В последний раз Шубник потерял Стебакова, когда у того не осталось боезапасов. За Стебаковым увязались два "волка". Положение создалось тяжелое. Ему пришлось хитрить, маневрируя, бросать самолет из стороны в сторону и делать неожиданные виражи, чтобы гитлеровцы проскакивали мимо. Стебаков даже нашел в этом маневрировании какой-то ритм. Его самолет, делая крутые повороты, прячась в лощинах между сопок, наконец оторвался от преследователей и сел на аэродром чуть ли не с сухими баками.
Придя в себя и подсчитав дырки в фюзеляже, молодой пилот не стал жаловаться, а принялся хвастать:
- Ну и обштопал же я сегодня "мессеров". Вальс Штрауса перед ними начал выплясывать: то одну ножку дам, то другую, а затем - крутанусь… да так, что они рты разинули и упустили меня.
Ширвис на разборе боя сделал Шубнику замечание:
- Вы сегодня вели себя не по-товарищески: заботясь о себе, бросили напарника без боеприпасов на произвол судьбы. Стебаков спасся чудом, а вы вернулись с полным комплектом снарядов.
- Я не виноват, что Стебаков нерасчетлив, - стал оправдываться Шубник. - В бою нельзя терять секунды. Бывают положения, когда удобней стрелять ведомому. Сегодня я пропустил его вперед. Стебаков быстро растратил патроны и снаряды и превратил свой самолет в летающую карету. Он и меня не мог прикрывать. Такого напарника нетрудно потерять в бою. Так что ваше справедливое замечание больше относится к нему, нежели ко мне.
- Я вас предупредил, - пригрозил Ян. - В другой раз поступлю по законам войны.
На следующий день, когда над линией фронта завязался воздушный бой, Ширвис вдруг заметил, что один из его самолетов, выйдя из "карусели", стал беспорядочно падать.
"Подбили! - решил он. - Кого? Это же "ишачок" Шубника. Как он нарвался… Сейчас грохнется на сопки… Нет, выровнялся…"
Самолет, оказывается, не был подбит, летчик искусно имитировал падение, чтобы выйти из боя.
- Вот подлец! - изумился Ян. - Ну, ловок!
Стебаков, оставшись без ведомого, заметался. Но едва он выскочил из круга, как сверху на него насел откуда-то взявшийся "волк". Сержант стал бросать самолет то влево, то вправо…
Ширвис ринулся на помощь, стремясь пристроиться в хвост "волку", но сразу же почувствовал, что перед ним опытнейший ас. "Волк" маневрировал с такой быстротой и ловкостью, что его трудно было поймать в прицел.
Ширвис вынужден был прекратить преследование, так как бензомер уже показывал, что настало время уходить на свою территорию.
Вернувшись на аэродром, разъяренный Ширвис подозвал к себе Шубника:
- Почему вы оторвались от своих?
- У меня горючее кончалось.
- Не выдумывайте. Мы в один час заправлялись, у всех осталось столько же.
- У меня, видно, протечка.
Шубник смотрел на него ясным и безмятежным взглядом. Это взорвало Ширвиса, но, вспомнив, что он заместитель командира, Ян сдержался и сказал:
- Хрусталев, поручаю вам провести воспитательный разговор. Только не забудьте сказать этому… храбрецу, что закон непрерывности жизни останется в силе, даже если такой красавчик погибнет. И предупредите его: еще хоть раз увижу, как он труса в небе выплясывает - пусть пеняет на себя.
Не взглянув больше на Шубника, Ширвис ушел в землянку дежурных.
Воспитательного разговора, конечно, и у Хрусталева не получилось.
- Всякий трус - презренная личность, - сказал он Шубнику, - а ты вдвойне, так как показательного из себя строишь. Глаза бы не смотрели на тебя.
Хрусталев с презрением отвернулся и зашагал по краю аэродрома. Остальные летчики двинулись за ним.
- Стебаков! - окликнул Шубник своего напарника.
Но тот, сделав вид, что не слышит, поспешил уйти.
Неизвестно, чем бы кончилась эта история, если бы комэск, вернувшийся из патрулирования, не сообщил, что за вторыми сопками видел двух бредущих мужчин. Один, как ему показалось, похож на Кочеванова.
Шубник, конечно, сразу же был забыт. Ширвис и Хрусталев попросились слетать, чтобы удостовериться, не ошибся ли комэск. Командир полка не возражал. Он сам был неимоверно обрадован.
- Захватите шоколаду и печенья, - предложил Чубанов.
Увязав в пакет печенье, шоколад, банку консервов и полбуханки хлеба, летчики без промедления вылетели.
Летали они минут двадцать и, вернувшись, сделали в воздухе по две "бочки" и пошли на посадку.
- Радуются! Лейтенант Кочеванов жив! - определил Сережа Большой.
Он первым устремился к самолетам, за ним побежали другие товарищи по эскадрилье, ждавшие добрых вестей.
- Он, Кирюшка, идет! - не вылезая из кабины, стал рассказывать Ширвис. - Километрах в пятнадцати от нас. Я его сразу узнал. Кажется, пленного ведет. Вот это парень!.. - Ян оглядел подбежавших технарей и летчиков и, не обнаружив среди них Шубника, добавил: - Не то что некоторые показательные!
Тут же начали выявлять: кто желает пешком пойти на помощь Кочеванову?
Желающих нашлось много, но начальник штаба отобрал только четверых и посоветовал им захватить с собой врача и носилки.
Небольшая экспедиция, которой руководил Ширвис, собралась быстро и, не задерживаясь, отправилась в путь.
* * *
Кирилл брел по тундре, едва волоча ноги. Его изнурило недомогание, начавшееся после первой ночевки у ручья. Тело все время было влажным, но стоило забраться в спальный мешок - начинался озноб. Потом становилось жарко, дышать было трудно. Он высовывался из мешка, хватал раскрытым ртом прохладный воздух и остывал.
По утрам Кирилл с трудом поднимал отяжелевшую голову. "Грипп, наверное, - думал он и приказывал себе: - Не раскисать!"
Стиснув зубы, он выползал из спального мешка и, преодолевая головокружение, начинал обуваться: с трудом надевал левый сапог, отдыхал несколько минут, принимался за правый. Простейшее дело утомляло его.
Гитлеровец видел, что русский изо дня в день слабеет и скоро не сможет связывать его. Скорей бы пришел этот час! Тогда он овладеет пистолетом, заставит русского повернуть назад и тащить поклажу до линии фронта. А там можно будет пристрелить его.
По утрам, вскипятив на костре воду с брусничником, Кирилл отламывал по равной дольке шоколада себе и пленному и пил с ним горячий настой. Потом, нагрузив на немца поклажу, он по компасу, снятому с самолета, определял направление и отправлялся в путь.
Шли не спеша по перелескам, по каменистым осыпям и пустошам, покрытым мхами, белоусом и "кошачьей лапкой". На болотах подкреплялись ягодами, а если где встречали семьи леммингов, то Кирилл начинал охотиться на них. Крошечного грызуна, размером чуть больше мыши, нетрудно было прихлопнуть сумкой или убить палкой.
Привалы делали у речек или у прозрачных ручьев, в которых водилась форель. Но осторожную рыбу руками не поймаешь. Приходилось свежевать тушки леммингов и варить с грибами в консервных банках.
Грибов в эту осень уродилось много. Края болот и поляны были усеяны ими.
Кирилл понимал: с голоду здесь не умрешь. А вот сможет ли он завтра подняться?.. В этом не было уверенности. Ныли мышцы и кости, покалывало в боку. Беспрестанный жар, от которого пересыхало в глотке, сжигал последние силы.
Следовало бы отлежаться, отдохнуть, но разве позволишь себе это? Верная гибель! Вновь станешь пленником. Гитлеровец настороже, он лишь прикидывается послушным, а сам выжидает удобного момента для нападения. Держись, Кирилл, нельзя ослаблять бдительность!
Даже опутав на ночь немца поверх спального мешка крепкими стропами, Кочеванов не чувствовал себя в безопасности. Стоило сомкнуть веки, как ему чудилось, что гитлеровец, разодрав меховой мешок и сбросив путы, наваливается грузным телом и душит.
Кирилл вскакивал и хватался за пистолет. Но, разглядев во мгле, что пленный лежит тюком, он успокаивался, утирал пот и, забравшись в мешок, опять впадал в полусон-полубред.
На восьмые сутки, когда над ними покружил самолет комэска, а потом появились другие "ишачки" и сбросили пакет с едой, Кирилл едва тащился. Прочитав обнадеживающую записку товарищей, он вдруг почувствовал, что окончательно выдохся и не сумеет добраться до какой-нибудь речки или озера. Да и нужно ли уходить с того места, где они обнаружены? Здесь их скорей найдут.
- Финиш. Сбрасывай мешки! - сказал он пленному.
Немец, казалось, обрадовался. Он охотно стал собирать для костра сухой мох, вереск, подгнившие корни и ветки березок. Натаскав кучу топлива, гитлеровец взял флягу, большую консервную банку и, показав, что он пойдет в сторону зеленевших впереди полярных ив, объяснил:
- Вассер.
Лоб и заросшее лицо рыжего покрывали пятна, - чувствовалось, что он задумал неладное и поэтому волнуется.
"Удрать, подлец, собрался", - решил Кирилл. Он показал пистолет пленному и строго сказал:
- Нейн вассер.
Гитлеровец послушно сел на кочку и, ожидая ужина, следил за каждым движением русского.
Кочеванов, положив рядом пистолет, не спеша вскрыл ножом банку тушенки и поставил ее на рдевшие угли с края костра. Затем вылил из фляги остатки воды в пустую банку и поставил с другого края. Немца он не подпускал к огню, держал, как обычно, на расстоянии.
Вскоре тушенка разогрелась, но Кочеванов не смог ее есть: к горлу подкатывала тошнота. Выпив немного чаю с шоколадом, Кирилл весь ужин отдал немцу.
Тот ложкой съел тушенку и с жадностью выпил остатки подслащенного чая.
Дурнота одолевала Кочеванова. Тело покрылось липким потом. Боясь, что ему станет совсем худо, Кирилл решил пораньше уложить пленника спать. Об еде теперь нечего было беспокоиться.
- Битте, - сказал он, показывая на спальные мешки. Это слово в его произношении больше походило на приказ, нежели на приглашение.