К штрафплацу сбежались посмотреть на русских "балерин" свободные от дежурств эсманы, штубовые, гестаповцы. Они выкрикивали непристойности и зубоскалили.
В лагерь возвращались полосатые рабочие команды. Уставших лагерниц умышленно проводили мимо штраф-плаца. И русские, чтобы не казаться несчастными, запели осипшими голосами "Варшавянку":
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Это было не пение, а скорей скандирование. Но припев зазвучал громче, потому что его подхватили все:
На бой кровавый, святой и правый,
Марш, марш вперед, рабочий народ.
Это всполошило "ауфзерок". Они сбежались к штрафплацу и принялись орать:
- Штилль!.. Аббрехен!
И, пустив в ход дубинки, погнали наказанных в карантинный барак.
В этот день русские не получили ни обеда, ни ужина. Но голодными они не остались. О сопротивлении "ротармеек" узнал весь лагерь. Женщины разных национальностей тайно передавали в карантинный барак хлеб, галеты, пригарки каши, которые они наскребли в котлах на кухне.
Глава двадцать третья
В чубановский полк позвонил по телефону адъютант комдива и передал приказ генерала: капитанам Кочеванову и Ширвису в семнадцать часов в парадной форме явиться в базовый клуб моряков для встречи с главой английской миссии.
Не понимая, зачем их вызывают, Кочеванов и Ширвис надели парадную форму и на катере отправились в Полярное.
Малый зал базового клуба моряков был украшен флагами союзников и цветами. В фойе расхаживали длинноногие, похожие на цапель, чины английской миссии в черных одеждах, расшитых серебром и золотом. В их приветствиях и поклонах чувствовалась чопорная торжественность. Переводчики, подражая дипломатам, говорили приглушенными голосами.
Но вскоре пришли командиры кораблей, с обветренными лицами и громкими, хриплыми голосами. Обстановка сразу изменилась: послышался смех, разноязыкий говор. Запахло ромом, крепким табаком.
Когда все приглашенные уселись на свои места, на трибуну поднялся глава британской миссии - сухощавый старик, с вытянутым лицом и сильно развитой нижней челюстью. Рядом, слева и справа, стояли поджарый английский офицер и Зося Валина.
Офицер почтительно развернул перед стариком кожаную папку, и тот заговорил каким-то булькающим голосом. Острый кадык ходил по его тощей и чуть красноватой шее, как поршень. Зося переводила:
- По приказу моего короля я имею великую честь вручить ордена русским морякам и летчикам, отличившимся в борьбе с общим врагом народов Великобритании и Советского Союза, защищавшим в море транспорты с военными грузами. Надеюсь, что этот высокоторжественный день в северных широтах укрепит дружбу между двумя великими странами…
- Мы теперь с тобой попали в сферу высокой политики, - шепнул Ян Кириллу.
После короткой речи и двух гимнов, исполненных оркестром, англичанин стал выкликать фамилии награжденных. Но он так невнятно произносил их, что Зосе приходилось повторять. Моряки и летчики подходили к столу, поджарый офицер вручал им коробки с медалями либо крестами, а глава миссии поздравлял, пожимая руку.
В фойе тем временем появились столы с закусками и стойка с винами, за которой стоял расшитый золотом буфетчик с английского флагманского корабля. Стульев не было.
- Угощение а ля фуршет, - объяснила Зося. - Накладывайте в тарелки, что вам понравится, а я закажу двойные порции рома.
- Н-да, здесь не засидишься и хозяев не разоришь, - сказал Ширвис.
Кирилл стал наполнять тарелку разнообразными крошечными бутербродами, а Ян пошел помогать Зосе. Они принесли три фужера рому и сифон с сельтерской.
- За что пьем? - спросила Зося.
- Первым делом - за полученное серебро, его смочить полагается, - сказал Кирилл.
- Это не просто серебро, а высшее отличие в английской королевской авиации - крест "Ди-эф-си", - пояснила Зося. - Не держите их в коробках, давайте я вам повешу.
Приколов на кителя английские награды, Зося сказала:
- А они вам идут. Пьем за кавалеров высшего ордена королевской авиации!
Они чокнулись. Зося, понизив голос, предложила:
- За серебро выпьем только по глотку, а за то, что пока в тайне, остальное.
Мужчины подчинились. Но Ян, отпив глоток, потребовал:
- А теперь выдавай тайну, иначе заставим всё допивать одну.
- Но это военная тайна.
- Ничего, мы тоже люди военные.
- А никому прежде времени не проболтаетесь?
- Ни-ни! Честное пионерское, - поклялся Ян.
Заставив мужчин сблизить головы, Зося зашептала:
- В наградном отделе нам сказали, что вы оба представлены к званию Героя Советского Союза. Поэтому англичане и ухватились за ваши фамилии. Ясно? Теперь давайте выпьем за золото.
Они выпили до дна.
- По такому случаю надо бы добавить.
- Нет, - сказала Зося. - Здесь на этом и кончим.
- Как кончим? - возмутился Ян.
Но Зося была решительна:
- Довольно. Лучше пойдемте на концерт в большой зал, а потом поужинаем в офицерском клубе. Я взяла на вас талоны.
- Ну что ж, Кирилл, подчинимся? - спросил Ян.
- Я ведь на пьянство не горазд, - попытался возразить Кирилл.
Но Ян подхватил его под руку и потянул насильно:
- Пойдем, неудобно сегодня хандрить.
Они втроем прошли в большой зал клуба. Там для почетных гостей и награжденных были отведены два передних ряда. Когда Кочеванов с Ширвисом проходили на свои места, в зале вдруг приветственно поднялись английские летчики. Они стояли, навытяжку до тех пор, пока Кирилл с Яном не уселись.
- Это что за номер? - недоумевал Ширвис.
- Я уже сказала: летчики, награжденные. "Ди-эф-си", пользуются особым почетом, - шепнула Зося. - На вас и девушки поглядывают со всех сторон.
- Девушки - не новинка, - не без хвастовства сказал Ян. - А вот когда перед тобой надменные британцы встают, это кое-чего стоит. Приятно лорда навытяжку поставить.
- Ну, лорды навряд ли встанут, - возразил Кирилл. - Здесь поднялись свои ребята - механики и пилоты, которые вместе воевали. Видно, захотелось приятное нам сделать. Я их понимаю.
И Кирилл приветственно помахал рукой английским летчикам. Те в ответ заулыбались и жестами стали показывать, что крепко пожимают руки.
После концерта Зося взяла Кирилла под руку и спросила:
- Кого из наших девушек пригласить на ужин?
- Зачем? - не понял он ее.
- Чтобы тебе не было скучно.
- Не надо. Я уверен - Ира не погибла. Буду ждать ее.
- Жди, пожалуйста. Но разве это мешает поболтать, приятно провести время? Нам ведь на жизнь отпущено не много лет. Повторить не дадут. Или ты в монахи записался?
- Не записался, Зося, но хотелось бы без соблазнов. Так будет верней.
- У тебя преувеличенное понятие о верности, - недовольно заметила она. - Ты, конечно, меня презираешь?
- Тебя? Нет. Есть натуры, которым всё дозволено. Не знаю только, выигрывают ли они от этого. Честно говоря, я не понимаю ваших отношений с Яном. С кем ты останешься после войны?
- Еще не известно. Но если я вернусь к Борису, то без надрыва и стенаний. Ведь мое останется при мне? Он будет обожать меня за то же, за что обожал прежде. А у тебя, по-моему, взгляды старомодные. Летчик с постным лицом схимника - неприятное зрелище.
- Проняла, сдаюсь, - чтобы не ссориться с Зосей, поднял руки Кирилл. - Приглашай, но из таких, которые в первый вечер на шею не кидаются. И предупреди - танцевать не умею, веселить не буду.
- А я позову Марию Николаевну. Она вроде тебя, ждет своего Кузю и на других внимания не обращает.
- Во! Такая по мне.
- Зря сдаешься, - упрекнул его Ян. Ему не понравились возражения Зоей. - Я бы на твоем месте еще крепче держался. Ирина стоит этого, не чета другим.
- Кому это другим? - не без угрозы поинтересовалась Зося.
- Всяким разным, - отшутился Ян. - Кирилл знает, о ком я речь веду.
- Меня, надеюсь, не касается?
- Нет, боже упаси! Ты же неприкасаемая.
- Да. В этом ты убедишься… и не позже одиннадцати часов.
- Твои слова надо понять, как наказание? - спросил Ян.
- Наоборот - поощрение для добродетельных, - сверкнув глазами, ответила Зося.
Мария Николаевна оказалась белокурой толстушкой. На ней было такое же темно-синее платье военного покроя, как у Зоей, с серебристыми интендантскими погонами.
- Я очень рада посидеть с вами в столь торжественный день, - сказала она. - Зося Антоновна обо всем меня предупредила. Наши убеждения сходны, Кирилл Андреевич. Можете даже не занимать меня. Мы с вами просто будем добрыми друзьями, которых война неожиданно свела в Заполярье.
У Марии Николаевны был ясный и веселый взгляд. Она казалась предельно естественной. В ее поведении не наблюдалось ни чопорности синего чулка, ни жеманства застенчивых девиц, ни наигранной бесшабашности Зоей. Ничего искусственного. Она даже не подкрашивала губы. От нее веяло опрятностью и еще чем-то материнским. За столом сразу создалась дружеская и какая-то домашняя обстановка.
Мария Николаевна расставила вино и закуски по-своему, затем стала намазывать маслом хлеб, делать бутерброды, обильно уснащать их кружочками сочного лука и приговаривать:
- Это чтобы цинга не одолела.
После каждой выпитой рюмки она заставляла закусывать.
Ян с Зосей при ней не пикировались. И Кирилл старался быть покладистым. Мария Николаевна ему нравилась своей простотой и удивительной душевностью.