Молчание Ермакова чуть-чуть смягчило Ордынцева. Он встал, подошел к окну, жестко поскрипывая сапогами. Опершись о подоконник, минуту смотрел на солдат, играющих в волейбол по другую сторону широкого плаца, прислушивался к ударам по мячу, восторженным и разочарованным крикам болельщиков.
- Наказать бы вас, Ермаков, за отсебятину, - сказал наконец капитан тоном человека, который только что был зол, но уже отмяк и готов забыть прошлое. - Ведь тот раз соседи пятерку привезли с танкодрома, а мы едва не схватили "удочку". Комбат ко мне: "В чем дело?" Что прикажете отвечать? Кого виноватить? Уж не вас ли?
Хорош ротный, которому командиры взводов оценки снижают!
Ермаков молчал.
- Садитесь! - приказал Ордынцев, ткнув рукой в стул. Лейтенант сел, сохраняя положение "смирно". Капитан вернулся к столу, опустился на свой стул и стал исподлобья разглядывать Ермакова, барабаня твердыми пальцами по толстому настольному стеклу.
- Умный вы парень, Ермаков. Боюсь, даже чересчур умный. И служба вроде мачехой вам не кажется. И высшее училище в активе. Не то что мой экстернат. Чего бы еще? Набирайся опыта, авторитет укрепляй, как говорят, во всех звеньях и инстанциях. Не высовывайся, где не следует. А вы что? Год в полку, и уже недоброжелателей завели. На разборе ротных учений в присутствии младших и старших позволяете себе оспаривать мнение начальника штаба. Как уж он там с вами задачки решает, не знаю… А выходка на полигоне? Помалкивали бы, когда самовольная глупость ваша роте боком вылезла. Так нет! В присутствии командующего подготовку наводчиков взялись хаять. Каково было слушать командиру полка и Степаняну, вы подумали? Вы с ними-то посоветовались, прежде чем критиканством заниматься? Я уж о себе не говорю, хотя с меня-то вам и начинать следовало бы. Вы что, нарочно роту ставите под удар?
Дорого стоило Ермакову его молчание.
- Вот и выходит, - усмехнулся Ордынцев, - ум-то ваш набекрень. Надо поправить.
Последние слова заставили Ермакова невольно поежиться. Опустив голову, он с усилием выдавил:
- Я не для собственного удовольствия стараюсь. Мне тоже больше правится, когда взвод отличные оценки получает.
Твердые губы Ордынцева тронула усмешка.
- Вот-вот. А вы мало того что всю роту назад тянете, еще и создаете себе репутацию беспокойного человека. Не сердите людей. Иначе вы и до роты не скоро дотянете…
- Разве дело только в рангах? - глухо спросил Ермаков.
- Э, брат, не ставь вопроса по-школярски. - В голосе капитана скользнула нотка горечи. - В рангах тоже дело. Человека должность поднимает. Дай мне сегодня полк - наверняка провалюсь. А если бы за последние лет пятнадцать потихоньку до комполка дорос, командовал бы не хуже, чем другие. А то и лучше. Когда дерево не растет, оно сохнет.
Капитан встал, и лейтенант тоже вскочил.
- Вот что. Разговор наш считайте началом. И чтоб не думали, будто командир роты вашу инициативу зажимает, соберем на той неделе офицеров, пригласим и прапорщика. Он партийный человек, с опытом. Пусть люди свое мнение скажут о ваших выходках. Не дойдет до вас - по-иному разговор поведем. У меня ведь и власть имеется!
4
Стальная рама под танком качается, железно скрипя и повизгивая, потрескивает и шуршит динамик, усиливая прерывистое дыхание людей, работающих в машине, время от времени хлестко щелкает автоматический укалыватель, словно рассекая вязкий, отупляющий зной, - лейтенант Ермаков на основной учебной точке сам тренирует один из экипажей взвода. Танк подбрасывает и качает с боку на бок, лишь орудийный ствол неподвижно уставлен в глубину огневого городка - в самый центр миниатюр-полигона, испещренного гибкими линиями ходов сообщения, сетью траншей, закольцованных в очаги круговой обороны. Ермаков трогает кнопку на маленьком пульте, и едва различимая, похожая на далекую, тщательно замаскированную пушку, возникает мишенька на скате миниатюр-высоты, в одном из опорных пунктов обороны. "Прямо - тысяча семьсот - орудие!.. Осколочным!.." - отрывисто хрипит в динамике голос сержанта Конькова. Вздрагивает ствол от тяжести вошедшего в казенник снаряда, и голос заряжающего Разинкова поспешно хрипит в ответ: "Осколочным готово!.." Лейтенант косит глаза на квадратный экран, сплошь изрисованный четкими контурами орудий, танков, автомашин, вертолетов, ракетных установок. Над экраном, словно в раздумье, завис стальной клювик укалывателя, закрепленного на пушечном стволе танка. Вот он вздрагивает, косо ползет над экраном, на ходу щелкает в один из контуров, и на месте мишени, в условном опорном пункте, рассыпчато брызжет огонек, отчетливо заметный при полдневном солнце. Палец Ермакова касается соседней кнопки, и два танка выползают из лощинки миниатюр-полигона. "Бронебойным!.." - "Готово!.." И снова острие укалывателя, плывя по расчетной кривой, небрежно склевывает мишеньки, превращая их в багровые вспышки огня. "Молодец, Мартинайтис! Не зря я прочил тебя в наводчики". Лейтенант подносит к губам микрофон:
- Атом!..
Голос его разносится над огневым городком - команда для всех учебных групп, и он видит краем глаза, как на соседней точке танкисты оставляют полусобранные пулеметы, хватаясь за средства защиты. Пусть сегодня не специальная тренировка по защите от оружия массового поражения - лейтенант не простит медлительности (это все хорошо знают), потому что в бою придется все делать сразу: атаковать, стрелять, исправлять технику, защищаться от средств массового поражения и многое другое.
- Экипажу Конькова: система стабилизации повреждена, действовать ручной наводкой!
Снова железный скрип рамы, снова танк качает, словно катерок на крутой волне, но теперь и длинный хобот его стремительно ходит, выписывая причудливые зигзаги, и укалыватель уже не плавает над экраном - он только изредка, случайно проносится над контурами целей, повинуясь стихиям качки. А новая мишень не заставляет себя ждать.
"Бронебойным!" Щелчок - выше цели. Щелчок - над самым обрезом. Щелчок - совсем далеко в стороне ударил стальной клюв. "Плохо, Мартинайтис, плохо!"
- Наводчик, опаздываете со спуском!
"Бронебойным!" Щелчок - теперь недолет. Щелчок - наконец-то вспышка. Мишень снова возникает, как бы скрытая дымкой. Щелчок - выше… выше…
- К машине!
Они выстраиваются у лобовой брони, глаза за стеклами противогазов обескураженные, на стеклах - капли пота.
- Сержант Коньков, к пульту. Мартинайтису и Разинкову следить за движением укалывателя.
Голос Ермакова, приглушенный резиной противогаза, кажется сердитым. Ермаков легко прыгает на броню, исчезает в люке… Рама качает танк похлестче любого бездорожья - танкисты сами усовершенствовали ее под руководством полкового инженера, как, впрочем, и строили весь тренировочный комплекс, - марка прицела летит вверх мимо далекой мишени, рука яростно крутит поворотный механизм, нащупывая нужную диагональ. Кажется, опоздал, но еще рывок - и вот она… Щелчок - багровая вспышка… Марка падает сверху прямо на цель. Щелчок - вспышка… А теперь кажется, сама мишень сбоку, углом летит сквозь поле зрения и вдруг подпрыгивает вместе со всеми "высотами", "распадками" и "траншеями", но нет, шалишь! Рука кидает прицел вверх. Щелчок - вспышка… вспышка… вспышка!
Он выбрасывает легкое тело из машины, подходит к танкистам, не замечая их восторженных взглядов:
- Наблюдали, Мартинайтис?
- Так точно, товарищ лейтенант!
- Из неподвижного танка десять раз вручную подведите прицел к обрезу мишени с разных направлений и обозначьте выстрелы. Чтоб не только глаз - чтоб палец запомнил момент спуска. Потом продолжим в движении.
- Есть.
- К бою!
"Что это они сегодня такие неуклюжие? Устали к концу занятий? Разинков явно опаздывает с посадкой в танк. Со снарядами нанянчился? Так он на то и заряжающий, чтоб с удовольствием нянчить их хоть сутки подряд! А это что? Крышка люка расстопорена, а рука еще на краю брони, сверху!"
- К машине!
Выстроились, смотрят вопросительно.
- Если вы, Разинков, хоть раз забудете свои пальцы на краю люка в движении при расстопоренной крышке, вам их отрубит, вы станете инвалидом, а ваш командир может пойти под суд. К бою!
Садятся аккуратнее и все же медленно… Медленно! Расслабились ребята.
- К машине!
Сквозь стекла противогаза видно, как течет по лицам пот - жарко, душно в грубой резине. Ну так что, прикажете прекратить занятие? Солдат не кисейная барышня, ему, возможно, огнем дышать придется, из воды выходить сухим, из расплавленного железа - способным на смертную драку. А тут всего-то плюс тридцать пять в тени и пятый час нормальных тренировок, не считая утреннего кросса по пересеченной местности.
- К бою!
Ну вот, и никакой усталости незаметно: точно по нормативу готовы к стрельбе…
"Бронебойным!" Щелчок - выше контура, щелчок - цель, щелчок - цель! Щелчок - правее, щелчок - цель. "Молодец, Мартинайтис! Будет из тебя наводчик не хуже Стрекалина".
- Товарищ лейтенант! Со стороны поля - машина командира.
Это руководитель соседней учебной точки предупреждает Ермакова. "Спасибо, сержант, значит, всерьез учишь свою группу наблюдению и разведке целей, если командирскую машину на предельной дальности опознал. Оно, конечно, все у нас отлажено, и тренировка идет как часы, а все же лучше, если начальник не застанет врасплох".
Ермаков подносит микрофон к губам:
- Не отвлекаться! Закончить тренировку, приготовиться к смене учебных мест.
А глаза сами косят туда, где у овражистого сухого ручья, за чертой огневого городка, остановилась машина командира. Наверное, с полевых занятий вернулся, чего доброго, на тренировку заглянет - он мужик неутомимый и въедливый, хоть и похож с виду на кабинетного теоретика.