После такой команды немец обычно уходил за ближайшие кусты и, возвратившись, поворачивался спиной к Кочеванову и вытягивал руки назад. Так он поступил и в этот вечер, но Кирилл почувствовал, что гитлеровец выпячивает грудь и напрягает мускулы.
"Надеется путы сбросить. Не выйдет!"
Все предыдущие вечера Кочеванов поступал с пленником гуманно: он связывал его так, чтобы руки не затекали, но и не поднимались выше пояса. Иначе гитлеровец зубами бы перекусил стропы. Сегодня он решил сделать петли и узлы прочней. Пусть рыжий топорщится, это ему не поможет!
Загнав пленника в спальный мешок, Кирилл обмотал его крепкими стропами, как тюк, и привязал к чахлой березе, чтобы гитлеровец не мог ночью подкатиться к нему.
Проделав все это, он так обессилел, что уже не смог вползти в свой мешок и свалился поверх него.
Всю ночь он метался в жару, бредил, а утром не мог даже поднять головы…
Товарищи нашли Кочеванова в бредовом состоянии. После осмотра врач определил:
- Двусторонняя пневмония. Не понимаю, как он с такой высокой температурой тащился больше ста километров.
Гитлеровец оказался здоровым. Он только охрип от крика, так как решил, что русский летчик мертв, а его съедят дикие звери.
* * *
В госпитале Кириллу мерещилось, что он все еще бредет по тундре и не может остановиться. За ним по пятам тащилось тонконогое чудовище, похожее на рыжеволосого немца и на паука. Стоило Кириллу присесть или прилечь, как чудовище прыжком наваливалось ему на грудь, прижимало голову к горячей подушке и начинало душить…
Только когда миновал кризис, Кочеванов спокойно заснул и проспал двадцать шесть часов. С этого дня Дело пошло на поправку: стала снижаться температура, появился аппетит.
Первым в госпиталь проник Сережа Большой. Он принес Кириллу румяное яблоко, плитку английского шоколада и пузырек спирта.
- Спирт хорошо кровь разгоняет, - сказал механик. - Самое верное лечение.
- Спасибо, Сережа. Виноват я перед тобой: оба безлошадными остались. У кого ты теперь?
- Хотели к Шубнику перекинуть, да я на дыбы. "Куда угодно, - говорю, - хоть на сборку новых самолетов, только не позорьте". А инженер полка ухватился: "Верно, - говорит, - прекрасная мысль, нам скоро "хаукер-харрикейны" принимать. Пойдешь к англичанам новую технику осваивать?" Я, конечно, щелкаю каблуками. "Есть, - говорю. Англичане, нужно сказать, нас приняли уважительно. Вот четвертый день "спикать" пробую и по самолетам лазаю.
- Ну и как - подходящие машины?
- Честно говоря - не шибко. Отделочка, конечно, заграничная, но нет нашей прочности, ломаться будут. Ростом "харрикейны" побольше "ишачка", носастые. Мотор "Мерлин XX", тянет неважно, барахлить будет. Вооружение - двенадцать пулеметишек, но пульки такие, что "мессера" не скоро сшибешь. Да и не будем же мы у них патроны выпрашивать? Придется перевооружить - наши пушки поставить. А механики - ребята ничего, нашу водку пьют и дело знают. Только чудаки. Спрашивают: "Сколько надо заплатить за орден и за то, чтобы вступить в партию?" У них монета главное, с ней всюду пробьешься! Простые летчики народ веселый: в футбол играют, стрелы и ножи в пробковый диск издали втыкают, с нашими официантками зубоскалят. А офицеры - не подступись. Багажа по пять чемоданов. В землянках мягкая мебель, электрические камины. Черной работы не любят: стоят у самолетов и пилкой ногти подравнивают. В общем, из лордов, видно, или буржуев, потому что солдаты даже отдельную уборную им выстроили.
- Ну, а скорость у "харрикейнов" какая? - заинтересовался Кирилл.
- Неважнецкая. Одному из морских летчиков приказано было показать англичанам с воздуха, где проходит линия фронта. Поднялись они двумя эскадрильями. А наш летчик лихачом оказался: как газанет на своем "МИГе", англичане только его и видели, их "харрикейнам" за ним не угнаться. Томми, конечно, вернулись разобиженными. А летчик, летавший с ними на "МИГе", за ухарство пять суток ареста огреб. Потом английский инженер через переводчицу спросил меня: "Какая иностранная фирма продала вам эти быстроходные самолеты?" Я говорю: "Сами построили". А он не верит, усмехается, думает, мы лаптем щи хлебаем. Ходит слух, что у нас две эскадрильи на "харитошах" летать будут. Выздоравливайте быстрей. Я вам лошадку покрепче подберу…
После Сережи Большого в госпиталь прорвались Ширвис и Хрусталев. Они были переполнены новостями. Первым делом похвастались: у Яна на гимнастерке поблескивал новенький орден боевого Красного Знамени, а у Хрусталева - Красной Звезды.
- Твой орден в наградном отделе остался. Видно, тоже скоро вручат, - сказал Ян. - Обидно, что и Шубнику "Звездочка" досталась. Мы его уже было на "чайки" выжили, а он вывернулся: когда командующий орден вручал, взял и попросился английские "харрикейны" осваивать. Тот спрашивает: "Не подведете, не придется перед британцами краснеть?" А тут еще начальник политотдела по старой памяти его отличником назвал. Теперь к образцово-показательному не подступись: по приказу генерала заграничную технику осваивает. Английский словарь раздобыл и за день по сорок слов вызубривает. Кстати, знаешь с кем я виделся? Зося в Заполярье появилась. Переводчицей при морском штабе. Тебе от нее привет.
Глава шестнадцатая
"28 октября.Нас разбудили раньше обычного, приказали собрать вещи, строем повели на товарную станцию, погрузили в теплушки. Нары были сколочены из толстых досок, пахли смолой.
Маневровые паровозы весь день таскали наш состав по каким-то железнодорожным закоулкам. Мы двигались то вперед, то назад и лишь вечером очутились на Рязанской железной дороге. Здесь попали в расписание.
Я успела сходить на переговорный пункт и связаться по телефону с Валиным. Дюдя, оказывается, искал меня и плакал почти два дня, а теперь, когда ему подарили самолет с "мамой", успокоился.
Разговаривая с Борисом, я, конечно, проливала слезы, и он это почувствовал на расстоянии, потому что потребовал:
- Ну, не страдай. Не хлюпай, пожалуйста, носом. Хватит. Тоже мне - солдат. Все улаживается. Есть телеграмма от Кирилла. Слушай полный текст со всей его невразумительностью: "Приземлился зонтике тчк Бродил тундре зпт теперь отлеживаюсь зпт скоро буду летать тчк Целую моих любимых".
Я вдруг почувствовала себя виноватой перед Кириллом. Он, конечно, рассердится, узнав о моем отъезде. Надо ему объяснить, что толкнуло меня надеть шинель и покинуть Дюдю. Я тут же уселась за стол и написала длинное письмо. Думаю, он поймет меня.
До места назначения мы тащились долго, так как стояли чуть ли не на каждой узловой станции и пропускали в Москву эшелоны с войсками, пушками, самолетами, танками..
На девятый день мы прибыли на станцию Н. (учусь сохранять военную тайну). Выстроились на перроне и строем, грохая сапогами по булыжной мостовой, прошли по приволжскому городку. Любопытные жители высыпали на улицу поглядеть на невиданных солдат, из-под шапок у которых торчали косы и локоны.
Нашей казармой стал огромный, спортивный зал. Здесь, среди шведских стенок, баскетбольных щитов, свисавших с потолка колец, турника, шеста и канатов, тесными рядами стояли двухъярусные койки.
Нас разбили на три неравные части. В группу пилотов попали все, кто хоть немного умел летать. Группа штурманов стала самой многочисленной: в нее включили студенток и десятиклассниц. Девчата, имевшие специальное техническое образование, попали в авиамеханики и вооруженцы.
Нам предстоит за три месяца усвоить все то, что в нормальных условиях курсанты военных школ постигают за два-три года.
Вчера был зачитан приказ: всем коротко постричься. И мы не могли ни возразить, ни отказаться. Началась жизнь по уставу, гражданские привычки надо забывать. Наша группа стала военным соединением, частицей воюющих армий, и мы больше не принадлежим себе. Нас могут послать куда угодно и потребовать исполнения любых приказов.
В парикмахерскую многие, конечно, пошли с трагическим видом и, усевшись в кресла, скорбными глазами наблюдали в зеркале, как беспощадно ножницы срезают локон за локоном.
Некоторые девушки, без замысловатых, свойственных только им причесок, стали походить на пухлых младенцев, другие - на растрепанных сорванцов, третьи - на бледнолицых евнухов. Но это не вызывало обычного веселья и смеха. Всем было не по себе. Уборщицы вымели груды светлых, золотистых, каштановых и черных волос, и никто из нас не взял на память ни косы, ни локона. Солдату они ни к чему.
В этот вечер в общежитии было тихо. В назначенный час мы разделись, аккуратно сложили на табуреты свою форму, вскарабкались на койки и улеглись спать. Многие натянули на головы одеяла. Если бы начальство спросило, почему мы так поступили, то был бы один ответ: "Без волос холодно". Но холод тут был ни при чем, просто каждой хотелось уединиться и хоть на минуту побыть прежней Ирой, Наташей, Юленькой. А когда женщина начнет размышлять о суровости жизни, то ей захочется пожалеть себя и хоть чуточку всплакнуть. Услышав справа и внизу сдерживаемые, приглушенные всхлипывания, я тоже укрылась с головой и дала волю слезам.
7 декабря.Получила письмо от Кирилла. Он десять дней пробирался по тундре к своим. Сейчас весел. Еще бы! Получил орден боевого Красного Знамени и представлен к другому. Послала ему поздравительную телеграмму.
13 декабря.Радость! Наши войска под Москвой пошли в наступление. Это я услышала в шесть часов утра в дежурке аэродрома. Взяли города Рогачев, Яхрому, Солнечногорск, Истру. Окружен Клин. Уничтожено много вражеских пушек, танков, минометов. Неужели началось? Мороз стал нашим союзником. Надо привыкать к нему и работать, работать! Тогда скорей попадем на фронт.