- Господа! - возопил я, - после всего, что вы сказали, мне остается лишь распроститься с вами на ближайшей станции: я еду, можно сказать, с пустыми руками, нищим, и не хочу явиться один в таком срамотном положении.
- Ну, вот еще! - сказал Михаил Августович, - вы у нас человек новый, приглашены впервые… откуда вам было знать? Она поймет.
- Поймет! - ободрил и Петр Петрович.
- Да, наконец, вы деньгами дайте, - очень просто! - спокойно предложил земский начальник.
Я широко открыл на него глаза:
- То-есть - как же это?! Позвольте вас поздравить, очаровательная, с днем ангела и благоволите принять при сем четвертной билет? Христос с вами, Павел Семенович!
- Зачем же так? - хладнокровно возразил земский - это совсем иначе делается. Ведь и из нас никто не полезет лично к самой Виктории Павловне с телятиною и сахарными головами. Она про них в глаза знать не будет. Все мы ей поднесем, как приличие требует, - кто букет, кто конфект, кто торт, кто фруктов, а телятину, вино, головы и прочее примет Арина Федотовна.
- Это кто же такая?
- Ключница ее и управительница, - перебил Петр Петрович, - кстати сказать, вот этого соколика родная мать.
Он кивнул на Ванечку. Тот приятно улыбнулся.
- Да чего лучше? - рявкнул Михаил Августович, - вручите, что намерены, сколько там не жаль, Ванечке: он и передаст. Ванечка, можешь передать? А то Александр Валентинович сами стесняются.
- Что же-с? - отвечал Ванечка, - я с удовольствием-с. Дело обыкновенное-с. Позвольте-с.
- Господа! в таком случае, вы уже научите меня и - сколько прилично дать… знаете, чтобы не попасть в чужой монастырь с своим уставом.
- А вы долго ли намереваетесь погостить у Виктории Павловны?
- Хотел завтра же назад.
Все расхохотались.
- Шутник! - забасил Михаил Августович, - что выдумал! Когда же это бывало, чтобы кто-либо от Виктории Павловны раньше трех ден уезжал? А то и неделю, и две, и даже по месяцу гостят… Ведь это, сударь, каникулы наши! Остров нимфы Калипсы, в некотором роде-с! Всякому лестно время-то провести беспечально…
Следующая станция была большая, с буфетом. Михаил Августович воскликнул было:
- Брандахлыстнемте-ка, господа!
И поднялся с места. Но, взглянув в окно вагона, поспешно и смирно сел на место и даже повернулся к станции спиною.
- Что с вами?
- Шелепиха с Келепихою по платформе треплются, - сквозь зубы пробормотал он. - Вот чёрт нанес!
Укрыться, однако, ему не удалось: у трепавшихся по платформе дам глаза оказались буравчиками, да едва-ли они и не сторожили знакомых, по нюху и предчувствию… Словом, трех минут не прошло, как они стояли уже под нашим окном и язвительно пели:
- Михаил Августович! Павел Семенович! Боже мой! какая неожиданная встреча! куда это вы собрались так вдруг - оба? Как? И Петр Петрович здесь? Ну, скажите, пожалуйста: словно сговорились! полон вагон знакомых.
Меня - им неизвестного - они осматривали искоса, точно укусить хотели:
- Не сей ли, мол, есть самый корень зла?
- Впрочем, что же я удивляюсь, - спохватилась Шелепиха, - совсем и забыла, что завтра 1-е июня… На именины едете?
- К Цирцее нашей уездной? - подхихикнула Келепиха, наслаждаясь смущением моих спутников, которые, надо им отдать справедливость, имели вид удивительно жалкий: словно пёсики под палкою.
- То-есть… гм… - проворчал Михаил Августович, - у меня, собственно, лесная рубка тут, по близости… приказчика обревизовать надо… но, конечно, того… гм… заеду к… - поперхнулся он - к Виктории Павловне…
- Еще бы! еще бы! - вторила Шелепиха, с язвительным сочувствием кивая головою. - Как мимо проехать, грех позабыть именинницу! А что же вы одни, Михаил Августович? Антонина Никаноровна, стало быть, дома осталась?
- Она… не совсем здорова, - пролепетал Михаил Августович, наливаясь кровью.
- Не совсем здорова, и вы все-таки ее покинули? Ах, какой вы, однако, легкомысленный муж! И она вас отпустила? Вот добрая! Я бы ни за что, ни за что…
- А может быть - приняла реплику Келепиха, - Антонина Никаноровна и не знают, куда вы стопы направили? Это бывает…
- Только не со мною, - принужденно улыбнулся великан и вдруг, набравшись храбрости, ляпнул:
- А ваш супруг, Екатерина Семеновна, конечно, будет у Виктории Павловны? Если увидимся, - может быть, прикажете что-нибудь передать? или вашему, Пелагея Петровна?
Четыре буравчика блеснули, как молнии, и пронзили бедного Михаила Августовича на вылет.
- Мой муж, - с упором и расстановкою возразила Келепиха, краснея так, что, казалось, будто у нее не только тощее лицо ее, но и глаза, и волосы, и даже платье побагровели, - мой муж никогда не бывает там, где я почитаю бывать непристойным. Я не больна, как иные, и не так добра… меня не так-то легко обмануть, как другие наглые мужья проводят своих доверчивых жен. До свидания, Михаил Августович, желаю вам веселиться, а бедной Антонине Никаноровне здоровья…
Поезд тронулся.
- Ух, чёртовы бабы! даже в пот ударило! - воскликнул Михаил Августович, опускаясь на свое место, - чего-чего я на веку своем не перетерпел, а пред ехидною бабою до сих пор теряюсь, слов не-хватает… Ну, господа! откровенно скажу: пропала теперь моя головушка! Уж и взвошка же мне будет, по возвращении!
- Все свое получим, - угрюмо возразил земский. - Меня ругать не будут, так зато в слезах потопят. Сырость-то эта еще с прошлого года в доме не высохла! Уж на что Петр Петрович- холостой человек, а и он, небось, от своей Аннушки тайком удрал, и, когда вернется домой, она ему бакенбарды-то пощиплет, пощиплет…
- Ничего невозможного нет, - философически согласился Петр Петрович и, дав подзатыльник ухмыльнувшемуся Ванечке, добавил:
- А ты, оселок, над старшими, да еще над начальством, смеяться не моги!
- А ведь это странно, господа, - заговорил Михаил Августович, - что Келепова не будет. Я его вчера в городе встретил. Клялся, что будет, - нарочно, говорит, и в город затем приехал, что отсюда ловче прямиком в Правослу хватить… А Келепиха так уверенно говорит, точно он у нее в кармане спрятан!
Ванечка опять захихикал.
- Да они здесь! - сказал он, скромно прикрывая рот ладонью.
- Как здесь? где? быть не может! - вскинулись мои спутники.
- Здесь, в поезде-с. И господин Шелепов, и господин Келепов. Как же-с! Я их видел на вокзале: они большой багаж сдавали и потом с кондуктором что-то говорили!..
- Ах, дьяволы! да где же они?!
И, выждав, когда кондуктор проходил через вагон, Зверинцев остановил его:
- Послушайте, любезнейший: у вас нет тут в поезде двух таких господ, которые спрятавшись?
- Были-с… - усмехнулся тот. - Теперь - вылезши. А то - так у централизовались… всему вагону было стеснение-с.
Пассажиры дружно загоготали. Поощренный кондуктор развязно продолжал:
- Ей Богу-с. Даже ропот был-с. Один офицер на предыдущем полустанке жалобу писать хотел. Я, кричит, так не могу. Что за монополия? Я тоже пассажир! А ежели они больны, посадите их в санитарный вагон.
Признаюсь откровенно, я начинал теряться - куда же, собственно, я еду? по-видимому, не в хорошее место: чтобы попасть туда, люди плутуют, скрываются от жен, прячутся в учреждения неудобоназываемые, знакомства с Викторией Павловной мужчины конфузятся, знакомством с Викторией Павловной дамы язвят… Наконец, что это за дом такой, куда можно отправлять, точно на собственную кухню, возами съестные припасы и даже посылать деньги?.. Я познакомился с Викторией Павловной всего две недели назад, быв представлен ей кем-то, по ее желанию, в городском театре, на гастрольном спектакле столичной знаменитости. Она произвела на меня очень симпатичное впечатление - и красивое, и умное, и сердечное. Видно, конечно, что кокетка страшная, занята собою сверх головы, не прочь разыграть из себя российскую Кармен, но при этом- ничего пошлого, вульгарного, естественна, проста. Не синий чулок, но кое-что читала - больше и серьезнее, чем полагается русской обольстительной девице, - ибо она была девица, и при том уже не самой свежей юности: она говорила, что ей двадцать пять, n-ские дамы клялись, что ей за тридцать, - метрическое свидетельство, вероятно, показывало двадцать семь. Виктория Павловна - и тогда в театре, и потом, при визите моем к ней, в гостинице и дальнейших встречах, - держала себя, правда, не prude’кою, но в то же время особою безукоризненно порядочною и приличною. Принимая с искренним удовольствием ее приглашение посетить ее в деревне, я уже никак не подозревал в ней госпожи, имя которой заставляет провинциальную добродетель презрительно крутить носами, к которой мужья ездят за каким-то запретным плодам, таючись от жен, и с дарами словно к кокотке. Правда, когда я, накануне отъезда, сказал приятелю моему, вице-губернатору, с которым мы с университета на ты, что собираюсь к Бурмысловой, он комически развел руками и воскликнул:
- Как ты громко об этом говоришь!
- А что?
- Да ничего… Во всяком случае, - bonne chanse en tout! Она премиленькая. И с коготком.
- Ты бывал у нее?