- Да пустите же вы!
Собрав последние силы, она вырвалась из рук Тодорова и оттолкнула его.
Тодоров побагровел. Его лицо исказилось от злости.
- Что, целку из себя строишь? Я в своей комнате стол накрыл, а ты… Запомни: если я чего–то хочу, то всегда это получаю, поняла? Не хочешь со мной при свечах поужинать? Так я тебя прямо здесь трахну!
Расстегивая на ходу брюки, Тодоров начал надвигаться на Аннушку, беспомощно прижавшуюся к столу. Ее глаза торопливо шарили по сторонам…
Взгляд женщины уперся в большой чугунный черпак, который лежал на столе, и Аннушка схватила его. Полковник бросился на нее, но официантка, ловко увернувшись и отпрянув в сторону, изо всех сил опустила черпак на его голову.
Охнув, Тодоров рухнул на пол, а Аннушка попятилась к двери…
21
И был вечер. Близилось застолье.
Встречали полк с войны сегодня. И провожали на войну тоже сегодня.
Посреди стола возвышалась кастрюля с вареной картошкой "в мундирах", вокруг лежали наскоро ополоснутые под краном пучки зеленого лука; тарелок не было вовсе, зато кружек и ложек с вилками было в достатке.
Хозяева комнаты - Маничев и Чепига - накрывали на стол и дожидались гостей: Рокфеллера с Фомой.
Открывая банку тушенки, Маничев поранил палец. Сунув его в рот, он сидел на табурете и наблюдал, как Чепига, ловко орудуя ножом, нарезал уже вторую буханку хлеба.
Стрелка на стареньком пузатом будильнике подползала к девяти, когда пожаловал Фоменко. Капитан вошел не один, подталкивая в спину замешкавшегося у порога незнакомого, совсем молодого лейтенанта и приговаривая:
- Не стесняйся. Тут все свои.
Лейтенант долго и тщательно вытирал ноги о половичок, озираясь по сторонам, и наконец произнес:
- Здравствуйте.
- Ждорово, - промычал, посасывая порезанный палец, Маничев.
- У нас еще один гость? - кивнул на незнакомого лейтенанта Чепига.
- Не просто гость, - Фоменко, продолжая подталкивать лейтенанта перед собой, прошел к столу и, положив обе руки ему на плечи, резким толчком усадил на табурет. - Корреспондент окружной газеты, про мою роту будет писать, - гордо добавил он.
- Правильно! - сказал Чепига. - Давно пора.
Корреспондент смущенно привстал.
- Извините, я не представился. Лейтенант Средзакозовцев Слава, - он попытался протянуть руку расположившемуся напротив Маничеву, но Фоменко, обхватив лейтенанта за плечи, вновь ловко усадил его.
- Сиди! Сейчас выпьем по первой, потом по второй… Там сразу со всеми и познакомишься.
Ротный устроился за столом рядом с корреспондентом и нетерпеливо потер руки.
- Ну что, мужики, пора начинать?
- Рокфеллера ждать не будем? - вынув палец изо рта, поинтересовался Маничев.
- Он может в штабе и до утра просидеть, - поддержал Чепига Фому. - Потом догонит.
Начальник строевой части сел вместе со всеми за стол, аккуратно разлил содержимое одной из бутылок по кружкам и провозгласил:
- С возвращением.
Полковые со знанием дела сделали выдох и припали к кружкам. Быстро опорожнив их, потянулись к закуске. Корреспондент замешкался и выпил позже. Он едва не задохнулся и, выпучив глаза, громко закашлялся.
Фоменко от души треснул его кулаком по спине.
- Привыкай, чистый спирт.
- Ничего другого не держим, - вставил, отчаянно хрумкая огурцом, Маничев.
Ошалевший Средзакозовцев открыл рот и высунул розовый, как поросячье ухо, язык.
- Спирт? Первый раз пробую.
- И поверь, не последний, - едва прожевав, Чепига снова наполнил кружки. - Ну что, по второй?
- Давай, - согласился Фоменко и протянул Средзакозовцеву кружку с водой. - Запивай, легче проходит.
Суровые у вас нравы, товарищ капитан, - корреспондент опасливо покосился на бутылку. - Если так пойдет и дальше, я, пожалуй, окажусь под столом.
- Поднимем, - успокоил его Маничев.
Кружки опустошили повторно. Средзакозовцев, передернувшись от отвращения, тоже влил в себя теплую, пахнущую резиной жидкость.
Подцепив ложкой прямо из консервной банки кусок тушенки, Фоменко проглотил его, почти не разжевывая, и махнул рукой.
- Завтра опять на войну. Потери на Панджшере всегда большие…
Чепига поморщился:
- Нашел о чем говорить за столом. Лучше вспомни, что нам рассказывал командир полка. Там, у Ахмад–шаха в госпиталях, медсестры- француженки. По линии Красного Креста. Вдруг твоя рота госпиталь захватит?
Фоменко собирался сказать что–то в ответ, но не успел.
Дверь комнаты едва не слетела с петель, а на пороге вырос распахнувший ее ударом ноги Рокфеллер. Под мышкой начфин держал два объемистых свертка. В свертках булькало и хрустело.
- Принимайте груз, - рявкнул он. - Уроню - пожалеете.
Маничев с Чепигой кинулись спасать ношу.
Отделавшись от свертков, начфин грузно плюхнулся на табурет и не без самодовольства наблюдал, как из свертка побольше Маничев вывалил на стол гору жареной рыбы, а из другого, поменьше, Чепига бережно извлек трехлитровую банку спирта.
Наклонившись к самому уху Фомы, Рокфеллер шепнул:
- Слышь, Валер, иду я сейчас мимо офицерской столовой, а навстречу - Тодоров. И башка у него вся в крови…
- Ты что?!
- Не замечая меня, прет, как бык. Глаза стеклянные… Постоял я чуток, пока он к себе в модуль не зашел, развернулся - и прямым ходом в женский барак. Подумал, может, бабы чего знают.
Корытов внимательно посмотрел другу в глаза.
- Помнишь, ты перед боевыми на всю ночь уходил? Ну, к новенькой этой, официантке… Аней ее зовут.
- Ну?! - Фоменко побледнел.
- Короче, Тодоров ее сегодня в столовой хотел… Ну, ты понимаешь. Да куда там! Она его треснула черпаком по башке - и ходу… В модуле сейчас сидит, заперлась с перепугу в своей комнате, никого не впускает, - Рокфеллер перевел дух и добавил. - Валер, я не знаю, что у тебя там с ней… Но если у тебя серьезно, прямо сейчас туда беги, слышишь? Молодая, как бы чего с собой не сделала.
Фоменко затаил дыхание. На его мгновенно вспотевшем лбу вздулась голубая вена - тугая, как тетива. Он глухо, как из–за стены, сказал:
- Чего я туда побегу? Пусть побудет одна, успокоится…
- Как знаешь, - пробормотал начфин и вдруг понял, что они с Фоменко уже давно говорят не шепотом, в комнате стоит гробовая тишина, а Чепига, Маничев и корреспондент жадно ловят каждое слово.
- Как знаешь, - повторил начфин, обведя гостей растерянным взглядом. - Чего притихли? Чего не наливаешь, Витя?
Чепига с готовностью потянулся за бутылкой, а уже изрядно захмелевший Маничев, слышавший, как видно, добрую часть разговора, протянул:
- Значит, Анька–официантка Тодорову башку расшибла? Так ему и надо. Все от жизни торопится взять. Если какая новенькая в полку, ни за что не пропустит. Бабу только жалко. Командир ей такого не простит, на этой же неделе вышвырнет обратно в Союз.
- Заткнись, - тихо сказал Корытов, но, увидев, как вытянулось от обиды лицо Маничева, спохватился и примирительно добавил.
- Думай, что говоришь, Саня. Вон, корреспондент рядом. Напишет про наш полк невесть что…
- Нет–нет, ничего плохого я писать не собираюсь, - шумно заверил его Средзакозовцев.
Его, как и следовало ожидать, развезло раньше всех. Длинный чуб лейтенанта свесился и прикрыл правый глаз.
- Вот потому–то все наши газеты и врут, - ехидно процедил Мани- чев. - С твоей "Окопной правдой" только в сортир ходить.
- Во–первых, не "Окопная правда", а "Фрунзевец", - Средзакозов- цев поправил волосы. - А во–вторых… Нельзя писать обо всем, понимаешь? Чтобы молодым ребятам было не страшно сюда ехать. Чтобы их матери были спокойны…
- Чтобы их сыновей убивали, а они были спокойны? Да ты хоть раз видел - там, в Союзе, - как в чей–нибудь дом привозят цинковый гроб? Ты хоть это–то видел?
Маничев повернулся к Фоменко:
- Расскажите ему, Валерий Григорьевич. Вы же зимой сопровождали груз "двести".
Фоменко вздохнул, утопил широколобую голову в плечи.
- Хуже нет, чем цинки возить… В Курской области, в одном районе, шестерых выгружали: военком нормальный попался. Сказал, что сам, без меня, по домам развезет. А в соседнем районе военком трусливый, гад! Настоял, чтобы я поехал вместе с ним. Не помню уже, как село называлось - Гречиха или Гречишиха…
22
К старенькому, покосившемуся дому на окраине деревни подъехала грузовая машина, в кузове которой стояло несколько цинковых гробов.
Машина остановилась недалеко от крыльца.
Из кабины машины выбрались Фоменко и районный военный комиссар, подполковник Трепачев.
Они опустили борта машины с обеих сторон, а затем, переглянувшись, направились к крыльцу дома.
Дверь дома распахнулась. На пороге появился низкорослый, седой, небритый мужичок со значком участника Великой Отечественной войны на поношенном пиджаке.
Он посмотрел на машину с гробами, медленно спустился с крыльца и замер рядом с ним.
Фоменко и Трепачев остановились в нескольких шагах от мужчины.
Откашлявшись, Фоменко обратился к нему:
- Вы - Кузьменко? Анатолий Ефремович?
Мужичок грустно вздохнул.
- Я.
Фоменко кивнул на машину.
- А мы…
Мужичок махнул рукой.
- Да понял я уже, кто вы. Мы похоронку получили еще третьего дня…
Он снова вздохнул.
- Сына привезли?
Трепачев опустил голову.
- Да.