- Ну ладно, я согласен, только скажите, что я должен делать? - сказал он с необычной для него скромностью, но тут же, спохватившись, добавил: - Я немного подзабыл эту волынку с развертыванием цепи.
- Да мы сыты ею по горло. Просто смотришь, где укрытие, и командуешь: "Ты сюда, а ты туда!.."
- Не такой уж я дурак! - обиделся вдруг Луиса, что ему так подробно объясняют.
- Ну ладно! - невозмутимо продолжал солдат. - Пока ты нам отдашь приказание, мы и сами сообразим, что делать. Ты не бойся! - (Луиса нахмурился). - У нас в роте, кроме этого вот птенца, все ветераны.
У эстремадурца, слушавшего этот разговор с открытым ртом, вспыхнул в глазах огонек.
- А ты за меня не бойся. Придет время наступать, за мной дело не станет. Я как молния. Схвачу винтовку, погляжу, куда надо лезть, и бегом, бегом… прямо в окопы. Я как молния.
- Да перестань ты тарабанить, ради бога. Сам черт не разберет, что ты лопочешь. Как вам нравится этот болван? Он, видите ли, пуль не боится! На Эль Педрегале мы уже видели таких.
- Это я-то пуль не боюсь? - оскорбился вдруг эстремадурец. - Тоже мне умник нашелся! Прежде всего спокойствие. Начнется паника? Я без спешки… Надеваю портупею, хватаю винтовку и - вперед. А наступать надо, я тоже не тороплюсь. Прежде всего спокойствие и выдержка.
- Хотел бы я видеть, как это у тебя получится! - воскликнул Аугусто.
- Так ведь я…
- Уж больно ты горяч, - вставил другой.
- Что ты смыслишь в этом, молокосос? Я только вот что скажу. В первом бою я совсем голову потерял от страха. Услышав шипение снаряда, я бросился бежать и бежал, пока не свалился на землю. Впрочем, вы сами знаете, чем все это кончилось.
- Да, черт возьми! Ему повезло. Осколок срезал с него амуницию, точно бритвой.
- Еще чуть-чуть, и мне была бы крышка. А все потому, что я потерял голову от страха.
- Это еще что! Помнишь случай с моим земляком из второй роты?
- Еще бы!
- Ты же сам видел. Осколок разорвал ему рубаху вот здесь, на груди. Понимаешь, на самой груди и даже кожи не задел.
- Побожись!
- Своими глазами видел! Прорвал шинель, гимнастерку, рубашку. А кожи не коснулся. Вот как бывает, парень!
- Это еще что! - вмешался в разговор Луиса. - В Альто де лос Леонес нас целый день бомбардировал "башмачник". Мы сидели в блиндаже. Я только на минуту вышел по нужде. Вернулся, а от взвода одни куски остались. Так-то, друзья!
Аугусто распрощался с Луисой и отправился в свою роту. Эспиналь пошел его проводить.
- Ты больше ничего не получал от родителей?
- Нет, только тогда по радио, и все. Сестры написали им через Красный Крест.
- Жаль… Теперь, наверно, когда ты стал каптером, тебе будет лучше, чем при штабе.
- Надеюсь. А там кто знает. Тебе хорошо. Наверно, приятно получать письма от невесты. Конечно, у меня тоже есть сестры, зять, и они меня любят, но это совсем не то. Мать, невеста. Не знаю. Кто-нибудь, кто живет только ради тебя. Иногда мне очень одиноко.
- А ты переписывайся с какой-нибудь девушкой. Будет легче.
- Нет, так я не могу.
В ту ночь Аугусто спал в новой роте. Место для полевой кухни еще не определили. Рота разместилась в небольшом хлеву. Спали вповалку на соломе, на полу, в яслях. Рота в основном состояла из новобранцев. Бывалых солдат почти не было. Аугусто нашел Кампоса, и они улеглись рядом, в глубине хлева. Прозвучал сигнал отбоя. Солдаты тихо переговаривались. В темноте вспыхивали светящиеся точки сигарет. Наступили минуты покоя. Щемящая тоска, оставшаяся у Аугусто после разговора с Эспиналем, постепенно рассеивалась. Все будет хорошо. На деревяшке, вбитой в стену у двери, горел огарок свечи, излучая желтоватый тусклый свет. Слышно было, как снаружи воет ветер. Вошел сержант, получивший звание неделю назад. Вместе с ним ворвался ледяной воздух. Свеча погасла.
- Эй, дневальный, спички есть?
- Нет, сержант.
- Вечно у тебя ни черта нет. Мать твою…
- У меня есть, - сказал кто-то.
Ветер с силой хлынул в дверь, ночная мгла заполнила темный хлев. Сержант закрыл дверь и поморщился. В хлеву стоял запах грязных тел и пота. Воздух был спертый, тяжелый. Сержант должен был ночевать здесь. И настроение у него сразу испортилось.
- Фу, черт! Да где же вы?
- Иду, сержант, иду.
- Осторожнее! Не наступи на меня, - буркнул кто-то.
- Ничего, не рассыплешься!
Чиркнула спичка. Вспыхнуло голубоватое пламя, потом еще, и загорелся золотистый огонек. Но тут раздался чей-то голос:
- Погаси свет! Погаси!
Аугусто приподнялся. Голос звучал из глубины хлева, где-то совсем рядом. Глухой, задыхающийся, дрожащий.
- А, черт! Что еще там случилось? - спросил сержант.
- Погаси свет, на нас идут танки! Они убьют нас! Убьют! Ой, мамочка! Мама!
И тишину взорвало судорожное, конвульсивное рыдание. Жуткий плач мужчины.
- Что с тобой? А ну-ка! Что случилось?
Сержант зажег свечу. Руки его дрожали. Он поднял свечу и направился в глубь хлева.
- Пропустите! Пропустите!
Солдаты поджимали ноги. Аугусто и Кампос вскочили. За ними поднялось еще несколько человек.
Он стоял на коленях, обеими руками прижимая к груди одеяло.
- Что с тобой? - спросил его сержант.
- Он уже несколько дней сам не свой, - сказал кто-то. - Все молчит. Не ест. А раньше был веселый…
Плач становился приглушеннее, жалобнее.
- Я ничего не сделал! Пусть меня не убивают! Я ничего не сделал!
- Помогите ему встать и отведите в медпункт. Успокойся, успокойся, мы знаем, что ты ничего не сделал, - ласково похлопывал его по руке сержант, меж тем как два солдата, подхватив его под мышки, пытались приподнять.
Он с силой оттолкнул их, хотя они были не из слабых. Один, тот, что был повыше и пошире в плечах, отлетел в сторону и едва не упал. Он лягнул ногой и выругался.
Солдаты снова схватили его. Он уже не плакал. Глаза его расширились от ужаса, в них еще блестели слезы. Он встал на ноги и попятился назад, размахивая руками в воздухе.
- Тише! Танки! Танки!
- Взять его! - приказал сержант.
Он бешено сопротивлялся. Снова расплакался, что-то невнятно бормотал под нос. Наверно, лишился рассудка. На другой день его отправили в госпиталь.
Глава восьмая
Терез несколько дней после назначения Аугусто каптером батальон на рассвете покинул горную деревушку.
Настроение у Аугусто было тревожное. В голове роились воспоминания, какие-то смутные надежды. Наконец через Красный Крест он получил письмо от родителей. Они сообщали, что у них все в порядке, и Аугусто был рад.
Беспокойная солдатская жизнь забросила их батальон в Ла Гранху. Аугусто зашел во дворец. Там разместились солдаты. Они сорвали со стен полотна картин и спали на великолепных репродукциях Веласкеса и других прославленных художников. Из окон, с балконов торчали дула винтовок и пулеметов. Сквозь амбразуры виднелся сад. Заброшенный и печальный. Прямо против дворца величественные ели склоняли ветви до самой земли, грациозно и изящно касаясь ее своими пышными фижмами.
В Ла Гранхе женщины были очень красивы. Аугусто сразу это отметил. Не то что в других городках. Так ему, во всяком случае, казалось. А может быть, просто не везло, Аугусто ухаживал то за одной, то за другой. Нельзя сказать, чтобы какая-нибудь из них ему уж очень нравилась, но ему было приятно от того, что рядом женщина.
Ольга - дочь плотника. Она больше других нравится Аугусто. Чудесная девушка. Ей девятнадцать лет, статная, белокурая, с голубыми глазами. Зубы ослепительной белизны, а улыбка сводит с ума весь батальон. Ольга - образец классической красоты. Белотелая розовощекая блондинка. Настоящая рубенсовская Венера.
В солнечные дни на Ольге платье с короткими рукавами. На улице снег, а на ней платье с короткими рукавами. Солдаты не спускают с нее глаз. Высокая грудь соблазнительно выглядывает из глубокого выреза платья. Солдаты мечтают. Ольга смеется. У нее заразительный смех. Она кокетлива и знает, что хороша собой. У Ольги правильные черты лица и чувственные губы. Красота ее притягивает к себе. Солдаты смотрят на нее, мечтают, улыбаются, и им хочется ей рукоплескать.
Аугусто и Ольга часто гуляют вместе. Но то, что он питает к ней, не любовь. Девушка чувствует это и сердится.
- Уходи. Ты просто ничего не понимаешь. Аугусто смеется.
Ольга как дикий зверек. Иногда Аугусто, здороваясь, пытается удержать ее руку в своей. Девушка с силой вырывает ее.
- Не будь нахалом.
Иногда Аугусто обнимает ее за талию. Ольга сердито отталкивает его, и он ощущает, как дрожит под его рукой гладкое, гибкое тело.
- Ох и дождешься ты от меня пощечины! И дождался. Ольга смущается и краснеет. Аугусто проводит рукой по лицу.
- Нечего сказать, приласкала! - шутит он.
Ольга хмурится. Она склоняет голову. Слегка касается руки Аугусто.
- Почему ты меня не любишь? - спрашивает она грустно.
Но таких приятных минут у Аугусто бывает слишком мало. Каждое утро он встает чуть свет и таскает мешки, бочки, ящики, закупает разные продукты. Работы невпроворот.