* * *
Первое выступление состоялось в воскресенье на окраине города. Небольшой стадион рабочего клуба не мог вместить всех желавших попасть на матч. Зрители заполнили трибуны, толпились в проходах, устраивались на деревьях и на заборах.
Когда обе команды выстроились на ринге - сборная рабочих Праги против советских боксеров, - публика поднялась и устроила овацию.
После коротких приветствий и рукопожатий капитанов команд раздался гонг. На ринге остались "мухи" - боксеры наилегчайшего веса.
Это была бурная схватка, изобиловавшая частыми нападениями, нырками, уходами. Юноши - чех и русский, - действуя быстро и темпераментно, не уступали друг другу в ловкости.
Бой был равным, присудили ничью.
Потом дрались "петухи" - бойцы легчайшего веса, боксеры азартные и горячие.
На третьем раунде русский "петух" от какого-то неуловимого удара вдруг закачался. Чех захватил инициативу и выиграл схватку по очкам.
Это воодушевило пражскую команду. Новый боксер в весе "пера" с первой же секунды повел сокрушительную атаку. Увлеченный успехом товарища, он не рассчитал своих сил до конца и поэтому проиграл.
Команды имели по три очка. Публика была возбуждена. В выкриках чувствовался нарастающий азарт, желание, чтобы выиграли свои.
Ширвис воспринимал шумное поведение публики и хлопки как вызов. Его возмущала излишняя корректность товарищей на ринге, которые даже победителям горячо пожимали руки и держали себя так, словно рады были получать затрещины.
"Какой же это бокс - телячьи нежности. Боец не должен обниматься с противником. Кто бы он ни был. Подождите, я покажу, как надо вести себя на ринге. Крикуны быстро умолкнут".
Ширвис с нетерпением ждал своего выхода. Две следующие, одна за другой, победы товарищей еще больше раззадорили его.
Выйдя на ринг, Ян исподлобья взглянул на своего высокого, сухощавого противника. Чех вежливо улыбнулся. Ширвису показалось, что парень заискивает перед ним. Он смерил его презрительным взглядом и отвернулся.
Когда ударили в гонг, Ян, слегка лишь пожав руки противнику, вскинул кулаки. Не успел чех опомниться, как получил такой удар слева, что потерял равновесие и упал на колени.
Публика притихла. Судья начал отсчитывать секунды. На счете "восемь" ошеломленный чех поднялся и судорожно выставил перед собой перчатки. Он уже боялся противника и думал только о защите.
Поведение чеха вызвало у зрителей недовольство. Болельщики загудели, их возмущал панический страх соотечественника. Ширвис, приняв этот ропот на свой счет, еще больше распалился. Не давая чеху передышки, он гонял его по рингу, стремясь подцепить на точный, нокаутирующий удар.
На третьей минуте резким тычком в солнечное сплетение Ян вторично сбил противника на землю.
От нокаута чеха спас гонг. Публика захлопала: не все еще потеряно, сейчас средневес оправится.
"Не радуйтесь, ваш боксеришка от нокаута не уйдет", - с усмешкой глядя на трибуны, думал про себя Ян.
Сомов, обмахивая его полотенцем, шепнул:
- Только прошу: не зверствуй. Жестокость не делает нам чести. У тебя явные преимущества.
- Я же не целоваться с ним вышел!
И Ян, чтобы не слушать советов Владимира Николаевича, прижал ухо к плечу.
Во втором раунде отдохнувший чех наглухо закрывался. Нокаутировать его, было трудно, это обозлило Ширвиса. Отвлекая внимание противника, пригибаясь, он начал работать по корпусу, потом неожиданным крюком снизу прорвался сквозь сомкнутые кулаки чеха и, не дав ему прикрыться, нанес несколько сильных ударов в лицо.
Из носа чеха показалась кровь. Он повис на Ширвисе. Ян оттолкнул его и, прижав к канатам, начал бить слева и справа.
Азартные зрители повскакивали с мест. Хлопки и гул, несшиеся с трибун, уже не прекращались.
"Ага, проняло, наконец захлопали!" - злорадствовал Ян.
Он месил противника, как тренировочный мешок, не давая ему передышки. Изнемогавший чех шатался. Усталость и боль исказили его окровавленное лицо. Стремясь укрыться, спастись от резких, сотрясавших его ударов, он прижался спиной в угол, где смыкались канаты, и, скрестив руки, закрыл перчатками голову…
Ян отскочил в сторону, чтобы зрители увидели, какой трус его противник. И когда по стадиону прошел гул возмущения, Ян сильным ударом снизу вверх разъединил скрещенные руки.
Рефери, видя явное преимущество советского боксера, дал свисток и поднял руку, давая понять, что прекращает бой, но Ян, слыша только рев толпы, в каком-то исступлении загнал противника в угол и резким ударом в подбородок выбил его за канаты.
Чех грохнулся с помоста на песок и раскинул вялые руки.
* * *
На другой день рано утром Сомов собрал всех боксеров у себя в номере.
- Всем вам, товарищи, известно, - сказал он, - что пражские рабочие встречали нас не как знаменитых боксеров. Они встречали и несли на руках представителей победившего пролетариата. Здесь, в Чехословакии, мы уже не Сомов, Степанов, Михайлов, Ширвис, а Советский Союз - представители страны социализма и, стало быть, чистого спортивного воздуха. Об этом нужно помнить каждому. А вчера Ян Ширвис запамятовал, что выступает на ринге друзей, что его противник - активный работник братского комсомола. От успеха Ширвис потерял голову и на потребу толпы - да нет! наиболее отсталых элементов в толпе - расправился с нашим общим другом как профессионал с конкурентом, пожелавшим отнять у него кусок хлеба. Вчерашний бой Ширвиса вызвал чувство неловкости и стыда за него. Мы должны побеждать, но побеждать выдержкой, мастерством. Мы не имеем права давать материал для белогвардейской газетки, напечатавшей сегодня статью "О беспримерной жестокости большевиков, нарушающих славные традиции бокса". Правда, большие пражские газеты отметили европейский класс наших боксеров, но это никак не оправдывает позорного поступка Ширвиса. Мы должны показать свою гуманность даже в боксе. Особенно во встречах с братьями по труду…
Ширвис был уверен, что Сомов поднял этот вопрос, желая освободить место Кочеванову. Ян не забыл предупреждений Гарибана, он готов был к сопротивлению и ждал только поддержки ребят. Но все точно сговорились с Сомовым, никто не выступил в защиту Яна. Особенно горячился Севров, проигравший бой. Черномазый, небольшой, он сгибал пальцы, перечисляя проступки Ширвиса, и возмущенно поблескивал глазами.
Это взорвало Яна. Сжав кулаки, он поднялся с места и спросил:
- Кто дал право пощипанному "петуху" Севрову читать нотации и болтать о выдержке? Я приехал сюда не антимонии разводить, а драться - действовать кулаками. В этом амплуа я, кажется, был выдержаннее других. Даже с бездарным противником сумел показать класс бокса. Желание подсидеть и зависть заставляют вас придираться. Сегодня все газеты поместили мой портрет. А этой чести удостоены немногие.
Выступление Яна возмутило боксеров. Наперебой они стали призывать его к порядку. Поднялся шум.
- Да, зависть, подлая зависть! - выкрикнул Ширвис, с ненавистью глядя на Сомова.
- Слушай, Ян, - подойдя к нему вплотную, сказал Кирилл. - Если хочешь, чтобы мы подавали тебе руку, немедленно прекрати оскорбления и дикие выходки! Я не посмотрю на дружбу, сам потребую, чтобы тебя вывели из команды.
- Еще бы, - зло усмехнулся Ширвис, - ты ждешь моей дисквалификации, как манны с неба.
- Перестань! - сердито потребовал всегда спокойный и добродушный московский тяжеловес. - Иначе нам придется попросить тебя закрыть дверь с той стороны.
- Меня?
Ширвис отступил на шаг и, с презрением смерив его взглядом, хотел сказать что-то обидное, но вовремя заметил хмурые лица других боксеров и сдержался.
- Я вижу, что здесь по каким-то соображениям все против меня. Ну, хорошо. Попробуйте выступать с Кочевановым, пусть Кирюшка выиграет хоть один бой. Его-то я лупил как хотел.
Он выпрямился и с гордо поднятой головой демонстративно вышел из комнаты.
Ян был уверен, что к нему сейчас же прибегут главный судья с Сомовым и будут извиняться и уговаривать, но ошибся. В его комнату лишь заглянул Севров.
- Едешь на экскурсию? - спросил легковес, весело скаля зубы.
- Катись ко всем чертям!
Ян с такой злостью хлопнул дверью, что Севров отскочил в сторону и, обиженно сказав: "Ну и сиди балда балдой", убежал.
Из окна Ян видел, как ребята уселись в открытый автобус и уехали осматривать старую Прагу.
Обозленным на себя и на товарищей он спустился в вестибюль и, выйдя на улицу, решил самостоятельно осмотреть чешскую столицу. Он прошелся по каменным плитам панели, постоял около продавца "парок" - горячих сосисок, свернул к реке. Посмотрел на уморительно серьезных удильщиков рыбы на Влтаве. И, уже скучая, направился по узкой улице, которая привела его в старую часть Праги с ее остроконечными башнями и тесными улочками, похожими на сумеречные коридоры.
Ничего любопытного для себя Ян не нашел. Уткнувшись в какой-то тупик, он от досады плюнул и еще раз обругал товарищей, уехавших без него.
В гостиницу Ян вернулся не в духе, взял у портье ключ и стал подниматься к себе. Вдруг кто-то его окликнул. Решив, что Сомов кого-то послал за ним, Ян нехотя обернулся.
В вестибюле, широко расставив ноги, стоял краснолицый человек с приветливо вскинутой шляпой:
- Мое почтение, господин Ширвис! Вы бы могли на минутку спуститься ко мне?
Не понимая, зачем он понадобился этому иностранцу, Ян сошел вниз. Краснолицый подбежал к нему, протянув обе руки:
- Безмерно буду рад пожать руку такому великолепному боксеру! Я вчера вас видел на ринге, но не сумел пробиться. Меня зовут Тодор Штоль… будем знакомы. Я немножко имею отношение к боксу и люблю Россию.
- Вы замечательно говорите по-русски.