- Хочешь, дам пожевать? - раздался вдруг голос, Юрки Шестакина. Он словно только и ждал того момента, когда кто–нибудь вспомнит про свой желудок. - Хочешь?
- Это как? - недоверчиво спросил Бахвал. - А вот так. Я тебе сейчас от куска верхнюю корочку "с мясом" дам, а ты мне завтра кусок вернешь.
- Ку–у–сок?! За корку с мякишем?
- А чего удивляешься? Ведь я получу твой кусок завтра, а ты мою корочку - сегодня, сию минуту. А завтра и так сыт будешь - новогодний ужин обещают. Это тебе не вареная свекла! - уговаривал Шестак. - Впрочем, как хочешь. Корочка хорошая, толстая…, Я могу и другому кому…
- Ладно, давай, - вздохнул Мишка.
Шестак достал спрятанный хлеб, отломил на ощупь верхнюю корочку с мякишем и вручил Бахвалу.
- При свидетелях даю, - сказал он.
- Ну и ловкач ты, - ухмыльнулся Николай.
- Дело добровольное, - осклабился Юрка.
- Ловка–ач, - протяжно повторил Николай и вдруг тихо, но твердо сказал: - Ты ребят не обижай, иначе будешь иметь дело со мной, а это, уверен, тебе придется не по вкусу…
Новый год
В этот день все были добродушны и веселы - и мальчишки, и девчонки, и воспитатели. Еще бы! Тридцать первое декабря, канун нового, тысяча девятьсот сорок второго года! Наверное, у каждого теплилась надежда, что, может быть, в этом году Красная Армия разобьет фашистов и погонит их. Поэтому я настроение у всех было приподнятое. Даже тощая и длинноносая Адель Григорьевна, воспитательница дошколят, сегодня не напоминала бабу–ягу - в ее глазах светилась улыбка, а в голосе слышались шутливые интонации.
Воспитатели и старшие девочки были заняты украшением новогодней "елки", которую заменяла великолепная пушистая сосенка. Ребята с нетерпением ожидали праздничного ужина, а Шестак, воспользовавшись тем, что самые старшие - Николай и Валерка Белов - кололи во дворе дрова, решил снова устроить выгодный для себя обмен. То ли он забыл предупреждение Николая Шестакова, то ли не принял его всерьез.
Наслушавшись всевозможных слухов и предположений, он сам сделал две–три вылазки на кухню и так сумел "подъехать" к доброй тете Асе, что уже вскоре доподлинно знал: на праздничный ужин будут блины из гороховой муки, белый хлеб с повидлом, какао; кроме того, каждый получит по куску колбасы и по три шоколадные конфеты.
- Эй, пацаны! - крикнул он и поднял над головой кусок хлеба. - Меняю на колбасу!
В комнате раздался откровенный смех.
Никто не хотел отдавать колбасу за хлеб. Колбаса была мечтой, чудом, блаженством. Изо дня в день ребята ели картошку, свеклу, капусту да изредка для: них варили пшено или горох. А тут - колбаса! При одной лишь мысли о ней начинали течь слюнки.
- Даю три куска! - не унимался Юрка. - Это же уйма жратвы! А колбаса - что? Порция наверняка с мизинец. Кусил - и нету.
Три куска хлеба - это звучало заманчиво. Это было немало. Но ведь колбаса!..
Ребята приумолкли. Они заколебались. А Шестак протягивал хлеб и улыбался, будто просил: ну берите же, берите…
- Не пойдет, - сказал, наконец, Мишка Бахвал. - На колбасу меняться не будем.
В это время распахнулась дверь, и в комнату вместе с клубами морозного воздуха ввалился Николай. Увидев Шестака с куском хлеба в вытянутой руке, он сразу понял, в чем дело"
О том, что произошло дальше, потом долго вспоминали ребята.
Николай подошел к Шестаку, широко улыбнулся, сказал: "Вот это по–дружески, а то я, пока колуном махал, проголодался как волк". Он взял из Юркиной руки хлеб и съел его, прежде чем Шестак успел опомниться.
Против Николая Шестак был бессилен. Он сжал было кулаки, шагнул вперед, но, встретив твердый, чуть насмешливый Колькин взгляд, отступил и тоже улыбнулся. Кисло.
- Конечно, Коля… Для тебя мне ничего не жалко.
* * *
Наконец ребят позвали к праздничному столу. Девчонки в чистеньких, отглаженных платьицах были уже в столовой. Они сидели возле красавицы сосенки, украшенной цветными бумажными кольцами–цепочками, флажками, золотым "дождем" и хлопьями ваты. На самой верхушке сияла звезда из красного стекла.
Девчонки кокетливо поглядывали на мальчишек и шептались о чем–то своем, как всегда, совершенно секретном. Длинные, хорошо вымытые и выскобленные столы были уставлены глиняными мисками с желто–зеленоватыми гороховыми блинами - каждому полагалось по два блина. Так же аккуратно, соответственно количеству мест, были разложены конфеты - по три и бутерброды с повидлом - по два. Аппетитно пахло колбасой, нарезанной маленькими кусочками. Вкусно дымилось какао. Было тепло и уютно.
С ужином расправились быстро: конфеты - в карман, один блин - в рот, второй - тоже в карман, про запас, а съесть пару бутербродов и. запить их чашечкой какао - это совсем просто. Правда, колбасу смаковали долго: обнюхивали, облизывали, откусывали по маленькой крохотке и, не торопясь жевали…
После ужина Надежда Павловна поздравила всех мальчишек и девчонок с наступающим Новым годом.
- Ваши отцы и матери, не щадя своих жизней, сражаются с фашистами на фронтах Великой Отечественной войны, героически трудятся во имя победы нашего народа на заводах и фабриках, - сказала ока. - Уходящий, год был для всех нас тяжелым годом. Пусть же новый год будет радостнее уходящего. Пусть не узнаете вы горя большего, чем узнали. И еще я желаю вам хорошо учиться…
А потом состоялся импровизированный концерт. Адель Григорьевна привела трехлетнего Сашу Бирюкова и помогла ему взобраться на стул. Саша прочел стихотворение, которое начиналось словами:
Я аленький цветочек,
Я родины сыночек…
Потом он сказал: "Желаю вам счастья, а мне дайте конфетку".
Ничего, что выступление Саши было таким же маленьким, как он сам, зато ему долго и весело хлопали.
Получив от Надежды Павловны конфетку, он сказал "спасибо" и в сопровождении Адели Григорьевны отправился спать, а на середину комнаты вышли девочки. Они пели песни: "Катюша", "Чайка", "Москва майская". Завхоз дядя Коля подыгрывал на баяне.
Постепенно к ним стали присоединяться ребята. Репертуар сразу изменился: зазвучали "Вихри враждебные", "По долинам и по взгорьям", "Вставай, страна огромная"… Потом на мотив "Крутится, вертится шар голубой" дядя Коля спел неизвестную ребятам песню. Хрипловатым баском он выводил:
В рваных шинелях, в дырявых лаптях
Били врагов мы на разных путях.
Десять винтовок–на весь батальон,
В каждой винтовке - последний патрон…
А дальше в песне рассказывалось о том, что теперь–то мы и подавно побьем зверюгу–фашиста, потому что стали сильней, чем прежде, и народ наш, советский, никому поработить невозможно.
Хорошо было с дядей Колей и его баяном, но время шло, ходики уже отстукивали полуночный час, и неумолимая Надежда Павловна отправила мальчишек и девчонок спать, пожелав им спокойной ночи…
Вернувшись к себе, ребята разделись и уже было забрались под одеяла, как услышали голос Аркашки Шахновича:
- Эй, смотрите, что у меня есть!
Подбежав в одном нижнем белье к тускло освещенному коптилкой столу, он стал что–то расставлять на нем.
Ребята не заставили себя долго ждать. Один, другой, и вот уже человек десять окружили Шахну. Кто–то восхищенно присвистнул. Перед ними на столе были… шахматы. Вырезанные из хорошо просушенного дерева и тщательно отшлифованные (одному Шахне известно, как и чем), миниатюрные фигурки грациозно стояли на аккуратной расчерченной на квадраты фанерке.
- Нравится? - спросил Шахна.
- Еще бы! - раздалось сразу несколько голосов.
- Они красивее всамделишных! - восхитился Валька Пим.
Как завороженный смотрел на изделие Аркашкиных рук скуластый кареглазый паренек Юра Янкж.
- Что ты хочешь за них, Шахна? - спросил он тихо. - Я давно мечтал о шахматах, а такие мне даже во сне не снились!
- Нравится, значит, - удовлетворенно хмыкнул польщенный Аркашка. - Только ты меня неправильно понял. Я ничего за них не хочу, не торгаш какой–нибудь… - Он покосился в сторону Шестака. - А раз нравится - бери. Ты первый попросил - ты и бери. А меня играть учить будешь.
Янюк взял фигурки и доску, завернул их в полотенце, положил под подушку и сказал:
- Спасибо тебе, Шахна. Я, кажется, играю неплохо и тебя научу обязательно.
Петъкины сказки
- Послушай, Шестак, - сказал Николай Юрке. - Я тебя предупреждаю еще раз: ты малышей зря не трогай. А то даже брата своего, Рудьку, не щадишь…
- Ты это брось! Рудька не твой, а мой брат, - взъерепенился Шестак. - Могу и поучить!
- Вот я и говорю, - с ленцой, позевывая, продолжал Николай, - кулаки оставь.
- Заступиться за малявок решил? Николай только хмыкнул, пожал плечами и пошел прочь, но на прощанье добавил:
- Смотри, как бы эти "малявки" тебе самому бока не намяли. Надо будет - и я им помогу!
А в глубине двора, за хлевом, Янюк и Петька Иванов чистили уборную - сегодня была их очередь. Они скалывали ломами, рубили колунами грязную наледь и тоже вели разговор:
- А Шестак–то вроде потише стал. Вчера даже Тараса не тронул, когда тот его макакой обозвал.
- Чувствует, что мы дружнее стали и не боимся его, вот и притих.
- Юр, давай с тобой будем крепко–крепко дружить. Тогда каждый вдвое сильней станет. И за тех, кто послабей, заступаться будем.
Янюк перестал работать, прислонил ломик к своему левому плечу и снял варежку с правой руки.
- Мне кажется, ты хороший товарищ, - сказал он Петьке. - Я согласен с тобой дружить. Давай руку.
Они обменялись рукопожатиями.