Значит, там многое известно. Вот подлецы! Не пожалели даже стариков. Яну придется попросить Сомова хоть перед отцом не преувеличивать его вины. Владимир Николаевич - старый друг отца, неужели он не поймет, что всякое расстройство губительно для больного сердца. В комитете, конечно, отнесутся со всей строгостью. С боксом ему, видимо, придется на время распрощаться. И за границу он не скоро попадет. Вот идиот, что натворил.
Чем же он займется в ближайшие годы? Вернется в Кораблестроительный институт и все начнет сначала? Нелегко это, ровесники уже ушли далеко. В общем, надо серьезно подумать о жизни и решить, какая же работа ему по душе. Не собирался же он стать профессионалом бокса? Но одно ему было ясно: жил он как-то пусто и бездумно. Пора кончать с этим…
В море Ян не решился откровенно поговорить с Сомовым, а в Ленинграде все пошло не так, как задумалось. В порту его встретил шофер. Решив, что это отец прислал свою машину, Ян отдал встретившему чемодан и спросил:
- Где же старик?
- В машине, - ответил шофер и повел Яна к "эмке", стоявшей в стороне.
В "эмке", оказывается, сидел не отец, а Гарибан. Он втянул Яна к себе, порывисто обнял и предложил:
- Едем ко мне… необходимы подробности. Выработаем совместный план действий.
- Может, сначала к нам? - попробовал возразить Ян. - Родители, наверное, ждут.
- Родители? - как бы не поняв его, переспросил Гарибан. - Ты ничего еще не знаешь?
- Нет. А что случилось?
Не желая при шофере откровенничать, Евгений Рудольфович пообещал все рассказать дома. По пути он интересовался лишь пустяками: "В каких городах удалось побывать боксерам? Как их принимали? Много ли было зрителей на матчах?" И у себя на квартире Евгений Рудольфович всячески оттягивал неприятный разговор. Вызвав домработницу, он велел ей приготовить ванну для гостя и завтрак на двоих.
Яна встревожил намек Гарибана о неблагополучии в доме. "Что же стряслось?" - весь путь думалось ему. А в кабинете Гарибана он не вытерпел и потребовал:
- Не томите! Что с отцом?
- Сейчас узнаешь, не торопись… весть не из приятных.
Евгений Рудольфович закурил, выпустил, клуб дыма и глухим голосом заговорил:
- Твой отец в полночь был в портовой радиостанции и добился разговора с Осло. Тебя, видимо, не разбудили. У микрофона был Сомов… этот жестокий человек наговорил такое, отчего любому может стать худо. Проще говоря - Эдуарда Робертовича нашли под утро на скамейке в сквере…
- Сердце?
- Да.
- Какая ему была оказана помощь?
Гарибан, опасаясь, что глаза выдадут его, как бы в волнении подошел к окну и, не оборачиваясь, дрогнувшим голосом сказал:
- Помощь запоздала, он был мертв. Позавчера похоронили.
Эта весть ошеломила Яна.
- Значит, в его смерти повинен я? - Голос у него вдруг охрип.
- Не ты, а Сомов, и этот человек должен ответить. Я добьюсь его изгнания из всех спортивных организаций. Такого на сто километров подпускать нельзя к молодежи. Он травмирует сердца.
Ян многого не понимал из того, что говорил Гарибан. При чем здесь Сомов? Он спросил:
- А с мамой что?
- С ней?.. Она думала, что ты вернешься со всеми. В порту ей стало плохо. Я устроил ее в больницу… Все же не одна: уход лучше, и заодно исследуют. Мне не нравится ее кровяное давление, так что дома тебя никто не ждет.
У Яна запершило в горле. А Гарибан продолжал вдалбливать свое:
- Советую уехать на время и ни с кем не встречаться. Пусть страсти улягутся. Мы произведем разведку и соответствующую подготовку. Наш долг - любым способом смять, свалить Сомова. Вспомни все, что там было, до мельчайших подробностей, не таясь. Мне надо детальней знать, как он травил тебя. Ты способен собраться с мыслями?
- Сейчас мне не до этого, - ответил Ян. - Я хотел бы съездить на кладбище и в больницу. Вы покажете, где могила отца?
- Да, конечно. Какой может быть разговор! - согласился Гарибан, хотя ему очень не хотелось ехать.
Он вызвал по телефону "эмку", и они вместе отправились на кладбище.
У свежего могильного холма, скрытого под грудой венков, пахнувших краской и еловой смолой, Ян вспомнил, каким был отец в последний раз, и слезы застлав ли ему глаза. Боясь разрыдаться, боксер стиснул зубы, сдерживая подступавший к горлу ком. Но вздрагивающие плечи выдавали его.
"Прости, отец, я не выполнил твоей последней просьбы. Обещаю учиться, работать, заботиться о матери. То, что произошло со мной, никогда больше не повторится…" - говорил он мысленно.
Гарибан стоял в стороне и настороженно наблюдал за Ширвисом. Скорбно сгорбившийся Ян так походил на своего сутулого отца, что Евгению Рудольфовичу стало не по себе.
"Мерещится, - подумал он. - Надо скорей кончать со всей этой историей".
На кладбище они пробыли недолго и вместе поехали в больницу. День был неприемный, посетителей в палаты не пропускали, но Гарибану удалось уговорить главного врача. Яна, одетого в белый халат, провели к матери.
Бетти Ояровна лежала на больничной койке очень бледная. Увидев сына, она хотела подняться, но Ян остановил ее.
- Лежи, мама, не надо, - сказал он и, опустившись на колени, поцеловал ее руку, как это делал в детстве, когда просил у нее прощения.
Бетти Ояровна поняла его. Она безмолвно заплакала; слезы скатывались по ее лицу на грудь и подушку. Мягкой рукой мать коснулась волос сына. Она все прощала.
У Яна защипало глаза. Мать вздохнула и пальцем потерла висок, - она, видимо, подыскивала слова, которые меньше бы причинили боли сыну.
- Ты помнишь наш давний разговор у ворот? - спросила она.
Да, Ян не забыл того зимнего дня, когда директор школы за какую-то провинность отослал его домой и велел привести мать. Мальчик не сразу пошел домой, а слонялся по улицам. Бетти Ояровна, возвращавшаяся с рынка, наткнулась на него у ворот. Ее удивило раннее возвращение сына из школы. А Ян от стыда и растерянности не мог смотреть ей в глаза. Пересиливая себя, он с трудом сознался в провинности. Мать укоризненно покачала головой и сказала: "В жизни тебя ждет еще много ошибок. Не пугайся этого. И не страшись идти на суд. Мальчик должен быть мужественным".
- Я не свихнусь, обещаю тебе, - вслух произнес Ян и посмотрел в глаза матери: так ли он понял ее?
Бетти Ояровна качнула головой: да, они понимают друг друга.
Рассказав о своих делах, Ян поцеловал мать и попросил:
- Только, пожалуйста, не тревожься. Наказания я не боюсь… Попробую подняться, пойду учиться.
- Я надеюсь. Ты всегда был верен своему слову. Только не дай одолеть себя гордыне и злобе.
Постараюсь, мама.
В вестибюле Яна поджидал Гарибан.
- Не отправиться ли нам прямо в спортивный лагерь? - спросил он. - Наши готовятся к осенним соревнованиям. Хоть немного отвлечешься.
- Я никого не хочу видеть.
- Мне это понятно. Будешь жить в карантинном домике. Отдаю свое ружье и Альфу. Собака - верный друг, она лучше людей.
Ян нахмурился, - ему не хотелось уезжать далеко от матери.
- И по другим причинам лучше не мозолить глаза нашим деятелям, - продолжал Евгений Рудольфович. - Людские сердца отходчивы, но для этого требуется время. Если ты покажешься начальству не сейчас, когда все обозлены, а позже, то меньше достанется. Это уже проверено опытом жизни.
- Хорошо, - согласился Ян. - Но поедем не сегодня, а завтра утром. Мне хотелось бы повидаться кое с кем из друзей.
- Когда приходит беда, друзей остается немного, - заметил Гарибан и предложил: - Располагайся у меня в кабинете. Советую использовать телефон. Самое удобное средство общения в таких случаях: не видно ни краски стыда в лице собеседника, ни его ускользающих глаз.