охранять не будут. Мы увидели огни и подумали, что вы, наверное, где-то рядом с ними. Мы разделились, и я и Макканн случайно набрели на этот тактически выгодный наблюдательный пункт. Мы не заметили ни вас, ни мадемуазель Дахут…
Дахут!.. Очередная волна обрушилась на скалу, сотрясая ее, а затем уползла обратно в море, крича: "Дахут!" Очередной порыв ветра налетел на кряж, ревя: "Дахут!"
– Они внизу, ждут нашего сигнала… – продолжал говорить Рикори.
Я тут же сфокусировался.
– Сигнала к чему?
– К тому, чтобы прекратить то, что тут творится, – ответил он.
Рикори указал вниз, и я увидел, что край скалы чернеет на фоне красноватых отблесков. Я подошел ближе и посмотрел вниз.
Прямо передо мной возвышалась пирамида. "Как странно, она кажется такой близкой! – подумал я. – Как высоко вздымаются монолиты!"
Пирамида словно находилась всего в нескольких ярдах от меня, а де Керадель – на расстоянии вытянутой руки. Я знал, что на самом деле нас разделяет множество камней и примерно тысяча футов, но мог не только видеть саму пирамиду – так отчетливо, будто стоял с ней рядом, – но и смотреть сквозь ее стены.
Странно было и то, что, хотя повсюду выл ветер столь сильный, что он едва не сдувал нас со скалы, пламя у пирамиды не колыхалось, подрагивая лишь тогда, когда ему подавали пищу из черных кувшинов. И хотя ветер дул со стороны моря, дым от огней тянулся к нам.
И странной была тишина у монолитов, когда рокот моря лишь нарастал. Вспышки молнии не затмевали огней, гром и рокот волн не проникали сквозь окутавшую поляну тишину. Люди, которые подпитывали пламя, носили не белое, а красное. И де Керадель был облачен в красную мантию вместо белой – для жертвоприношений. На нем был черный пояс, но с алыми символами, а не серебристыми.
Огней было десять, они располагались полукругом вокруг трех алтарей-монолитов у порога пирамиды. Каждый из костров взметался выше человеческого роста, пламя было ровным. Над кострами вился дым. Эти столбы дыма были толщиной с руку. Поднявшись в два раза выше костров, клубы дыма изгибались и устремлялись прямо к порогу пирамиды. Они походили на десяток черных артерий, пронизанных алыми нитями, а огни были сердцами.
Черный выдолбленный алтарь скрывался за большим костром, сиявшим не только красным, но и черным. И это пламя не казалось ровным – оно пульсировало в медленном ритме, будто и вправду было сердцем. Между ним и огромной гранитной плитой, на которой совершались жертвоприношения и дробились кости жертв, стоял де Керадель.
На жертвенном камне что-то лежало. Сперва я подумал, что это человек, настоящий гигант. Но затем я разглядел, что это был огромный сосуд странной формы.
Ванна.
Я мог заглянуть в нее. Она была наполовину наполнена густой красно-черной субстанцией, на поверхности которой плясали крошечные огоньки – не бледные, как огни Святого Эльма, но алые, полные жизни. Именно отсюда черпали кувшинами топливо для огней люди, которые следили за ними. И оттуда зачерпнул де Керадель, бросив пригоршню светящейся в руках жидкости в огонь. На пороге пирамиды стоял другой сосуд, огромная чаша, будто для крещения. Она была полна, и ее поверхность освещалась красными огоньками.
Дым от десяти огней – десяток пронизанных алым артерий – соединялся с дымом, который поднимался от пульсирующего огня, и затем этот единый столб устремлялся внутрь Пирамиды.
Тишину нарушил шепот, тихий скорбный вой, и у подножия монолитов принялись вздыбливаться тени. Они поднялись, утопая по колени в земле, как я впервые увидел их… а затем их оторвало от земли и повлекло в пирамиду – воющих, дрожащих, пытающихся спастись.
Внутри пирамиды их ждал Собиратель. Тьма.
Я сразу и не понял, что Оно было там. Но Оно уже не представляло собою нечто аморфное, туманное, не было частью чего-то неизмеримо большего, обитающего вне нашего пространства. Собиратель облекался формой. Сквозь него текло алое пламя, будто ток его зловещей крови. Оно постепенно становилось материальным.
Сосуд у порога пирамиды опустел.
Де Керадель наполнил его из ванны… и снова… и снова…
Собиратель пил из сосуда и питался тенями и дымом огней, чья жажда утолялась кровью. И постепенно обретал плоть.
Я отпрянул, прикрыв глаза.
– Что вы видите? – спросил Рикори. – Я вижу лишь людей в красном, далеко отсюда, которые подливают в огонь масло, – и еще одного, стоящего перед каменным домом. А вы, Каранак?
– Я вижу, как открываются врата ада… – прошептал я.
Я заставил себя продолжать смотреть на то, что рождалось в каменной утробе пирамиды… и застыл, не в силах более отвернуться. Я услышал голос – мой собственный голос – кричащий…
– Дахут… Дахут… Пока не слишком поздно!
Ответом мне был затихший рокот волн. Над кряжем слева от нас вспыхнуло зеленое свечение… Но со своим странным зрением, дарованным мне Дахут, я не мог сказать, близко или далеко оно было. Оно вытянулось, принимая овальную форму…
И превратилось в Дахут!