Авдеенков напряг зрение. Там, где лес с обеих сторон подступал к дороге, на путях стоял состав. Анатолий насчитал три крытых вагона, шесть платформ с танками. Остальная часть не была видна за поворотом.
Послали разведчиков. Вернувшись, они доложили, что сопровождает эшелон взвод. Располагается в головном, классном пульмане. Человек десять - в тамбурах и на площадках в хвосте.
- Сколько всего вагонов и платформ?
- Восемнадцать. В трех последних - военнопленные.
Посовещавшись, Балякин и Авдеенков решили напасть и ни в коем случае не дать противнику уйти. Группа Балякина завязала бой с конвоем, а Авдеенков со своими ребятами пошел в обход, чтобы севернее станции Мятлево взорвать линию. У Владимира Балякина было всего шесть человек. С такими силами трудно атаковать, да еще в светлое время и карабкаясь на высокую насыпь. Выручила смелость и стремительность. Первыми же выстрелами парашютисты сняли дежурного у пулемета на задней площадке, потом ударили по тамбурам, где укрылись от холода и ветра вражеские солдаты. Уничтожив охрану, они бросились к товарным пульманам, пооткрывали двери.
- Товарищи, выходите! - кричал Балякин.
Обмороженные, с гноящимися ранами, опухшие, покрытые сажей и копотью, освобожденные высыпали из вагонов.
От паровоза, таща за собой пулеметы, бежали вражеские солдаты. Укрывшись за колесами, бойцы остановили их автоматным огнем: надо было выиграть время, чтобы отбитые люди могли скрыться в лесу.
Завязалась ожесточенная перестрелка. Гитлеровцы начали наседать.
Положение осложнялось. Группа Балякина начала медленно отходить. Вдруг в конце состава на полотне заговорил пулемет. Он хлестнул по фашистам. Кто и когда снял его с площадки? Балякин решил, что это кто-нибудь из десантников. Владимир приказал прикрыть смельчака огнем и подавал знаки, чтобы тот уходил. Но пулеметчик все стрелял и стрелял. К нему подкрались и бросили три гранаты. Заливистый стрекот оборвался...
Когда группа вышла из боя и собралась в глубине леса, Балякин, окинув взглядом бойцов, понял, что за пулеметом был не парашютист. Кто же пожертвовал жизнью для спасения других?
Освобожденные в один голос заявили:
- Это старшина Кешка.
Фамилии его никто не знал. Вспомнили только, что он из Иркутска.
Спасенные рассказали, что в октябре 1941 года попали в окружение. До декабря держались, а потом, истощенные, израненные, оказались в плену. Их включили в рабочую команду и заставили расчищать аэродром возле Калуги. Многие умерли от непосильного труда, голода и мороза, некоторых расстреляли.
* * *
Группа Анатолия Алексеевича Авдеенкова также успешно справилась со своей задачей. Возвратившись на нашу главную стоянку, он представил мне письменный отчет. На небольшом листке было всего несколько строк. Но вместилось в них много. На участке Мятлево - Вязьма подрывники в пяти местах разрушили железнодорожное полотно. На станции Мятлево оказались блокированными эшелоны с воинскими частями и боевой техникой, прибывшие из Калуги. Группа потеряла двух человек: одного ранило, другой обморозился. Оба оставлены у местных жителей.
Подобные боевые донесения в те дни поступали и из других подразделений. Выслушивать подробные устные доклады возвращавшихся с заданий я не всегда мог. Начальник штаба отряда старший лейтенант Александр Васильевич Самарин вел что-то вроде журнала боевых действий. И тем дороже теперь оставленные им скупые записи. Тогда это были наши обыденные дела. Сейчас за каждой строкой я вижу подвиг. Да, именно подвиг. Иначе как же назвать то, что в метель, при двадцатипяти - тридцатиградусном морозе совершали десантники? Вот итоги только одного январского дня.
Группа лейтенанта Шатрова уничтожила четыре автомашины и пять повозок, следовавших в сторону фронта. В трех местах перерезала кабельную связь, на дорогах установила шесть мин. Бубнов и Ляпин истребили одиннадцать гитлеровцев, расположившихся на ночлег. Бойцы, возглавляемые старшиной Кулешовым, обстреляли две гужевые и автомобильные колонны, разбили две машины, пять повозок. На линии связи в трех местах вырезали по десять метров кабеля, убили четырех гитлеровцев.
Отделение сержанта Жеведь взорвало на шоссе двухпролетный мост грузоподъемностью тридцать тонн. Дважды вело огонь по маршевым колоннам, следовавшим в свой тыл. Из строя выведено девять солдат. Пятерых из них сразил сержант Петров.
Парашютисты под командой старшины Стафеева блокировали дорогу, напали на автоколонну. На установленных ими минах подорвались два автомобиля и трактор.
Отделение сержанта Токарева захватило транспорт с горючим. Горючее слили. Из засады рассеяли маршевую ротную колонну. Противник потерял семнадцать человек.
Подразделение лейтенанта Тимофеева заставило разбежаться два неприятельских взвода, уничтожив при этом двадцать три солдата, захватив станковый пулемет и много боеприпасов. В схватках особенно отличились бойцы Горшков и Малявин.
Сержант Соколов со своей командой разгромил обоз. Взорвано семнадцать повозок с грузом, убито двенадцать фашистов.
Группа политрука Жгуна оседлала две дороги, выходящие на шоссе, обратила в бегство вражеских артиллеристов. Спасаясь, они бросили боевую технику.
Несли утраты и мы. И надо сказать, от мороза порой больше, чем от пуль врага. Холод отнюдь не был нашим союзником, как об этом часто пишут буржуазные военные историки, и особенно западногерманские мемуаристы. Он не щадил и нас.
Здесь, как и под Волоколамском, мы действовали в основном мелкими подразделениями. Сержант Борис Гордеевич Петров рассказал как-то бойцам о партизанах 1812 года, об их "охотничьих" отрядах. "Охотничьими" они назывались потому, что отбирали в них лишь тех, кто по доброй воле вызывался ходить на самые опасные дела.
Нечто подобное создали и мы. Наши команды были невелики, состояли из самых опытных, смелых и смекалистых ребят. Когда требовалось выполнить особенно ответственное задание, то посылали их.
Одной из лучших у нас заслуженно считалась "охотничья" команда Анатолия Левенца. Старший лейтенант Анатолий Константинович Левенец был родом из украинского поселка Корюковки, славящегося своей бумажной фабрикой. Отец его служил бухгалтером в местном лесхозе. Каратели сожгли его живым на глазах у жены, но он так и не сказал, где партизаны.
Анатолий Левенец мстил врагам за порабощенную родную Черниговщину. Он говорил мне:
- Знаешь, Иван Георгиевич, вот я с оружием, молодой, здоровый, крепкий, и то мне не по себе оттого, что рядом враг. А каково мирным людям?
Помолчав, Анатолий добавил:
- Ведь фашисты измываются над ними, как хотят. Чем больше гитлеровцев мы истребим, тем скорее будут освобождены и Юхнов, и Смоленск, и моя Черниговщина...
Левенец был суровый на вид человек. Но все знали, какая поэтическая у него душа. Не встречал я голосистее запевалы, никто не мог у нас так тронуть сердце бойцов задушевной песней, как он.
О своих боевых успехах говорить не любил. Как-то я попросил его:
- Анатолий, в порядке обмена опытом расскажи, как перекрываешь движение на шоссе.
Он улыбнулся:
- Могу вас, товарищ майор, взять в качестве минера, все и увидите. - Но тут же передумал: - Нет, не возьму.
- Почему? Не гожусь?
- Нет, по другой причине. Плохо, когда в одном подразделении два командира. - Посерьезнев, добавил: - Что рассказывать, Иван Георгиевич? Один бой на другой не походит. Каждый раз приходится применяться к обстановке, что-то придумывать, и вряд ли мой опыт что-нибудь другим даст.
В этом он был, конечно, не прав. Иногда все-таки удавалось расшевелить Левенца, и он кратко сообщал, как провел ту или иную вылазку. Чтобы узнать больше подробностей, я расспрашивал бойцов. Они готовы были говорить о своем командире бесконечно.
Во время одного из ночных привалов, боясь, что ребята уснут и замерзнут, я тормошил их, беседовал с ними, старался, чтобы и они не молчали. Помогать мне в этом стал кольчугинец Гарусов. Я знал его по боям на Угре. Кстати, он очень горевал, что до сих пор неизвестна судьба вожака их землячества Руфа Федоровича Демина, который высадился под Волоколамском, в районе Теряевой Слободы.
По-владимирски окая, Николай рассказывал разные истории, в шутливой форме наставлял молодых десантников:
- Великое дело - правильно регулировать движение на шоссе. Наша задача какая? Чтоб на нем вовсе никакого движения не было. Тогда, значит, мы правильно работаем...
- А сегодня как вы дирижировали? - поинтересовался я.
- Как всегда. Нет, вру. В этот раз командир почему-то не велел открывать огня. Сказал, что пойдем прямо к дороге и забросаем автомашины гранатами. Объяснил: вражеская охрана не подумает, что мы отважимся на это, а мы как раз именно так и поступим. Мне и Хоруженко старший лейтенант велел взять побольше гранат и магнитных мин.
Николай Гарусов подробно описал, как шли они к трассе, как укрылись за подбитым немецким бронетранспортером, стоявшим за поворотом дороги.
Неподалеку лежало орудие с одним колесом, а поодаль дымились оставленные фашистами догорающие костры. Сзади, всего в двух или трех шагах, был кювет, за ним в десяти - пятнадцати метрах - плотная стена темного леса.
Старший лейтенант расставил бойцов, объяснил, что каждый из них должен делать, напомнил сигналы. Гарусов оказался рядом с Хоруженко. Обзор был в обе стороны хороший, конечно, насколько позволяла ночная темнота. Все-таки на фоне снега можно было кое-что различить. До проезжей части было всего шагов двадцать.
Когда командир отдал последние указания, Гарусов сказал:
- Костры бы потушить, демаскируют...