Телеграмму принесли утром, в тот ранний час, когда лейтенант Пушкарев, проснувшись, смотрел в окно. После затяжных, нудных дождей погода установилась. Солнце сияло вовсю, сноп острых теплых лучей пронзил кроны молодых тополей, весело ворвался в холостяцкую гостиницу, и Пушкарев, читая телеграмму, смешно, по-детски щурил глаза. Комната впервые показалась ему тесной. Куда ни пойдет, непременно на что-то наткнется, потому что взгляд его то и дело обращался к почтовому бланку с цветущими розами. Из-за этих сочно-алых цветов гимнастику сделал кое-как, к гантелям даже не прикоснулся, а когда брился, больше косил глаза на телеграмму, нежели в зеркало, из-за чего даже порезался.
На бланке была наклеена всего одна строка: "Алеша встречай воскресенье Марина". Кому-то может показаться несвязным, даже непонятным этот телеграфный набор слов, но Пушкарев сердцем принял его, он знал, как значительна для него была эта единственная фраза. Пусть без точек и запятых, все равно он мысленно представлял одни только восклицательные знаки.
Вот когда бы ему мотоцикл пригодился. Не машина - реактивный снаряд. Жаль, что продал. Командир звена капитан Орлов настоял. Правда, он не так-то уж очень и настаивал. Это Широбоков масла в огонь подлил: "Не доверяй детям спички, а летчику мотоцикл". И заладил, заладил… А слова эти оказались липучими, как репейник. Будто ветром разнесло их по гарнизону. Ну если бы он где их услышал, а то ведь сам выдумал! Пушкарев не сомневался в этом, потому что ведущий его друга, Витальки Костикова, мастер на такие штучки. Какое умильное лицо было у Широбокова, когда командир звена убеждал Пушкарева:
- Куда это годится? Летчик за рулем мотоцикла! Ты же не чувствуешь скорости. Ее тебе, как воздуха, не хватает. А здесь не бескрайние небеса, а грешные земные дороги. Стукнешься обо что-нибудь - и прощай авиация. Запомни: черту - болото, а летчику - небо.
Чего тут помнить - яснее ясного сказано. Только вот у Широбокова и на этот счет свое мнение нашлось. Орлов с Костиковым были довольны, когда Пушкарев послушал их, а Широбоков опять закрутил:
- Зря продал. Занимался бы ты им в свободное время. Мотоцикл что жена - внимания к себе требует.
Да разве у него только о мотоцикле эти тары-бары… Чего только Широбоков не нажужжит где-нибудь между полетами или после них, а еще больше в непогоду, когда самолеты на приколе и приходится заниматься в классах с утра до вечера. Нет, сказочки Широбокова Пушкарев теперь слушать не станет. В какой бы край ни увела военная служба, везде он будет благодарить судьбу, которая свела его с Мариной.
От аэродрома до центральной усадьбы совхоза рукой подать. В летнюю пору приезжали туда студенты. Днем они работали в поле, а вечерами под открытым небом выступали с концертами и устраивали танцы. Курсанты зачастили туда, как пчелы в ясный день на цветы. Пушкарев не танцевал, стеснялся, но, когда Марина грациозно подошла и пригласила его на вальс, не мог удержаться. Чувствовал он себя напряженно, как в первых полетах. Казалось, все на него смотрят, даже инструктор, которого не было там и. в помине. Как бы не споткнуться, нечаянно кого-то не толкнуть, не наступить на Маринину туфельку! Когда-то Пушкарев первый раз сел в кабину самолета - в глазах зарябило от всевозможных рычагов, кнопок и переключателей, и он затаив дыхание боялся повернуться, чтобы их не задеть. И вот теперь, когда он танцевал, что-то отдаленно напоминало ему прежнее ощущение скованности. К счастью, выручила Марина, такая она непосредственная.
- Виден сокол по полету, - весело сказала она, когда стихла радиола. - Голова закружилась от твоих… Как они называются? - У Марины разлетисто подскочили вверх тонкие шнурочки бровей, запылали щеки, а в глазах, серьезных и ласковых, отразился далекий манящий свет. Она энергично крутнула перед собой указательным пальчиком и воскликнула: - Вспомнила, вспомнила: от твоих виражей!
Вот оно как… Голова закружилась… От виражей… А ему-то казалось…
В ту тихую августовскую ночь Алексей Пушкарев долго не мог заснуть. Какое-то необъяснимое новое чувство волновало его и куда-то звало, звало… Но что может быть заманчивее неба, что может быть прекраснее самого полета! Он летает, он уже познал силу крыльев и силу духа в этой бездонной небесной синеве! Разве есть на белом свете такое, что могло хотя бы приблизительно сравниться с этим чудом!
Вспомнил Пушкарев, как в детстве его заворожил лес. Не мог на него наглядеться. Вершины сосен вонзаются в голубое безбрежие неба, солнце золотит настоянный на хвое душистый воздух, а в прореженные кроны сочится синева далеких высот. Вот бы подняться над лесным царством, посмотреть: а что же там, за синей далью?
Когда же его мечта стала явью, когда он, сын лесника, поднялся над землей, его целиком захватило и околдовало пьянящее чувство скорости. Быстрота движения все в нем перевернула, сделала его другим. Уже хочется изведать не только пределы скорости, но и дальности и высоты. Но есть ли они, эти пределы, если сами стихии, в которых пребываешь, беспредельны? Тут с человеком происходит невероятное: вдруг пробуждаются спящие в нем самом чувства, и он, удивляясь и радуясь, каждый раз как бы заново открывает самого себя. Не потому ли Пушкарев ждал каждый полет как какого-то чуда и благоговейно воспринимал всякую его новизну?
Вот опять что-то неожиданно взбудоражило его. Алексею трудно было усидеть в своей курсантской обители. Его безудержно влекло в тот степной, цветущий, как оазис, поселок, на который с воздуха уже не мог наглядеться. Он считал великой несправедливостью, что на его полетной карте этот видный ориентир обозначен лишь крошечной точкой и даже в стороне от дорог, которые, если приглядеться, тянутся к нему со всех четырех сторон света.
Приходил вечер, и Алексей спешил туда, где сходились эти дороги и тропы. Раз он не застал Марину. Девушки встретили его многозначительными улыбками:
- А Марина вальсирует за кулисами, на кухне.
- Сегодня ее очередь картошку чистить.
В бойких голосах студенток Пушкарев уловил завистливые нотки. А может, ему показалось, может, у девушек просто беспечно-веселое настроение и они хотели, чтобы он остался с ними. Не одной же Марине танцевать с таким парнем. Но все же они пошли на кухню, позвали подругу:
- Марина, тебя летчик спрашивает.
С таким пафосом, так артистично было произнесено: "летчик", что Пушкарев невольно подтянулся и принял бравый вид. Но, увидев Марину, смутился. Не знал, как она отнесется к тому, что он появился на кухне.
- Пришел вам помочь, - сдержанно сказал Пушкарев, обращаясь и к Марине, и вроде бы ко всем остальным девушкам.
Марине не понравилось это "вам", и она с напускной строгостью ответила:
- Вот нож, а вот картошка. Проверим кулинарные способности.
- Этой многоглазки я вагон перечистил.
- Знаем, как вы чистите. Запустите машину - и руки в брюки.
- Это сейчас техника, а был солдатом - столовым ножом обходился. Да не резал, как вы. Смотрите, какие отходы…
На лице у Марины Пушкарев уловил настороженность. Марина была не такой, как в прошлый вечер. Тогда чему-то радовалась, даже восхищалась, как танцевал, хотя он прекрасно знал, что в этом деле совсем новичок. Теперь у нее напряженность во взгляде и какая-то сухость в голосе. Не поймет, что в ней таится: обыкновенная девичья ревность или Марина просто недовольна его приходом к ней. Может, она такая: голову вскружит - и до свидания. Ее никто не интересует здесь. И он тоже. Одним словом, артистка, ей сцена дороже всего.
У Пушкарева охлаждался порыв добрых чувств, брала досада на самого себя: зачем пришел? Потому и разговаривал как бы со всеми, не подозревая, что это как раз и задевало Маринино самолюбие. А девушки ничего не замечали, между собой уже называли Пушкарева "Маринин летчик".
- Пригласили на свою шею. Он еще и учить будет. Марина, он что у тебя, режиссер, администратор, завхоз?
Девушки засмеялись, а Марине было приятно слышать: "у тебя". Она встала, откинула со лба тыльной стороной ладони мальчишеский чубчик.
- Завхоз, облаками заведует, - неожиданный румянец озарил ее потеплевшее лицо, и она вздохнула легко и свободно.
- Спасибо за назначение на должность, - сказал Пушкарев, довольный, что Марина повеселела. Такой она была на танцах.
- Алексей, ты мне звезды обещал показать, - сказала она и отточенным движением руки положила на стол кухонный нож.
- А я не отказываюсь.
- Ой смотри, Марина, узнает Ксенофонт - влетит тебе за эти гастроли, - весело смеясь, предупреждали подругу студентки.
Алексея что-то взволновало. Скорее бы уйти далеко-далеко в степь, где небо распахнуто настежь и много простора. Хотелось, взявшись за руки, бежать с Мариной навстречу ветру, как взлетают самолеты. Но его сковала какая-то робость, и они пошли спокойно и торжественно.
Было тепло, тихо, небо золотисто мерцало от горизонта до горизонта.
- Я никогда не видела так много звезд, будто всю жизнь кто-то прятал от меня эту сказку, - с затаенной грустью сказала Марина.
- Такого неба в больших городах не увидишь. Оно засвечивается уличными огнями.
- Вот не знала, даже не задумывалась над этим.
- Теперь будешь знать.
- В звездах есть что-то загадочное, правда, Алексей?
- Даже в самих названиях: Вега, Альтаир, Плеяды… - без паузы продолжил Пушкарев, почувствовав приятную раскованность и все больше увлекаясь рассказом.
- Вега, Альтаир, Плеяды… - возвышенно повторила Марина. - Я произношу эти слова и, кажется, слышу в них музыку, какую-то особую, неземную. Только подумать - каждая звезда как солнце!