Рассказы о море и моряках замечательного русского писателя конца XIX века Константина Михайловича Станюковича любимы читателями. Его перу принадлежит и множество "неморских" произведений, отличающихся высоким гражданским чувством.
В романе "Два брата" писатель по своему ставит проблему "отцов и детей", с болью и гневом осуждая карьеризм, стяжательство, холодный жизненный цинизм тех представителей молодого поколения, для которых жажда личного преуспевания заслонила прогрессивные цели, который служили их отцы. В книгу вошло также одно из первых произведений Станюковича о море.
Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 46
ПРИМЕЧАНИЯ СОСТАВИТЕЛЯ 83
Примечания 83
Константин Михайлович Станюкович
Два брата
Роман
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
В двадцати пяти верстах от одного из уездных городов Смоленской губернии, в полуверсте от глухого проселка, в начале семидесятых годов стояла, - вероятно, стоит и теперь, - скромная помещичья усадьба с тенистым старым садом, спускающимся вплоть к маленькой речке Вити, на противоположном берегу которой ютится небольшая деревня.
Витино - так называлась эта усадьба - принадлежало землевладельцу Ивану Андреевичу Вязникову.
Это имя хорошо было известно не только во всем округе, но и в губернии. Трудно было встретить человека, который бы не отозвался об Иване Андреевиче Вязникове, как о благородном, образованном и честном старике, пострадавшем в молодости за увлечения. К этим лестным отзывам многие, впрочем, прибавляли с сожалением, что у Вязникова все еще беспокойный характер и что он несколько чудак-идеалист. Были и такие люди, особенно между губернской бюрократией, которые говорили о Вязникове, пожимая плечами и таинственно покачивая головой. По их мнению, Иван Андреевич был "старый нигилист" и "как будто еще не уходился". Если бы не эти недостатки, то Вязников был бы во всех статьях превосходнейший человек.
Несмотря, однако, на эти оговорки к лестным отзывам о Вязникове, разноречия насчет его личных качеств и достоинств не было. Все единодушно признавали неподкупную честность и рыцарское благородство старика. По словам его поклонников, Вязникова можно было не любить, но не уважать его было нельзя.
Поселился Иван Андреевич в этих местах, по словам старожилов, в 1860 году, вскоре после того, как он вернулся из дальнего места, где проживал с 1848 года… Он с восторгом приветствовал зарю новой жизни, был одним из первых энергичных мировых посредников, наделил своих крестьян хорошими наделами без всякого выкупа и с той поры безвыездно живет вот уже тринадцать лет в родовом своем поместье, в маленьком одноэтажном домике, выстроенном им на месте развалившейся барской хоромины, в которой когда-то неистовствовал его отец, один из богатейших и отчаянных помещиков Смоленской губернии.
Между крестьянами Вязников пользовался громадным доверием. Слово его было свято. О нем рассказывали, как о заступнике и предстателе во всех серьезных обстоятельствах, готовом при случае помочь и в нужде, хотя он и сам не имел больших достатков. Окрестные крестьяне уважали Ивана Андреевича, и витинского барина звали в округе не иначе, как "праведным барином". Так под именем "праведного барина" он и слыл.
Таковы были отзывы о витинском старом барине, с которым читатель сейчас познакомится поближе.
Знойный июльский день 1873 года угасал. Багряный диск солнца медленно скрывался за горизонтом. В воздухе потянуло прохладой занимавшегося вечера и ароматом скошенной травы.
В это время на крыльце перед лужайкой, по которой только что прошла коса, сидел Иван Андреевич, покуривая сигару и внимательно поглядывая на дорогу.
Это был высокий, статный, широкоплечий старик, с длинными, спускавшимися на плечи, седыми волосами и большой, широкой, окладистой, совсем белой бородой, доходившей почти до пояса. В лице, фигуре и осанке Ивана Андреевича было что-то величавое, красивое, напоминающее древних патриархов. Открытое, несколько задумчивое и усеянное морщинами лицо, большой высокий лоб, зоркий взгляд черных блестящих глаз и приятная улыбка, скользившая на губах, невольно заставляли остановиться в благоговейном почтении перед этим стариком. На чертах его лица, когда-то красивого, лежала печать благородства, пережитых страданий, мысли и все еще бодрого, протестующего духа. Он на вид казался стариком, хотя ему было всего пятьдесят два года. Жизнь состарила прежде времени его тело, но глаза, светлые, блестевшие мыслью глаза, говорили о живучести его нравственного существа. Невольно при встрече с такими стариками, богатыми прошлым и верящими в будущее, проникаешься уважением.
Есть на свете люди, перед ясным взглядом которых словно вы чувствуете себя виноватым, слабым духом и ничтожным. Есть люди, перед которыми даже наглое бесстыдство невольно опускает глаза, как бы чувствуя робость. Это те поседевшие рыцари духа, те могучие, хотя и надтреснутые дубы человечества, которых природа бросает в мир как будто бы для того, чтобы человек не изверился в человека.
Таких стариков напоминал и старик, сидевший на крыльце и пристально всматривавшийся на дорогу.
- Пора идти, Иван Андреевич! - раздался из комнаты приятный и мягкий, несколько взволнованный женский голос.
И вслед за тем на крыльцо торопливо вошла пожилая, среднего роста женщина, загорелая блондинка, крепкого, здорового сложения, с приятными и мягкими чертами лица, сохранившего еще следы прежней красоты. Но главным украшением этого лица были глаза - большие, светлые, серые глаза, светившиеся кротким выражением. Под мягкими лучами взгляда этих кротких глаз точно становилось теплей на душе, - так много было в них нежной любви и какого-то симпатичного добродушия. Достаточно было взглянуть в эти глаза, чтоб сразу отгадать кроткое, привязчивое, доверчивое создание - одну из тех женских натур, для которых главный смысл жизни заключается в привязанности и самоотвержении, а счастие - в счастии любимых людей.
Марья Степановна - так звали жену Вязникова - держала в руках шляпу и палку мужа и, подавая их, снова повторила:
- Пора, пора, Иван Андреевич! Коля скоро должен быть.
Счастливая улыбка сияла на лице матери. Необыкновенной нежностью звучало в ее устах имя сына.
- Идем!.. Приедет ли только Коля сегодня? - обронил Иван Андреевич, подымаясь с лавки.
- Сегодня приедет, непременно приедет. Увидишь!.. Вчера не приехал - верно, в Москве что-нибудь задержало.
Муж и жена вышли за ограду, отделявшую усадьбу от поля, и повернули по узкой черной полосе проселка, пролегавшего между зеленью хлебов, встречать старшего сына, которого третий день как ждали из Петербурга.
Они шли под руку скорыми шагами, пристально всматриваясь в даль дороги. Оба молчали. Каждый из них думал о сыне.
- А Вася где? - спохватился Иван Андреевич, останавливаясь.
- Вася с утра куда-то ушел.
- И, по своему обыкновению, не сказал куда? - усмехнулся отец.
- Ты ведь знаешь, он не любит, когда его спрашивают. Верно, к Лаврентьеву в Починки. Они приятели. А то у кого-нибудь из мужиков в деревне.
- Разве он не знает, что Коля обещал быть вечером?
- Знает. Он сказал, что придет встретить.
- Сказал?
- Да.
- Ну, если сказал, так придет! - уверенно заметил Иван Андреевич.
И Вязниковы пошли далее.
- Странный мальчик! - как бы в раздумье проговорил Вязников.
- Это ты про Васю?
- А то про кого же? Коля человек как человек.
- А что же в Васе-то странного? Душа-то какая добрая, а если немного дик - что ж тут особенного?
- Ты напрасно заступаешься! - улыбнулся Иван Андреевич. - Малый-то он добрый и честный, я знаю не хуже тебя, но это не мешает ему быть странным. Совсем он у нас за год омужичился и одичал. Робинзоном каким-то стал. Знаешь, за каким делом я его вчера на лугу утром застал? За косьбой! Коса его не слушается, а он-то старается, он-то старается. Пот градом катится с его лица, видно устал. Здоровье у него не то, что у Коли. Увидал Вася меня, вспыхнул весь и оправдывается: "Я, говорит, еще учусь. Увидишь, как через неделю косить буду". Чудак! Ему в академию надо готовиться, а он точно собирается в мужики!
- Он это так, быть может для моциона! - заступилась Марья Степановна.
- Ты думаешь, для моциона? - с едва заметной усмешкой проронил Иван Андреевич.
Он замолчал и пристально вглядывался на дорогу. Начало смеркаться. Вязников взглянул на часы и покачал головой.
- Пора бы Коле приехать. Поезд уж час тому назад пришел. От станции всего десять верст.
В это время из-за перелеска, тянувшегося вдоль дороги, вышел длинный, неуклюжий, худощавый юноша в блузе, высоких сапогах и маленьком картузе на большой кудрявой голове. Он запыхался от скорой ходьбы и обтирал пот с бледного, болезненного, задумчивого лица.
- Откуда ты, Вася, усталый такой? - спросил Иван Андреевич.