Я вспомнил, как ребята у нас дома в летние вечера распевали на улицах: "Белые лебеди, зеленые лебеди, кто поплывет вместе с нами в Англию…"
Я вздохнул и зажмурил глаза. Англия очень далеко, бесконечно далеко, по другую сторону пролива, и нам, так же как и немцам, никогда туда не добраться.
Глава 4
Проснувшись, я увидел на стене слева четкий контур виселицы. Я сел, с удивлением уставившись на этот страшный рисунок, нарисованный солнцем. Потом перевел взгляд на окно и сразу понял, в чем дело. Это полиспаст отбрасывает такую тень.
Вера тоже проснулась, но на виселицу-тень не обратила никакого внимания. Она лежала в полудреме, хотя и с открытыми глазами. В уголках ее губ запеклась слюнка.
Снаружи загудела земля, но Вера словно ничего не слышала.
- Слышишь, как гром гремит? - сказал я.
- И уже давно, - спокойно ответила она, и я понял, что и она тоже напряженно прислушивается к раскатам за стеной.
- Только это не гром, а орудийная канонада.
Я в ужасе поглядел на Веру. После кошмара, который я пережил, после гибели мамы и папы мое отношение к войне в корне изменилось. Она уже больше не казалась мне заманчивым и безобидным приключением, к которому ни я сам, ни мои родители не имеют отношения, оставаясь как бы вне игры. Жестокая, злая сила, о которой говорила белая юфрау, погубила маму и папу, а значит, могла настичь и меня. Волшебное заклинание, казалось сулившее нам неуязвимость и бессмертие, разом утратило свою силу. Я вспомнил, как ослепительная молния полоснула меня по глазам, вспомнил ураганный грохот, обрушившийся на нас с неба и из-под земли, и понял, что отныне война будет представляться мне совсем иной. Теперь я знал, что могу умереть, как и все люди, что смерть не щадит ни девятилетних, ни семидесятилетних. Вот почему слова Веры так подействовали на меня.
Я смотрел на серую стену, на тень-виселицу, а видел разорванный папин рот и мамину туфлю. Теперь это видение будет преследовать меня всегда и повсюду.
- Неужели немцы все-таки прорвались? - пробормотал я.
А Вера вскочила и подбежала к окну.
- Ой, Валдо, погляди, все кругом горит!
Я подбежал к ней. Отсюда, с высоты, было видно очень далеко, было видно даже то, что творилось над домами и деревьями в той стороне, откуда поднялось солнце. Даль была затянута легкой дымкой, как это часто бывает в ясные весенние дни, и из-за этой туманной завесы поднимались к небу гигантские грязные клубы дыма. От этого зрелища, величественного и грозного, у меня дух захватило. Артиллерийская канонада, казалось, надвигалась все ближе и ближе.
Наконец я отважился произнести:
- Нам надо поскорее убираться отсюда! Вера покачала головой.
- Придется в пути ориентироваться по солнцу, а оно засело вон там.
Вера показала на раскаленное белое пятно в небе, и я с восторгом увидел, что солнцу все-таки удалось пробиться сквозь зловещую дымную завесу, которая не смогла его поглотить. Одного я только не понимал, как мы сможем идти по солнцу, если в течение дня оно будет перемещаться с востока на запад - так нам объясняли в школе. Впрочем, незачем ломать голову, лучше во всем положиться на Веру и, не задавая лишних вопросов, следовать за ней. Она ведь старше меня лет на пять и знает то, чего еще не знаю я.
Когда она объявила, что теперь действительно пора уходить, я безропотно подчинился. Самому мне хотелось сейчас только одного: побыстрее уйти подальше от этих черных клубов и грохота орудий.
И вот мы стоим на площади, где случайно встретились вчера. Ничего похожего на вчерашнюю давку, и только чуть поодаль по-прежнему двигались люди - все так же, не останавливаясь, шли вперед, шли непрерывно, без передышки. Непонятно только, откуда их столько взялось. Проехали танки и пушки. У сидевших наверху солдат измученные, грязные, обросшие щетиной лица. Призраки в хаки - да и только. Приземистая толстушка, которая переваливалась на ходу, как жирная гусыня, крикнула что-то одному из этих привидений, но голос ее потонул в оглушительном грохоте колес. Солдат нерешительно помахал ей, ничего не ответив - видно, не разобрал сквозь шум ее слов.
Непрерывный, бесконечный людской поток устремился в сторону города, туда, где высились доменные печи. Боясь потерять друг друга, мы с Верой крепко держались за руки.
Какое-то время мы шли, стараясь не отставать, за двумя мужчинами в черных сутанах, с выбритыми на голове тонзурами. Я услышал, как один сказал другому:
- Даже не верится, что они всего в десяти километрах отсюда. Это не война, а охотничья облава.
Оказывается, даже католические священники боятся немцев.
Конные солдаты нагнали колонну беженцев и стали обходить ее рысью по обочинам дороги. Ошалевшие от усталости кони то и дело врезались в толпу, вызывая замешательство.
- Мофы идут за нами по пятам, вонючие мофы! - кричали конники.
Высоченный, похожий на гориллу парень не выдержал и рявкнул в ответ:
- А вы-то откуда деру даете? Мофы ведь позади! - Он ткнул большим пальцем через плечо туда, откуда появились всадники, и с язвительной усмешкой продолжал:
- Где же ваши пушки, вояки вшивые? Держитесь-ка покрепче за конские гривы, не то наглотаетесь песка.
Меня снова охватил страх, какого я еще не испытывал. Я озабоченно поглядывал на Веру. Она чуть-чуть побледнела, но по-прежнему неутомимо шагала вперед, не оглядываясь по сторонам, все так же спокойно и размеренно, и, если кто-нибудь толкал ее, молча бросала на обидчика полусердитый, полуиспуганный взгляд.
Когда мы поравнялись с купой высоких, прямых как свечи деревьев, она вдруг потащила меня в сторону от дороги.
- А разве мы не пойдем через город? - удивился я.
- Нет, мы пойдем в обход, - сказала она. - Иначе нам засветло не добраться до побережья.
Она была права. Она всегда знала, что надо делать. На окольных дорогах не было почти никакого движения, здесь нас никто не задержит, и мы намного быстрее, без всяких затруднений, доберемся до места.
- А вдруг мы заблудимся…
- Не заблудимся, - заверила меня Вера. И объяснила, как определить направление по солнцу, даже при том, что оно ежедневно описывает полукруг с востока на запад.
- А нам нужно на восток?
- Нет, на запад, - ответила она. - На востоке немцы. Да, конечно, немцы на востоке. Я слышал смутный гул артиллерийских орудий, далеко разносившийся в тишине. Иногда он казался мне похожим на шум морского прибоя, и я вспомнил, как два года назад мы с мамой и папой отдыхали у моря. И вот теперь мы снова идем к морю - Вера и я, - быть может, даже удастся добраться до Англии. Только эта мысль и была мне отрадой.
Мы вышли к деревенской церквушке, и Вера, опустившись на замшелую деревянную скамеечку, преклонила колени, чтобы помолиться богородице. Я тоже опустился на колени, но молиться не стал, лишь глядел на мерцающие свечки за решеткой и прислушивался к отдаленному буханью пушек - грозному голосу войны. Тихий и подавленный, стоял я рядом с Верой, а когда на минуту закрыл глаза, кто-то позади меня нежно и ласково прошептал: "Совенок!" Я узнал голос папы, да-да, голос моего папы, и чуть не разрыдался. Может, он действительно прячется где-то во мне, там, где я не могу его видеть, и позвал меня, чтобы я тоже помолился - за него и за маму? Но мне не хотелось молиться. Война, бегство, усталость тяжелым бременем навалились на меня. Я украдкой бросил взгляд на Веру, она перекрестилась и поднялась с колен. Я сделал то же самое. На этот раз она не взяла меня за руку, только тихо сказала:
- Идем, Валдо, идем, мальчуган.
В следующий раз, поклялся я, непременно помолюсь за маму и папу.
Мы зашагали дальше. Город скрылся, даже высокие, похожие на органные, трубы исчезли за лесистым горизонтом.
- Есть хочется, - заныл я. Вера положила руку мне на плечо:
- Потерпи немного.
Я взглянул на солнце, пытаясь определить, правильно ли мы идем, но, очевидно, не очень хорошо понял объяснение Веры, потому что солнце оказалось почему-то в противоположной стороне, совсем не там, куда нам надо было идти.