Да, он принял предложение Коробова. Но когда давал свое согласие помогать… Фоменко много читал об этом и видел в кино. Особенно красиво все было в кино: бесстрашные чекисты с холодной головой и чистыми руками и ненавистные враги…
Господи, да какие могли быть среди его однокурсников враги?
Яркие кадры кино исчезли, и Фоменко увидел себя сидящим в огромном кинозале, где остальные, затаив дыхание, наблюдали за грандиозным зрелищем свершений и побед, а он зорко следил, не усомнился ли кто в подлинности увиденного, не заметил ли, как обветшал и прохудился экран…
Нет, прятать в своей душе второе дно, о котором бы не подозревали однокурсники, копить там обрывки их доверчивой, простодушной болтовни, а потом вываливать все накопившееся на стол Коробова он бы не мог.
И если бы знал это сразу, сказал бы Коробову "нет" еще при первой встрече.
…Фоменко хотел сказать об этом в кабинете лично и молчал, мучительно подбирая слова. Но говорить ничего не пришлось. Коробов понял.
Он выразил сожаление, что курсант не оправдал его надежд, и отпустил с миром.
Еще месяца два Фоменко ждал. Чего? Он полагал, что заслуживает наказания: был лучшим на курсе, но отказался помочь особому отделу. Однако прошел месяц, другой, третий, а в жизни Фоменко ничего не изменилось. Он, как и прежде, успешно сдавал зачеты и экзамены, получал ворошиловскую стипендию и даже в очередной раз был избран в бюро ВЛКСМ роты. Скоро он и вовсе забыл о существовании Коробова.
19
И вот спустя почти двадцать лет ротный вспомнил о нем. Потому что прочитал в глазах секретаря парткома то же плохо скрываемое и напряженное ожидание, которое видел когда–то во взгляде пригласившего Фоменко на первую беседу лично.
- Так, так. Четверо, говоришь, попали в твою роту, - Поташов поджал пухлые губы. - Успел познакомиться?
- Нет еще.
- Зато я успел, - подполковник шумно вздохнул. - В том числе и с рядовым Ойте.
Ротный удивленно вскинул брови.
- Чудная фамилия.
- Немецкая.
- То есть?
- Немец он, - со злостью сказал Поташов. - Да в придачу еще и меннонит. Есть такая христианская конфессия… Среди обрусевших немцев их много. На гражданке золотые люди: не пьют, не курят. А в армии с ними одна морока…
- Знаю, - вздохнул Фоменко. - Мне один такой попадался, в Карелии. Им вера оружие брать в руки запрещает…
Он вскинул голову.
- Но как же… - Фоменко недоуменно пожал плечами. - Как он попал в Афган? Есть приказ. Таких сюда нельзя.
- Правильно. Мне его в Ашхабаде подсунули. А времени проверить не было.
- Так что ж его теперь, обратно? - простодушно спросил ротный.
- Ты же не дурак, Фоменко, а такое говоришь, - почти ласково произнес секретарь. - Нельзя его обратно… Большие неприятности могут быть. У меня…
Поташов почесал затылок.
- Тебе, кажется, уже давно пора майора получать, а?
- Пора. Да должность капитанская, - Фоменко развел руками, но тут же, устыдившись этого слишком откровенного жеста, быстро спрятал их за спину.
- Это дело поправимое. Должность найдется, - губы Поташова растянулись в гримасе, которая должна была означать улыбку. - Для умного человека всегда найдется.
И снова его напряженно–ждущие глаза говорили: "Ты же знаешь, что в третьем батальоне освободилась должность начальника штаба. Вот бы тебе на нее, а? Через месяц получил бы майора".
- Если вы считаете, что я достоин… - пытаясь не выдать охватившего его волнения, сказал капитан.
- Твою кандидатуру рассматривают, - с напускным безразличием протянул Поташов. - Но есть и другие, понимаешь?
- Понимаю, - кивнул ротный.
- Командир полка обязательно посоветуется со мной, и если я буду настоятельно рекомендовать тебя… - подполковник помедлил. - Пора получать майора, а?
- Я оправдаю ваше доверие, - отрезал капитан, не найдя ничего лучшего.
- Вернемся к Ойте, - секретарь расправил жирные плечи, и Фоменко почувствовал, что сейчас Поташов скажет главное - то, ради чего он вызывал его к себе. - Пока только мы с тобой знаем, кто такой этот Ойте, - подполковник говорил очень медленно, так медленно, что паузы между его словами значили несравненно больше, чем сами слова. - Но если про него узнают там, - секретарь скосил глаза к потолку, - будет плохо. И мне, и тебе.
На лице Фоменко не дрогнул ни один мускул.
- Рано или поздно там об этом узнают, товарищ подполковник.
- Не должны узнать, - ноздри узкого носа Поташова раздулись. - Завтра твоя рота уходит на "боевые". А молодым и неопытным, вроде Ойте, первый раз в бою всегда бывает трудно…
20
После ужина официантки офицерской столовой убирали со столов. Торопливо кидая в большой чугунный бак ложки и вилки, самая старшая из них - полная и крикливая Света - смахнула с носа капельки пота и скомандовала:
- Шевелись, бабы! Не знаю, как вам, а мне надо сбежать пораньше.
- Твой, небось, уже к окну приклеился. Ждет! - отозвалась, нагружая передвижную тележку мисками, Наталья. Она была почти одних лет со Светой, но смотрелась моложе из–за коротко стриженных и по–кукольному завитых рыжих волос.
Света сладко потянулась.
- Всю ночь спать не даст…
- А мой напьется на радостях да удрыхнет, - заявила Наталья. - Зато уж завтра поутру…
Заговорщицки подмигнув Наталье, Света повернулась к Аннушке, которая молчаливо протирала столы.
- А ты, Ань, торопишься или нет?
Словно не слыша, Аннушка продолжала орудовать тряпкой.
Официантки переглянулись. Света с укором протянула:
- Молчишь… Второй месяц тремся бок о бок, а все как чужая. Молчком да в одиночку здесь пропадешь.
- Пропадешь, пропадешь, - подхватила Наталья. - Мы тебе зла не желаем. Наоборот.
- Спасибо, - не поднимая головы, тихо сказала Аннушка.
- Думаешь, ты какая–то особенная? - продолжала Наталья. - Что мы, не знаем, зачем бабы сюда едут? Чем их еще заманишь на войну, где, неровен час… - она торопливо перекрестилась. - Или мужиками, или деньгами. Так, Светик?
- Кто нас с Наташкой на четвертом десятке дома бы замуж взял? А здесь с голодухи и сухарь слаще пряника, - Света прыснула. - Глядишь, какой–нибудь и найдется. Вон, Вовка мой уже собирается… Тьфу, тьфу, тьфу, не передумал бы! Ты, конечно, другое дело. Ты бы парня и дома нашла.
- Значит, денежки нужны, - хитро улыбнулась Наталья, тряхнув рыжей челкой. - На французские духи, итальянские туфли… Дома на это, хоть загнись, не заработаешь. Да что зарплата! Ты, Ань, тут озолотиться можешь, только не зевай. Молодая, красивая… Такой товар в Афгане дорого стоит. Посмотри вон, что Элка–машинистка вытворяет.
- Никому не отказывает, только плати, - вставила Наталья. - Зимой в Союз летала, в отпуск. Сколько у нее денег на таможне насчитали! Маничев с Элкой таможню проходил. Маничев врать не станет…
Собрав очередную порцию мисок, Наталья с грохотом швырнула их на тележку.
- Конечно, не всякая так сумеет… Уж если идут на это бабы, то через силу. И через злость. Как Элка ненавидит этих мужиков! Чуть что не по ней… Вчера вон Венславовичу рожу почистила, весь обляпанный пластырем ходит. А мужики все равно к ней тянутся: красивая…
- Красивая, - с нескрываемой завистью согласилась Света. - Вытерпит она проклятые два года и баста. Думаете, ей, как всем, не хочется, семью иметь, детей? Да она с тоски по такой жизни воет. А дотянет свой срок - забудет наш полк как страшный сон. Приедет домой - баба как баба. Кто там знать будет, как она в Афгане жила?
- Ну, чего молчишь, Ань? - снова попыталась она втянуть в разговор не проронившую до сих пор ни слова Аннушку. - Думаешь, будешь молчать - все беды пройдут стороной?
Аннушке захотелось вдруг закрыть глаза, заткнуть уши и убежать куда–нибудь, где никто не будет под грохот тарелок и ложек ждать ее исповеди.
- Если вы торопитесь, уходите, - стараясь не глядеть в глаза официанткам, предложила она. - Работы осталось немного, управлюсь сама.
Света с готовностью швырнула собранный уже пучок ложек на стол.
- Анька, ты золото!
- В другой раз и мы тебя выручим, - стягивая грязный фартук, заверила Света.
Аннушка осталась одна. Она опустилась на стул, чтобы передохнуть. Ей и в самом деле было некуда спешить: Фоменко не придет раньше полуночи. Но в полночь или чуть позже…
Аннушка прислушалась: за дверью столовой кто–то насвистывал простенькую мелодию. Кажется, марш "Прощание славянки". Дверная ручка медленно поползла вниз…
Официантка вскочила и растерянно уставилась на человека, который вырос на пороге.
- Поужинаешь со мной? - сказал командир полка, наслаждаясь эффектом, который он произвел неожиданным появлением.
У самого молодого в 40-ой армии полковника были широкие плечи, густые русые волосы, щегольские, аккуратно подстриженные усы, и не было ни малейшего намека на живот.
- Поужинать со мной не желаешь? - еще раз промурлыкал Тодоров.
Аннушка молчала. Командир растерянно хмыкнул, окинул официантку оценивающим взглядом и подошел к ней почти вплотную.
- А ты даже лучше, чем я думал, - сказал он, измерив ее взглядом. - Ну, чего испугалась, глупенькая? Я тебя не съем…
Хохотнув, он положил на плечо Аннушки руку.
Официантка, дернув плечиком, попыталась ее сбросить, но цепкие пальцы Тодорова уже гладили ее тонкую, нежную шею.
Аннушка прошептала:
- Пустите, пожалуйста…
- Не пущу! - прохрипел Тодоров, возбужденно дыша.
Полковник привлек Аннушку к себе, сжимая ее в объятиях. Его рука
скользнула ниже ее талии и начала медленно забираться под юбку…
Аннушка вскрикнула: