Во дворе собралось много народу. Все услыхали о неизвестных, прибежали посмотреть на них. Вскоре целая процессия медленно двинулась от усадьбы лесника, направляясь через лес в село. Не имевшие отношения к истребительному отряду отстали, обсуждая на все лады эту историю. Военные шли понурившись, молчаливые. Впереди - Мирон с наганом. По обе стороны стежки - вооруженные крестьяне. Колонну замыкал Астап. Возле него суетился Пилипчик, который никак не мог дождаться конца этой истории, чтобы узнать все - до ниточки, до капельки. Когда продирались напрямик по еле заметной тропинке в густом сосняке, лейтенант выкрикнул какое-то слово, которое никто из крестьян не понял, и военные бросились как горох кто куда, в лес.
- Огонь! - сорвавшимся голосом скомандовал Мирон.
Один за другим грянули выстрелы. Дядя Мирон запыхавшись бежал с наганом, то и дело стреляя. Пилипчик видел, как Астап прицелился из пистоновки, и гулкий выстрел тряхнул ветви, с которых посыпалась хвоя. Военный, бежавший между сосенок, схватился рукой за бедро и, зацепившись ногой за пень, упал на колени, потом вытянулся и завопил диким голосом, поднимая руки.
- Астап, карауль с хлопцами раненых! - крикнул Мирон, бросившись наперерез другому военному. -: Лови, лови, хлопцы, ни одного не выпускай! - слышался голос Мирона.
Пилипчик изо всей мочи бросился вслед за Мироном, пораженный, захваченный необычайными событиями. Он видел, как повалился подстреленный из Астаповой пистоновки, видел убитых и не жалел их. Ведь он знал, что это шпионы, как сказал ему дядя Астап, когда посылал его бежать на село. Он еще не очень ясно представлял себе, чем опасны они, но острая неприязнь к ним волновала его. Ему было жаль тихого леса, и солнечной усадьбы, и уютной речушки,- на все на это, видно, зарились незнакомые, пришлые люди. "Так вам и нужно, гады!" - сурово подумал он и азартно понукал Тютика, который увязался за ним:
- Ищи, ищи их, подлюг!
Пилипчику было бы немного страшновато одному, если бы не Тютик. Вот он остановился. Вытянул свою острую морду, обежал огромную вывернутую сосну, потом бросился под сучья, старательно принюхиваясь, Пилипчик заметил какой-то белый предмет. Видя, что Тютик не выказывает никакого страха, Пилипчик подошел ближе. Разбросав сучья, целые охапки зеленого папоротника, он увидел смятые свертки белой материи, несколько небольших чемоданчиков. Попробовал поднять один, но тот оказался слишком тяжел для него. Взволнованный находкой, Пилипчик бросился обратно, чтобы рассказать о ней в селе. Там уже собралось много народу. Раненые военные - их было трое - лежали, уже перевязанные, в одном месте, под елкой. Неподалеку лежало четверо убитых.
Пилипчик, тяжело дыша от волнения, доложил Мирону:
- Я, дядечка, ихние чемоданы нашел! Зеленые такие, с железными замками.
Вскоре принесли весь багаж: десять парашютов, несколько чемоданов. Вскрыли один. Здесь были военные карты, ракетница, около сотни ракет, множество пакетиков неизвестного назначения и разный мелкий инструмент. В другом чемодане - взрывчатка в аккуратных толовых шашках, банки с запалами и маленькая электрическая машинка для взрывов. Были еще гранаты и другие предметы, которые никак не соответствовали мирному виду чемоданов.
- Молодчина, Пилипчик, ты, брат, мастер на все руки! - похвалил Мирон хлопца, и Пилипка стоял раскрасневшийся, возбужденный, смущенно моргая глазами и то и дело шмыгая носом от такой похвалы, да при всем народе.
Тем временем приехали подводы из села. Убитых и раненых погрузили на телеги, забрали и небесные манатки, повезли в район. Люди постепенно расходились, оживленно обмениваясь мыслями о всех событиях.
3
Всю ночь не прекращалось движение на шоссе за рекой. Шли бесконечные колонны грузовиков, грохотала артиллерия, тянулись конные обозы. Лес временами расступался, и шоссе выбегало на чистое поле. Бойцы сразу настораживались, крепче сжимали в руках винтовки, автоматы. Довольно часто неподалеку от шоссе - то справа, то слева - взлетали белые ракеты и медленно угасали, разливая трепетный мертвенный свет. В первые ночи этих ракет пугались, теперь только злее покрикивали на шоферов, привыкших ездить при полных фарах:
- Туши свет, растяпа, смотри, иллюминацию устроил!
Шоферы огрызались, но свет тушили, не рискуя остаться с выбитыми фарами, так как приклады винтовок угрожающе приподнимались. Изредка доносился сверху приглушенный гул мотора, надрывный, прерывистый.
- Смотри, хрюкает, как свинья.
- Свинья эта, брат, супоросная… Смотри, как бы поросенка тебе не сбросила!
- Не попадет в такой темноте… пронесет…
- Ну, как же, для тебя пожалеет, не иначе! Ракеты взвивались чаще и чаще, и громкая команда
"ложись" покрывала все голоса на дороге. Нарастающий свист, всплеск ослепительного огня, который вырывает из ночной тьмы опрокинутый под откос грузовик, телеграфный столб с белыми блестками изоляторов. И вслед за оглушительным грохотом взрыва сыплются сверху ошметки торфа, комья болотного ила, разная лесная труха. Надрывно, тонко гудят телеграфные провода.
Ловили ракетчиков. Поймали двух диверсантов,- они пробирались к мосту с ящиком тола.
Движение на шоссе все уменьшалось. Проходили отставшие грузовики. Лавируя между встречными машинами, проехала на запад вертлявая "эмка". За рулем сидел усталый до изнеможения, худой шофер. Рядом с ним - батальонный комиссар. Одной рукой он сжимал автомат, лежавший на коленях, другой - поддерживал карабин. Комиссара явно клонило ко сну. Он дремал, голова порой опускалась все ниже и ниже, слетала фуражка, падал карабин. Комиссар просыпался, протирал глаза и секунду-другую смотрел ничего не понимающим взглядом. Скрипела машина, покачиваясь на выбоинах; постукивали камешки по крылу, шуршал песок. Чтобы преодолеть предательскую дремоту, комиссар доставал папиросу, осторожно прикуривал ее, пряча спичку в ладонях. Пальцы просвечивали розовым. Трепетные отблески пробегали по колючей щетине щек, освещали взлохмаченные запыленные брови, вспыхивали на короткий миг на никеле дверной ручки и исчезали.
- Ты смотри,- говорил комиссар шоферу,- не проскочи поворота! Должен быть деревянный мост, а за ним, сразу же направо, три дуба при дороге.
- Знаю, товарищ комиссар! Все дороги мне здесь знакомы как свои пять пальцев.
- Тогда поддай газу!
- Особенно здесь не разгонишься, размололи все шоссе, не иначе - артиллерия прошла!
Однообразное покачивание машины мешало отогнать дремоту. Но вот в памяти резко, отчетливо снова встало все пережитое за эти четыре дня, и сон сразу исчез. Сердце жгла улыбка маленького сына: немного виноватая, растерянная и вместе с тем полная затаенного детского лукавства. С такой улыбкой сын провожал его всегда. И в этот раз он проводил отца до самой калитки и, улыбнувшись таинственно, попросил:
- Я хочу сказать тебе, папа, что-то на ухо… И с видом заговорщика шептал ему:
- Хотя мама не любит собачек, но ты все равно привези мне маленькую-маленькую собачку, чтобы она потом выросла и стала такой, вот такой! - и он показал, какой должна стать собака.- Такой вот овчаркой…, А если хочешь, купи мне новый самолет, старый разбился, и мне нечем играть теперь в аэродром.
Сообщив отцу еще много разных своих секретов, он ласково улыбнулся:
- Ты торопишься на службу. Иди, я тоже пойду. Я сегодня дежурный по аэродрому.
И он побежал к "аэродрому", который строили дети всего двора в зарослях густого малинника около забора. Там были и подземные ангары, выложенные из кирпичей, и взлетные дорожки, и даже целое озеро, сделанное из стекла. В самой чащобе притаился видавший виды плюшевый мишка, стояли "автомашины", на нитках висели над аэродромом "самолеты", всюду валялись разные детские игрушки.
Улыбка сына навсегда осталась в памяти. Через месяц ему пойдет седьмой год… Пошел бы… Где же он теперь, где незабываемое тепло его светлой улыбки? А жена? Как произошло, как случилось страшное, непоправимое?… Кто же думал, кто мог сказать? Сотни верст до границы! А когда спохватились, было поздно… И в город не было уже дороги… Военные части отходили по дорогам с боем.
Да, с боем…
Мысли вернулись к важному боевому заданию, которое поручено ему. Нужно торопиться. За рекой стоит небольшой заслон на болоте, обороняет подступ к переправе. Заслону приказано биться до последнего патрона, до последнего вздоха и как можно дольше сдерживать ошалелый натиск немцев, чтобы за это время успели переправиться за реку основные силы, боевая техника. Все перебрались давно. С заслоном связь нарушена. И вот ему, комиссару, дали приказ немедленно снять заслон. Живы ли они там, удержались ли?
Равномерно гудит мотор, успокаивающе шелестят шины. Старая "эмка" мчит и мчит, поскрипывая рессорами, тихо дребезжа расшатанными дверцами, помятым ржавым крылом. Позевывает шофер и крепко-крепко сжимает баранку руля, чтоб не задремать, не пропустить поворота.
Когда машина, натужно загудев, начала взбираться на гору, впереди блеснул красный огонек, еще и еще.
- Вот дьяволы, нашли место, где машины останавливать…- недовольно буркнул шофер, доставая путевку, пропуск.- Товарищ батальонный, товарищ батальонный, готовьте документы,- обратился он к комиссару.
Красный огонек настойчиво блеснул еще раз. Машина остановилась. Посвечивая фонариком, к машине подошли трое военных. Комиссар заметил зеленые фуражки, несколько кубиков на петлицах переднего. Тот козырнул, представился:
- Патруль пограничных войск! И уже официально:
- Предъявите, пожалуйста, документы! Комиссар недовольно поморщился,- такая досадная задержка! - и достал удостоверение из кармана гимнастерки.
Лейтенант взял удостоверение, прочитал вслух:
- "… Батальонный комиссар Андрей Сергеевич Блещик…"