Мне довелось увидеть, как совершавший дежурный обход боец Коля буквально наткнулся на вынырнувшую из-под лестницы японку (Я тогда не знал, что это была Сацико, и знаком ли был с ней Коля до того – тоже не ведал). Она испуганно сжалась, соединила на груди ладони, уткнулась в них носом, закрыла глаза и попробовала пятиться. А Коля остановил её, взял в свои руки пальцы сжавшихся ладоней. Разъединил их, и ему открылись крепко зажмуренные глаза и дергающиеся в смущенной улыбке губы. Он тоже улыбнулся. Дотронулся до её плеча, чтоб успокоить. Отошел на пару шагов, оглянулся. За ним следил один приоткрытый глаз японки. Он еще раз улыбнулся, помахал ладонью, прощаясь. При этом он игриво пошевелил пальцами. Японка попробовала повторить его жест. Но вдруг смутилась и стыдливо закрыла лицо руками. Я тоже улыбнулся, и тогда, и сейчас. Такая встреча с таким прощанием не могли не позабавить. А сейчас подумалось, что именно та встреча произвела на японку такое сильное впечатление, что даже одним глазом она сумела разглядеть в Коле что-то привлекательное, "цепляющее"… Да, а его прикосновение к её плечу?!
Позже мне представили эту женщину, как "способную вести переговоры" по смягчению возможных конфликтов между нами и гостями. Она владела английским, знала даже несколько русских слов, китайских, а я – говорил по-немецки, имел на вооружении несколько тоже китайских и уже японских слов. Нельзя было, разумеется, сбрасывать со счетов язык жестов. Все это позволило мне узнать её имя – Сацико, что она вдова погибшего офицера достаточно высокого ранга что она потеряла мать и двоих детей во время атомной бомбардировки Нагасаки. К тому же, сообщая о гибели мужа, вдова вся как-то подтянулась, давая понять, что гордится подвигом человека, отдавшего жизнь за Императора, Японию!.. Во время переговоров Сацико вела себя достойно, разумно. Напрягая шею, высоко тянула голову. Отчего казалась намного выше, чем была на самом деле.
Интересно, когда я разговаривал с Сацико, то все время пытался соединить две половинки этой женщины – сидящей передо мной, и той, что "случайно" повстречалась с бойцом Колей – не получалось. И еще – я долго не мог понять, почему Сацико, когда приходила ко мне, часто озиралась, всматривалась в лица встречавшихся бойцов. Скорее всего, она искала среди них – бойца Колю. Уже тогда, должно быть, отсутствие в поле её зрения этого бойца – томило Сацико.
А боец – Коля… фамилии его не помню. Её редко произносили. Обычно бойцов звали только по фамилиям, а Он – оставался почему-то для всех и всегда – Колей…
… Среднего роста, белесый, со светло-голубыми глазами… скорее можно было сказать, что он казался бесцветным, мягким, незаметным, лишенным каких-либо отличительных признаков. Очень немногим, было известно его умение увлекаться, дотошно в чём-то разбираться. Далеко не всем доводилось увидеть, как загораются особым блеском его глаза. Как он в эти моменты становится плотнее, крупнее, жестче – как его энергетика, дотоле жидковатая, обретала ясные очертания. А когда понятливость, умение и возможности Колины – проявлялись, и не могли не удивить мало знавших его товарищей, то он объяснял это тем, что происходит – не просто из коми, а из коми-зырян, подчеркивая, что из зырян происходили Ломоносов, Распутин и знаменитый философ-социолог Сорокин! Вряд ли он успел (вернее сумел бы!) к тому времени всё это сообщить Сацико. Да если бы и успел, то вряд ли она смогла оценить перечисленные достоинства.
Ведь в любви (а то, что у них была любовь – сегодня я могу утверждать с уверенностью!) ищется и ценится совсем другое. Теперь в солидном возрасте, я хорошо знаю, что Любовь на многое способна. Она может ослепить, но может вооружить влюбленного "приборами", которые позволят без труда обнаружить в любимом такие качества и возможности, о которых их обладатель даже не подозревает!
Сдержанность наших "гостей", обогреваемых вниманием "хозяев", заметно таяла. Но первый шаг к оживлению сделали дети. Сначала они принялись пересчитывать ступеньки казарменных лестниц. Позже заинтересовались пушками, машинами, когда бойцы проводили чистку матчасти, ее регулировку. Детское любопытство не мешало, оно даже забавляло личный состав. Незаметно бойцы и офицеры стали все чаще обмениваться мнениями по поводу детской активности… с их мамами.
А потом… я ещё раз увидел, как заряжающий второго орудия первого взвода обменивается улыбками с той, которую звали Сацико. И в какое-то мгновение показалось, что они понимают друг друга. Разговаривают. Когда же они прощалась, то помахивали друг другу ладонями, игриво перебирая пальцами. При том, парочка не обращала никакого внимания на удивленные взгляды окружающих.
Надо сказать, что разговаривали, ну, скорее, – общались – почти все. Почти у всех с кем-то как-то складывались какие-то отношения. Совершенно по-разному (и не могло быть иначе), ведь никто ни на кого не был похож – ни наши ребята, ни японки, ни их дети. Кто-то был застенчив, кто-то – лукав, проворен, кто-то тянулся к прикосновениям, а кто-то их старательно избегал…
Но, при этом, все заглядывались на Колю с Сацико. Трудно сказать, что занимало всех. Осуждали эту пару или пробовали брать с неё пример?
Мне же нравился любой мотив, я радовался отсутствию конфликтов.
Но мой заместитель по политической части усмотрел в общении личного состава с японками и их детьми "размагничивание воинской дисциплины". Я попытался его успокоить: мол, скоро мы уедем, а у вчерашних врагов останутся в памяти наша открытость, доброта… и они потом расскажут сестрам, братьям, мужьям, папам. "Священный долг" мешал замполиту сразу со мной согласиться, но…
Вскоре меня вызвали в штаб армии. Обсуждалась проблема отъезда на Родину. Поиск времени и места погрузки занял почти весь день.
Когда же я вернулся в казарму, то попал в самый разгар переустройства – мои подчиненные приспосабливали для обитания наших гостей спортзал.
Все занятия физкультурой личного состава решили перенести на свежий воздух. Это было предложение старшин подразделений, одобренное всеми командирами и, что меня особенно обрадовало, замполитом. Я ему благодарственно пожал руку. А когда на ночлег стали собираться наши уже не просто "гости", а "желанные" и нельзя было не заметить, что они дружно волокут тележки с выстиранным и выглаженным солдатским бельем (!) – то я даже обнял замполита!..
И тут, через его плечо, я заметил, как к старшине артбатареи подбежала Сацико, и жестами стала объяснять (ну, совсем, как девчонка!), что ей нужна помощь, она одна, ей трудно тащить тележку. Рядом со старшиной стоял Коля, его-то старшина и подтолкнул к японке: помоги, мол…
На лице японки вспыхнуло и заиграло благодарственное сияние.
Легко было догадаться, что Сацико подошла к тому старшине, не случайно, а потому что он стоял рядом с Колей. А как она схватила его за руку и поволокла за собой! Он этому тоже обрадовался, поскакав за Сацико козликом…
На это все обратили внимание, потому что движения убегавшей пары никак не походило на японский церемониал. Но так как веселенькая пара быстро исчезла, то все спокойно вернулись к своим делам. И я тоже. К тому же, мне надо было ознакомить офицеров с планами, отъезда нашей части и предстоящей уже через два дня погрузке. Я, наверное, никогда не вспомнил бы об этих веселых скачках бойца Коли и японки, если бы…
Через пару дней в разгар наших сборов, ко мне не подошел командир второго орудия первого огневого взвода и не спросил:
– Что делать с этим… Колей?
Тут уж сразу вспомнились "веселые скачки". Я не успел спросить – "А что случилось?", как сержант, оглядевшись по сторонам, шепнул:
– Он два дня не ночевал в казарме…
– А где он?.. – в ответ Колин командир орудия пожал плечами.
Никто на нас не обращал внимания. Все были заняты сборами. И японки, и их дети помогали нашим бойцам. Это надо было видеть. Эту картину можно было бы долго рассматривать, если бы у меня и у командира орудия было на то время. Но его не стало…
Мы двинулись, не зная куда. Попробовали налево, потом направо… неожиданно к нам подошла рослая японка и жестами дала знать, куда следует идти. И сама двинулась впереди нас. Затрудняюсь сказать: хотела ли она помочь нам или своей подруге… и была ли та ее подругой, или наоборот – соперница, и наша проводница желала ту – другую – выдать, проучить? Мы тогда об этом не думали – нам надо было найти Колю. Эта ситуация очень тревожила. Действительно, ситуация – пренеприятнейшая. При любом исходе! Как бы она не прояснилась, каким бы боком она не раскрылась. Даже, если это гибель человека, даже, если это шутка! Я понимал, что грозит Трибунал (и не только ему одному!).
В моей голове вертелась куча предположений – бегство, убийство, увлечение, месть за мужа со стороны японки… и неотступно цеплявшийся за любое предположение – вопрос: – что делать?!
Волнение, даже страх – завоевывали во мне всё больше и больше клеток.
Мы, конечно, торопились, шли быстро, но едва поспевали за деловито семенившей японкой, она так быстро и решительно двигалась, будто предпринятая вылазка для нее важнее, чем нам.
Но перед тем самым домом она резко остановилась и жестами дала понять: "дальше она – ни-ни". Да так же без слов объяснила нам, как следует самим двигаться к цели.
На втором этаже перед нужной дверью мы, я и сержант, нерешительно остановились, одновременно о чем-то задумавшись. Но два синхронных глубоких вздоха дали нам сигнал: надо что-то делать. А дверь сама распахнулась и на нас двинулась стопка глаженного солдатского белья, которую в руках держала Сацико. Может быть, она решила, что мы пришли за этим самым бельем?..
Но, увидев офицера – да при том командира части, сообразила, почему и за кем пришли!