Пирамида и монолиты исчезли. Исчезли луна и земля. Я был тенью… в краю теней… без звезд, без луны, без солнца. Лишь сумерки, окутывающие серый, блеклый мир. Я стоял посреди широкой равнины, где не было горизонта. Все виделось мне плоским, как на гигантском холсте художника. Но я знал, что в этом мире существуют пространство и расстояние, существуют формы. Я был тенью, смутной, бестелесной. Но в то же время мог видеть и слышать, чувствовать вкус и прикосновения, и я знал об этом, потому что хлопнул в ладоши и почувствовал это, а на языке и в горле у меня ощущался горьковатый привкус пепла.
Впереди виднелись силуэты гор, будто огромные куски черного нефрита, кажущиеся плоскими, отличающиеся друг от друга лишь оттенком черноты. Казалось, что можно коснуться их, лишь вытянув руку, но я знал, что они находятся очень и очень далеко. Мои глаза – мое зрение, как бы оно сейчас ни работало, стало острее. Я стоял по щиколотку в темной призрачной траве. Кое-где я заметил вкрапления цветов – я знал, что они должны быть нежно-голубыми, но мне виделись скорбно-серыми. А призрачные лилии – они казались мне не золотистыми, не алыми, но серыми – покачивались на ветру, дуновения которого я не ощущал.
В вышине послышались тонкие бархатистые трели. Стайка призрачных птиц пролетела надо мной, устремившись к далеким горам. Они скрылись во мгле, но их трель не умолкла, обратившись голосом Дахут.
"Ползи, тень! Алкай! Жажди!"
Мой путь лежал к горам – его указали мне призрачные птицы. На мгновение мое сознание взбунтовалось, и я подумал: не бывать тому. Это лишь иллюзия. Я останусь здесь…
Но затем вновь послышался безжалостный голос Дахут: "Ползи, тень! Узнай, морок ли это!"
И я пошел вперед к черным горам, ступая по темной траве.
Позади я услышал приглушенный стук копыт. Я обернулся. Там ехал всадник на огромном боевом коне, закованном в броню. Тень, восседавшая на нем, тоже была в доспехах, крупная и широкоплечая, без шлема, но с головы до пят облаченная в кольчугу. На поясе у нее висел боевой топор, а на спине – обоюдоострый меч. Скакун был близко, но стук его копыт оставался едва слышен, будто далекий гром. Я видел, что за этим призрачным всадником мчались другие, пригибаясь к шеям своих лошадей. Человек в доспехах остановил коня рядом со мной и взглянул на меня, опустив тусклые карие глаза.
– Незнакомец! Девой Марией клянусь, я не оставлю одинокого путника на растерзание волкам, что следуют за мной. Давай, тень… Забирайся!
Он схватил меня и затащил на лошадь, перекинув через ее круп позади себя.
– Держись крепче! – вскричал всадник и пришпорил серую лошадь.
Она помчала вперед, и вскоре плоские горы уже казались значительно ближе, и меж ними виднелось ущелье. У входа в ущелье всадник остановился, оглянулся и расхохотался.
– Теперь они нас не настигнут… – сказал он, а затем добавил: – Но я не понимаю, почему так устала лошадь. – Затем его призрачное лицо обратилось ко мне. – Не знаю… Похоже, в тебе осталось слишком много жизни, тень. Тот, что отбрасывает тебя, еще не мертв. Но тогда что ты здесь делаешь?
Он поднял меня и осторожно поставил на землю.
– Видишь! – Палец всадника указал на мою грудь.
Из нее выходила тонкая мерцающая серебристая нить. Она тянулась в ущелье, будто указывая мне путь… Казалось, она исходила из моего сердца. Серебристая нить, а мое сердце – клубок, и этот клубок разматывается, разматывается…
– Ты не мертв! – В голосе призрака слышалась жалость. – Значит, ты должен быть голоден… и испытывать жажду… Пока не утолишь их там, куда ведет тебя нить. Полутень, меня отправила сюда ведьма Беренис д’Азле из Лангедока. Но мое тело обратилось в прах, и я давно питаюсь пищей теней. Оно уже давно стало прахом, полагаю я… но в этом месте не существует времени. Это случилось в год Господень тысяча триста сорок шестой. Из какого года ты?
– Я родился почти шесть столетий спустя, – ответил я.
– Так долго… – прошептал он. – Так долго… Кто отправил тебя сюда?
– Дахут из Иса.
– Королева Теней! Она отправила сюда многих. Прости, полутень, но дальше я не повезу тебя.
Внезапно всадник хлопнул себя по бокам и рассмеялся.
– Шесть сотен лет прошло, а я все еще разжигаю страсть в сердцах прелестниц. Конечно, мои зазнобушки призрачны – но ведь и я теперь таков. И я все еще могу сражаться. Беренис – моя тебе благодарность. Святой Франциск, позаботься о том, чтобы Беренис было не так жарко в аду, где она, без сомнения, сейчас находится. – Он склонился ко мне и хлопнул по плечу. – Но свою ведьму ты убей, мой наполовину собрат. Если сможешь!
Он поскакал в ущелье. Я пошел следом. Вскоре всадник скрылся из виду. Я не мог сказать, как долго шел, – в этих краях воистину не существовало времени – но в итоге очутился с другой стороны ущелья.
По ту сторону черных нефритовых гор раскинулся сад, где росли бледные лилии. В его центре темнели воды пруда, и я увидел, что его дно и берега выложены черным янтарем. В пруду тоже плавали лилии – черные, ржаво-красные и серебристые.
В этот момент я почувствовал первый позыв ужасающего голода, первый приступ ужасающей жажды…
На широком янтарном берегу нежились семь обнаженных девушек, семь красивых… призрачных серебристых девушек. Одна лежала, уперев подбородок в ладони, в ее сапфировых глазах застыла печаль. Другая сидела, опустив стройные ножки в черную воду пруда, и ее волосы были темнее, чем вода в нем, они ниспадали ей на плечи, изумрудные глаза сулили усладу…
Они встали, все семеро, и подошли ко мне.
– В нем слишком много жизни, – сказала одна.
– Слишком много, – согласилась другая. – Но недостаточно.
– Он должен есть и пить, – добавила третья. – После – пусть вернется, и поглядим.
Девушка, чьи глаза были сапфировыми, спросила меня:
– Кто послал тебя сюда, тень?
– Дахут Белая, – ответил я. – Дахут из Иса.
Они отпрянули.
– Тебя прислала Дахут? Тень, ты не уготована для нас. Тень… уходи.
"Ползи, тень!"
– Я устал, – ответил я. – Позвольте мне отдохнуть здесь.
– В тебе слишком много жизни, – сказала зеленоглазая. – Если бы ее в тебе не оставалось, ты бы не устал. Только живым ведома усталость.
– Только жизнь и приносит усталость, – прошептала синеглазая.
– Все же я хочу отдохнуть. Я голоден и хочу пить.
– Тень, в которой слишком много жизни… Здесь нет ничего, чем ты мог бы утолить голод. Ничего, чем ты мог бы утолить жажду.
– Я выпью отсюда. – Я указал на пруд.
– Попробуй, тень, – рассмеялись девушки.
Я лег на живот и склонился к черной воде. Вода в пруду опустилась, ускользая от моих губ… Это была лишь тень воды… Я не мог ее пить…
"Жажди, тень… пей лишь там и тогда, когда я скажу…"
Голос Дахут!
– Позвольте мне отдохнуть, – сказал я девушкам.
– Отдыхай, – ответили они.
Я присел у черной стены. Серебристые девушки отпрянули от меня, сгрудились вместе, переплетя призрачные руки, и принялись перешептываться. Отдых шел мне на пользу, хотя в сон меня не клонило. Я сидел там, обхватив руками колени, склонив голову на грудь. Меня объяло одиночество, обрушилось на меня, довлело надо мною. Девушка, чьи глаза были голубыми, присела рядом. Она обвила рукой мои плечи, прижалась ко мне.
– Когда ты насытишься и утолишь жажду… возвращайся ко мне.
Я не знаю, сколько пролежал на янтарном берегу черного пруда, но, когда наконец поднялся, серебристых девушек там уже не было. Человек в доспехах сказал, что в этих краях не течет время. Ах, если бы его лошадь оказалась достаточно выносливой, чтобы отвезти меня туда, куда он направлялся! Мои голод и жажда усилились. Я вновь попытался сделать глоток из пруда, но тень воды не предназначалась для меня.
Что-то тянуло меня прочь – серебряная нить, сияющая, как луч живого света. Я покинул берег, следуя за ней.
Горы остались позади. Я пробирался сквозь обширное болото. По краям опасной тропы росли призрачные камыши, и тени, невидимые, но угрожающие, затаились в них. Они следили за мной, и я знал, что должен идти осторожнее, ибо они только и ждут одного моего неверного шага. Болото окутывал туман, мертвый серый туман, сгущавшийся там, где тени выглядывали из-за зарослей… или бежали вперед, чтобы подкараулить меня. Я чувствовал на себе их взгляды – холодные, мертвые, зловещие.
Впереди возвышался поросший призрачными папоротниками кряж, за которым притаились тени, толпясь и толкаясь, следя за мной, пока я пробирался сквозь камыши.
С каждым шагом все сильнее я ощущал одиночество, все сильнее мучили меня голод и жажда.