- Так точно! Пойду догонять своих, - ответил тот и зашагал в метель.
Ветер доносил до слуха Дмитрия скрип полозьев, перебранку ездовых и отдаленный вой волков. Едва уловимый свет луны пробивался сквозь тучи и снежные вихри.
"Как в сталинградской степи в пургу, - подумал Дмитрий. - В такую погоду шли моряки на Манштейна". И он вспомнил матроса, который просил у него в степи закурить. Бескозырку, засунутую за борт шинели.
- Зачем она тебе в мороз?
И ответ:
- Для атаки!
Дмитрий, стараясь не звякнуть щеколдой, заходит в хату и садится на лавку. Вначале он шепчет какие-то бессвязные слова, но вскоре возникают рифмы, вернее, они вспыхивают, как искорки, и слова становятся в строй.
- Хозяйка, где поворот на Медовый поселок? - снова раздается голос за окном.
- Ступай прямо! За селом увидишь большой дуб, там свернешь направо, - вспоминая слова Семеновны, отвечает Дмитрий.
- Медовый поселок… Медовый… Разбудили… Кончай работу, Солонько, - недовольно бурчит Бобрышев.
Дмитрий тушит фонарик и ложится на лавку. Холодно. Рука болит. Наверно, опухла. Спать! Надо согреться, все пройдет. Но до самого рассвета он не может уснуть. Под окном хрустит снег, звучат громкие голоса, снова кто-то спрашивает дорогу. Иногда у самого окна вспыхивает цигарка, и на стекле искрится морозный узор.
Ранним утром дед Авил привел в избу полковника Ковальчука.
- Они, товарищ начальник? Видите, какой дед. Враз собрался и нашел, - снимая старую заячью шапку, похвалил себя Авил.
- Молодцы, журналисты, приехал вас поблагодарить, - сказал полковник, расстегиваясь.
- Можно переходить от лопаты к перу? - вяло улыбнулся Дмитрий.
- А ты чего скис, шутник, заболел?
- Я? Нет!
- Вчера Ковальчук хрипел, как старый кузнечный мех. А сегодня легче. Все хорошо! Дорожная баня вылечила, - рассмеялся полковник и подошел к Дмитрию. - Дай-ка руку! Ого! Пульс учащенный…
- Вчера мы попали под бомбежку, и меня слегка задел осколок, чепуха!
- С этим не шутят, - серьезно сказал Ковальчук, - надо лечь в госпиталь, я подвезу, он здесь недалеко.
- Нет, я не болен. - Дмитрий прошелся по комнате и почувствовал сильную слабость.
- Ты собираешься ехать на передовую, да? А потом что? Я не хочу пугать гангреной, но, друг мой, надо немедленно лечиться! - напустился Бобрышев.
- Зачем же с больной рукой в окопы? - встревожилась Катя.
- Ладно, уговорили. - Дмитрий собрал свои вещи, подошел к партизану. - До свиданья, Трофим Кузьмич, я поговорю в госпитале с врачами; они тебе окажут помощь.
- Благодарю вас, товарищ майор.
- Семеновна, до свиданья, спасибо вам!
- Бедно живем после гитлеровцев. Хороших людей принять как следует не смогли, - отвечала хозяйка.
Уже в сенцах Дмитрий сказал Бобрышеву:
- Ты знаешь, отец Веры Ждановой командует партизанским отрядом. Сын нашей хозяйки хорошо знает его. Я написал Вере письмо, постарайся отправить его вместе с очерком.
- Непременно отправлю.
- И еще просьба: приедешь на место, обязательно разыщи бронебойщика Валентина Зайцева. Порадуй солдата - его цикл стихов набран и пойдет в ближайшем номере.
- Зайцев, говоришь? Обязательно разыщу!
5
В хате полумрак. Окна завешены плащ-палатками, и только кое-где пробиваются солнечные лучи. Печь остыла. Лейтенант Петр Синенко откладывает в сторону полушубок и ложится на соломенную подстилку. Он еще долго ощущает тепло. Хочется курить, но он не решается чиркнуть спичкой.
"А вдруг разбужу кого-нибудь? Солдатам в разведку идти. Пусть поспят!.."
Синенко переворачивается на другой бок. Взгляд его устремлен на ходики. "Медленно идет время".
Петр натягивает на голову одеяло, думает о письме, которое прислал ему из Караганды старый донецкий шахтер Абакуев.
"Где это Никанорович узнал адрес полевой почты? Как он нашел меня? - размышляет Петр. - Старик он, лет семьдесят ему, а пишет: "Работаю по-прежнему в шахте, передаю местным людям опыт Донбасса".
Петр сам учился у Никаноровича шахтерской хватке. Пятнадцать лет тому назад он, впервые спустившись в забой, попал в бригаду Абакуева. Строгий бригадир считал, что только тот будет настоящим шахтером, кто выдержит трудное испытание. Он поставил Петра на самую тяжелую работу. И когда тот справился за смену с тремя нормами, Абакуев сказал:
- Ты, голубчик, на меня не сердись. Шахта - это не калач с медом. Чем горше покажется, тем слаще потом будет.
"Все это пригодилось на войне. Спасибо тебе, Никанорович, за хорошую закалку".
В июне 1941 года, уезжая отдыхать на Кавказ, Петр не знал, что ему уже не суждено вернуться на шахту… Началась война. Он сел в самолет и в тот же день в Ворошиловграде вступил добровольцем в шахтерский полк. Синенко не получал на фронте писем. Родных у него не было. Его жену и двенадцатилетнего сына расстреляли эсэсовцы, настигнув у Северного Донца подводы беженцев. И он молча, по-солдатски переживал свое горе. Неожиданное письмо обрадовало и взволновало. Петр не мог забыть последних строк письма Никаноровича и мысленно повторял их:
"Трудимся в тылу, не щадя ни здоровья, ни сил. Ждем того дня, когда вы одержите победу над врагом, и мы снова вернемся в родной Донбасс".
Запах табачного дыма проникает под одеяло. "Эх, закурить бы!" Синенко приподымается, окидывает взглядом избу. Никто из разведчиков уже не спит, но тишина полная. Ефрейтор Жигалко, примостившись у окна, чинит меховые рукавицы. Старший сержант Брагонин на подоконнике пишет письмо. Младший сержант Абашидзе, задумавшись, склонился над шахматной доской, а ефрейтор Корениха, довольный своим ходом, расплылся в улыбке и щекочет соломинкой кота. Солдаты Прохоров и Солбиев бесшумно играют в домино.
Новичок - ефрейтор Байкодамов - сидит на лавке и читает книгу. Он смугл, жилист, скуласт. Глаза у него черные, быстрые. "Славный паренек. Толковый. Будет хорошим разведчиком, - думает о нем Синенко. - Недавно пришел в нашу семью и как-то сразу прижился, полюбили его гвардейцы". Синенко спускается с печки и, закуривая сигаретку, спрашивает:
- Ну как, хорошо поспали?
- Зарядились деньков на пять, товарищ гвардии лейтенант, - улыбается Корениха и объявляет своему противнику мат.
Абашидзе признает себя побежденным, складывает шахматы в коробку.
Корениха, подойдя к Байкодамову, ласково похлопывает его по плечу:
- Ну, Есет-кисет? - И, пожалуй, в десятый раз принимается расспрашивать Байкодамова: - Так ты родом из Казани?
- Из Казани, Остап Корнеевич.
- Значит, девятый класс окончил и на фронт добровольцем?
- Добровольцем!
- А родные есть?
- Мать…
Свернув цигарку, Остап Корнеевич просит:
- Знаешь что, дорогой, прочти о Буревестнике, хочу еще раз послушать, как он там над морем действовал.
- Что ж, можно, - соглашается Есет.
И сразу все прекращают свои занятия, подсаживаются к Байкодамову. "Вот за что полюбили его разведчики", - думает Петр. И с каким-то упоением повторяет про себя: "Только гордый Буревестник реет смело и свободно над седым от пены морем".
После чтения Синенко осматривает оружие и гранаты. Он следит за укладкой боеприпасов и продуктов питания.
- Смотрите, чтоб ничего не болталось, не гремело, - предупреждает он разведчиков и выходит из хаты проверить погоду.
Шагая по рыхлому снегу, Петр жалеет, что он впервые пойдет в разведку без старого друга Бунчука. Не хотели они расставаться, думали после офицерских курсов вместе воевать. Да не сбылось желание. Генерал сказал: "Бывалые люди всюду нужны, Бунчук пойдет командовать стрелковой ротой".
"Ушел Тарас и даже не заглянет к старым друзьям. Все некогда! - Да ты подожди корить товарища, - усмехается Синенко. - Сам хорош. Ни разу не зашел в стрелковую роту. Тоже друг! - А есть у меня свободная минутка? - оправдывается перед собой Синенко. - То занятие с разведчиками, то инструктаж. И за врагом следить надо, день и ночь пропадать на НП. Да к тому же еще и в разведку ходить…"
Сжимая тающий комок снега в руке, Петр заходит в хату и говорит:
- Хорошая погода для разведки. Туман все гуще и гуще.
- Это наш надежный союзник, - радуется Абашидзе.
- Остап Корнеевич еще утром предсказывал туман, он в погоде редко ошибается, - хвалит Корениху Бра-гонин.
- Ще б я погоду не вгадав? Та ніколи в житті цього не може бути. Я ж десять років головою колгоспу був. От як! - всегда переходя на украинский язык при воспоминании о своем колхозе, подает голос довольный Корениха и, для солидности слегка выпячивая грудь, обращается к Брагонину: - Після війни прошу заїхать до мене в гості на Дніпропетровщину. Там такі лани, така пшениця, вітер повіє й вона хвилями б’є, сяє на сонці. Побачите, який колгосп буде "Шлях Леніна" - кращий в області. Це ж Корениха каже, так воно й буде!
- А вы на Урал заглядывайте, Остап Корнеевич. Покажу вам мартеновские печи. Встанем рано и пойдем смотреть, как наши ребята сталь варят…
- Не председатель колхоза и не сталевар я, а простой рыбак, - отрывается от домино солдат Прохоров. - Приезжайте в Астрахань. Зорьку на рыбалке проведем… И ухой знаменитой угощу, нашей, астраханской.
- Та хіба ми юшки у нашому колгоспі не зваримо! - бьет кулаком по скамейке Остап Корнеевич.
- Сва́рите, да не такую. Мы кладем в уху черную икру для оттяжки. Уха светлой становится и на вкус хороша!
- Ні, такої ще не пробував, - признается Корениха.