Удачное знакомство
I
- Не отмахивайтесь от меня, господин бургомистр, я не из таких! Что ж это за жизнь, каждая-всякая оскорбляет! У вас как-никак полиция имеется, должны соблюдать порядочных людей. В моем доме германские офицеры бывают, я буду жаловаться…
Фроська в кремовой блузке и узкой, в полшага, юбке, придерживая шляпку, семенила по тротуару, то с одной, то с другой стороны загораживая дорогу грузному мужчине в чесучовой паре. Она говорила и просительно, и с угрозой, а с лица не сходило льстивое выражение.
Бургомистр ускорил шаги. Его непокрытая голова с величественной седой шевелюрой слегка кивала в такт шагам, когда он тяжело опирался на трость. Толстые стекла роговых очков невозмутимо поблескивали на солнце.
На облупленных стенах домов шуршали порванные объявления комендатуры и городской управы. На месте каштанов, спиленных зимой на дрова, торчали расщепленные пни. В этот полуденный час на Морской было многолюдно, прохожие посмеивались над странной парой.
Не поворачивая головы, бургомистр на ходу вполголоса проговорил:
- Напрасно вы, госпожа Савченко, делаете нас предметом всеобщего любопытства. Повторяю. Граждан я принимаю только в управе с десяти до часу. А у городской полиции есть более важные дела, чем ссоры между соседями. Вот, полюбуйтесь…
Они подошли к дому № 5, крыльцо и окна которого голубели свежей краской. На двери висела медная табличка "Александр Тихонович Рябинин. Зубной врач". Трость бургомистра указывала на выведенные углем по светлой штукатурке цоколя кривые крупные буквы "Собаке - собачью смерть!"
- Как видите, госпожа Савченко, даже мой дом не огражден от оскорблений. Имею честь кланяться…
Он позвонил. Фроська увидела румяную девушку в белом халате и белой шапочке. Бургомистр шагнул через порог, и медная табличка замаячила перед Фроськой. Она плюнула с досады на крыльцо и повернула обратно…
Рябинин поставил трость в угол и присмотрелся к девушке; она потупилась.
- Виктор ждет вас, Александр Тихонович!
- А, понятно, отчего вы раскраснелись. Давно ждет?
- Нет, только пришел.
- Смойте, Тоня, надпись на доме, - сказал доктор, проходя через приемную; английский замок в кабинете щелкнул за ним.
Минут через десять, справившись с делами, Тоня подошла к кабинету и позвала доктора обедать.
- Иду, Тоня, - откликнулся Рябинин.
В зубоврачебном кресле сидел парень лет двадцати пяти в синей косоворотке. Рябинин говорил, подчеркивая слова взмахами руки с зеркальцем:
- Главное, Виктор, до мелочей уточните с Боженко план захвата тюрьмы. Не задерживайтесь больше двух дней.
Рябинин категорически запретил Виктору ввязываться по пути в штаб партизанского соединения в какие бы то ни было операции. Время разрозненных случайных стычек миновало. Было необходимо координировать действия всех отрядов, чтобы провести последнюю решающую операцию одновременно с началом наступления армии. Рябинин со дня на день ждал указаний командования партизанским движением.
- Кого вы оставили за себя?
- Андрея Дрибненко, - сказал Виктор и, узнав, что Тоня уже приняла сводку Совинформбюро, попросил побольше листовок, но доктор не согласился.
- Там Боженко подкидывает литературу, большая часть нам в городе нужна. - Рябинин помолчал и сказал хмуро: - Передайте Боженко неприятную новость. Фельдкомендатура доставила из Марфовки в гестапо Марусю Осетрову. Дело ее плохо. Пособничество партизанам. На допросе молчала. Взяли ее по доносу, узнать бы, кто эта сволочь… - Он прижал руки к груди. - Жаль! Мне говорили, удивительной души человек Осетрова… Не первый раз подписываю похоронные нашим товарищам - и каждый раз сердце сжимается в предчувствии… Стар, видно, становлюсь…
Рябинин сказал о сердце не просто к слову: у него появились сильные боли. Терапией он занимался лет двадцать назад, но симптомы этой болезни не забыл.
Встревоженный прорвавшейся у доктора тоскливой ноткой, Виктор участливо посмотрел на него. Этот шестидесятилетний всегда такой спокойный человек с лицом ученого был ему сейчас дороже отца.
- Это ж пустая формальность, Александр Тихонович, - сказал он с деланным удивлением. - Они все одно повесят, хоть с вашей подписью, хоть без подписи. Только вам хуже будет, и дело наше погорит.
- Так-то оно так, - покачал головой Рябинин. - А как подумаю, что придут ко мне после войны, ну хоть дети той же Осетровой или другие, и поглядят мне в глаза, и спросят, как же ты, старик, осмелился руку приложить к смерти нашей матери, а? Жутко подумать!..
Виктор коснулся руки доктора на подлокотнике кресла.
- Тогда все будут знать, Александр Тихонович…
Рябинин виновато усмехнулся. Чем ближе время освобождения, тем тяжелее думать о гибели товарищей. И так список слишком велик! Но хватит переживаний!
- Боженко сейчас тяжело, - сказал он, - каратели жгут камыши на лиманах. Но пусть все-таки постараются переправить детей Осетровой в город - у нее, кажется, сын и дочь. А мы попытаемся вызволить ее, я уже говорил с Васильевым…
Тоня напомнила доктору об обеде. Рябинин открыл кабинет.
- Ну, Виктор, отправляйтесь! Кстати, Тоня, где вы сможете устроить еще двух детей?
- У Фроловых, - не задумываясь, сказала девушка. - Это надежные люди, и живут они за парком.
II
На прошлой неделе Тоня принесла листовки в хату Андрея на песчаной косе, забежавшей далеко в море. Она заторопилась домой, но было уже поздно, и Виктор не отпустил ее. Андрей поддержал его разумную осторожность, догадываясь, что главная причина - редкий для командира отряда случай побыть с девушкой весь вечер.
Море штормило. Они видели в подслеповатое окно, как бурые волны с пеной ярости атаковали плоский сберег, стремясь дорваться до сушил, с которых старый рыбак, дед Андрея, снимал сети. Откатываясь назад, обессиленные волны раскидывали на песке ядовито шипящие грязные хлопья.
Потом хозяева и гости дружно чистили рыбу на ужин. Тоня по-детски всплеснула руками, увидев подпрыгивающие на столе куски очищенной выпотрошенной сулы, и, пока дед, дымя трубкой, жарил рыбу, они затеяли спор о поразительной силе жизни.
Андрей постелил себе и деду на полу, уступив гостям две стоявшие вдоль стенки узкие железные койки. Виктор не спал, взволнованный тем, что Тоня тихо дышит так близко от него. А когда дед захрапел, он лег на живот, просунул руку между прутьями койки и, замирая от страха, погладил белевшую в темноте руку девушки. И тотчас зарылся головой в подушку, едва девушка пошевелилась. И вдруг он почувствовал, что ее теплые пальцы дотронулись до его щеки…
Их руки сплелись в прогале между койками, они боялись шелохнуться, чтобы не разбудить хозяев, они не произнесли ни слова, но язык их рук был выразительнее человеческой речи. И время летело незаметно, а море за стеной грозно рокотало, словно негодуя, что их любовь зажглась в такую бурную военную пору.
Утром Тони уже не было, но теперь Виктор знал, что никогда до конца дней своих не забудет ее горячие, округлые, нежные руки.
И сегодня, как только доктор закрыл за собой дверь, Виктор, припадая на левую ногу, подошел к девушке, взял ее руки в свои, их взгляды встретились, и оба отчего-то смутились.
- Соскучился я по тебе, мы так редко видимся, а я опять ухожу на два дня…
- На целых два дня! - воскликнула Тоня, не скрывая тревоги, но ни о чем не спрашивая. - Боюсь я за тебя, Витя!
- И напрасно. Ничего со мной до самой смерти не будет.
Виктор безмятежно улыбнулся, но девушка не поверила его спокойствию.
- Что-то нынче у меня так тревожно на душе, сама не знаю. Мама всю ночь снилась! Хоть бы знать, где она, куда их эвакуировали? Ой, когда ж мы, наконец, будем все вместе?
Виктор все ближе привлекал к себе девушку, он хотел поделиться с ней одной мыслью, но боялся заговорить на эту тему. Он познакомился с Тоней в порту, где должен был указать ей явки в домах рыбаков и грузчиков для передачи листовок. Он ждал ее у причала и еще издали приметил стройную плотную фигуру в платье-костюме песочного цвета в полоску. Ее красивые полные и словно выточенные ноги ступали легко и быстро.
В этот момент от причала ей навстречу с плачем побежала белобрысая девчонка. Тоня нагнулась к ней, потом взяла ее на руки и, склонив чуть набок голову, что-то ласково шептала замурзанной и зареванной девочке.
В первую минуту Виктор рассердился на Тоню за опасную задержку, но в этой нарядной девушке с плачущим ребенком на руках было что-то необыкновенно привлекательное, материнское, и Виктор невольно залюбовался ею. А позже он узнал, что именно Тоне, помимо прочих обязанностей, подпольная группа поручила заботу о детях погибших.
В другой раз Тоня расспрашивала Виктора о его семье. Его старший брат-пограничник пропал без вести в первую неделю войны, и Виктор винил родителей в том, что у него нет больше ни братьев, ни сестер. Тоня не только с жаром согласилась с ним, ее глаза лучились каким-то особым влажным светом, когда она вдруг сказала:
- А ты знаешь, что значит слово "семья"? Я у всех спрашивала, никто не знает, а я докопалась. Это значит семь "я", то есть сам седьмой, - отец, мать и пятеро детей. Понимаешь, не один, не два, не три ребенка, а пятеро, вот что такое семья. Наверно, это было нормой у древних славян, и они придумали это слово "семья".
О древних славянах Виктор имел смутное представление, но любовь Тони к детям казалась ему самой замечательной ее чертой. И то, что он хотел ей сказать, имело прямое отношение к этому. Но как приступить к такому разговору?
- Знаешь, Тоня, - выговорил он, наконец, и запнулся, потом выпалил, словно кидаясь головой в омут: - У нас, понятно, будут и свои дети…