Он жили. Окружённые врагом, загнанные в леса, встречаясь каждодневно с лишениями и смертью, они всё-таки жили… Они приплясывали у костров, смеялись во весь голос…
А там, в двухстах километрах, под Деснянском… Топорков зажмурил глаза, и в ушах тут же раздался металлический, сухой голос: "Erster, zweiter, dritter, vierter, fünfter!.. Fünfter!.. Fünfter!.. Fünfter!.."
Этот голос впился в него и тряс, колыхал иссушенное, лёгкое тело.
- Товарищ гражданин! - заорал в самое ухо часовой, продолжая трясти Топоркова за плечо. - Никак не докличешься!.. Вас до командира просют!
- Слушай, майор! - подняв массивную голову, сказал командир. - Обоз с оружием мы вышлем! Есть тут одна идея…
3
Ритмично стучали в полумраке два молотка. Под навесом, где на стенах висели немецкие шмайссеры и карабины и аккуратными штабелями высились цинковые коробки с патронами, Топорков и заместитель командира Стебнев заколачивали большие ящики.
- Ты всё-таки будь осторожен, майор, - вгоняя гвоздь за гвоздём, говорил Стебнев. - Связь у него налажена неплохо. Рации, конечно, никакой не может быть, но доносит быстро…
- "Почта"? - спросил Топорков.
- Вероятнее всего. И где-то совсем близко… Так что об обозе они, наверно, узнают уже завтра или послезавтра… - Стебнев подхватил ящик, вынес его из склада под деревья, где стояли четыре пароконные телеги. Дно телег было выстлано сеном.
Стебнев поставил ящик на телегу, аккуратно уложил его.
- Думаю, предатель напросится вместе с обозом, - тихо сказал Стебнев, и круглые его глаза хитро прищурились. - Уж к больно лакомый кусок, этот обоз. В заслугу причислится.
- Вот как?
Под навес, пригнувшись, вошёл командир.
- Ну что ж! Всё идёт как надо! Добровольцы нашлись, майор! Парни знают, что идут на большой риск. Сказано им - везти оружие в Кочетовский отряд, соседям, за речку Сночь. Сказано, что ты оттуда. Что по званию майор… - Командир посмотрел на большие мозеровские часы с треснутым стеклом, ремешок которых впился в его мясистую руку. - Кстати, вот что… - Он снял часы и протянул их Топоркову: - Прими. Пригодятся.
- Спасибо.
- Заместителем твоим пойдёт Гонта. Толковый мужик.
- Он знает?
- Нет.
Командир вздохнул, отчего выпуклая шарообразная его грудь мощно натянула портупею.
- Пойдём, представлю тебя ребятам, майор. И смотри в оба!..
День третий
ЗАПИСКА В "ПОЧТОВОМ ЯЩИКЕ"
1
В тумане меж деревьев двигалась какая-то группа. Неясные, зыбкие тени словно бы проецировались на белый экран. Чуть слышно поскрипывали колёса, и сочно, свежо чавкали, увязая в мокрую землю, копыта и сапоги: чвак, чвак, чвак…
Впереди шёл веснушчатый разведчик Лёвушкин, шёл, насторожённо прислушиваясь, указывая обозу путь по каким-то лишь ему одному известным приметам.
У первой телеги - груз укрыт под слоем сена, но видно по колёсам, что тяжёл, - шёл Гонта. Из-под сена, как указательный палец, выглядывал ствол трофейного МГ. Если бы не этот пулемёт, картина была бы мирной, почти идиллической: мужички в извозе…
Следом - вторая повозка, с Мироновым. Этот шёл мелкими шажками, бодро, и пуговицы на его шинели сияли, и подворотничок был подшит чистый, будто собрался сверхсрочник в субботнюю увольнительную.
У третьей повозки - Бертолет с парикмахером Берковичем. Эти шли задумчивые, ссутулившись, один за другим, будто несли, как бревно, одну общую тяжкую ношу.
Четвёртая телега - Степана - запряжена трофейными битюгами. За телегой, поводьями к задку, - две заводные лошадки.
Поотстав метров на пятьдесят от обоза, шёл арьергард - Андреев и Топорков. У Андреева за спиной - винтовка прикладом кверху. Брезентовый капюшон приоткрыт, и выставлено к туману, как радар, хрящеватое стариковское ухо.
Скрип-скрип, чвак-чвак…
Топорков поправил за спиной автомат, осмотрел серые спины, серые крупы лошадей. Вот и тронулись, вот и вышел обоз. Четыре телеги. Семеро партизан. В сущности говоря, семеро незнакомых ему людей. И один из них, возможно, враг…
У опушки, где туман распадался на клочья, выросли две фигуры - словно бы раздвоились тёмные стволы осин. Помахали руками, указывая путь. Обоз прошёл мимо и растаял в тумане.
Двое дозорных партизан посмотрели вслед, закурили. Тот, что был постарше, озабоченно покачал головой.
- Думаешь, не дойти? - спросил молодой.
Старший ничего не ответил, только смотрел в туман. И лицо у него было такое, как будто проводил товарищей в последний путь.
2
В частое постукивание колёсных ободьев о корни, приглушённые удары копыт о песок вливались, обтекая молчаливого и одинокого майора, тихие партизанские разговоры.
- Завидую, что ты учёный! - говорил Степан, поотстав от своих битюгов и обратив к Бертолету широкое, кирпичного цвета лицо. - Сильно завидую… Вот ты, например, чего окончил?
- Вообще-то в университете учился, - серьёзно ответил Бертолет. - Окончил филологический… а потом потянуло на физико-математический.
- Ух ты! - сказал Степан. - А вот, скажем, дроби знаешь?
- Знаю.
- И эту… физику?
- Немного.
Бертолет замялся. Он, как и все люди, увлечённые сложной внутренней работой, отличался в обращении особой, несколько наивной прямотой, и это, очевидно, нравилось простаку ездовому, с которым обычно разговаривали насмешливо. Степан вглядывался в тонконосое, удлинённое лицо собеседника с той внимательностью и увлечённостью, с какой мальчишка смотрит в калейдоскоп, стараясь догадаться, как это из простых и понятных элементов возникает непостижимая сложность.
- А чего ты каску носишь? - спросил он. - Это ж два кило железа. Я б лучше обоймов насовал по карманам.
- Как тебе сказать? - Бертолет улыбнулся. - Вот был такой Дон-Кихот, он медный таз носил, а я - каску… По правде говоря, я больше всего боюсь ранения в голову.
- А чего?
- Мозг! - Бертолет постучал по каске. - Здесь всё, в этом сером веществе. Все наши знания, чувства, память. Весь мир. Это самое важное и беззащитное, что есть в человеке.
- Скажи! - Степан покачал головой, затем, сняв шапку, провёл ладонью по волосам, словно бы нащупывая что-то, ранее ему неизвестное. - А шо? Надо будет завести каску!..
- Тебе-то зачем? - раздался голос Лёвушкина. - Чего тебе опасаться? У тебя самое ценное не здесь, ты ж наездник!
В своих мягких брезентовых сапогах разведчик Лёвушкин неслышно возник рядом, взял в мешке на возу сухарь, сунул за щеку.
- А по-моему, - сказал он Бертолету, - кто боится пули, тот не боец. Так вот, француз! - И растворился в соснячке, будто не появлялся.
- Ну, скаженный! - восхитился Степан.
Топорков позавидовал молодости и энергии разведчика. Каждый шаг давался майору с трудом. А хуже всего - это чувство одиночества среди людей, близких тебе по духу, но отдалённых раздельно прожитой жизнью.
Он шёл, смотрел, слушал, и длинные худые ноги его отшагивали ритмично, как косой землемерный аршин.
Гонта, подойдя к бывалому солдату Миронову, советовался, глядя исподлобья:
- Сколько сдюжим по песку, старшина?
- Да километров с тридцать пять. Мы в окружении, правда, по пятьдесят давали, так то бегучи… Колёса бы вечером надо подмазать. Я баночку трофейного тавота прихватил.
- Добре.
- И ещё: надо бы "феньки" с возов на руки раздать. Если наткнёмся на немца, сразу удар - и отход. Они гранатного удара не любят, теряются.
- Добре.
Умелый, ладный был партизан Миронов, бывший старшина-сверхсрочник; Топорков позавидовал его хозяйственной предусмотрительности, которая позволила старшине близко сойтись с полесскими партизанами.
3
Далеко за полдень телеги сгрудились возле старой, с засохшими когтистыми ветвями вербы. Тонко звенел неподалёку родник, и лошади, склонившись к воде и всхрапывая раздутыми ноздрями, пили, пили…
Привалившись к телеге, Топорков наблюдал за партизанами.
Конюх Степан хлопал лошадей по холкам, разглаживал спутавшиеся гривы. Бертолет, усевшись на причудливой коряге, силился стянуть с ноги сапог. Лёвушкин рассказывал Миронову довоенный анекдот о враче и старушке. Они сидели под самой ветлой, а над их головами зияло чернотой дупло.
- Товарищ майор! - встревоженно сказал Беркович, выбираясь из кустов. - Здесь кто-то был… недавно!
Топорков шагнул навстречу Берковичу, увидел разбросанные по земле рыжие бинты.
- Это мы… - пояснил Лёвушкин. - Здесь Ванченко умер.
Протрещали кусты, и последняя телега скрылась в лесу, распрямились ветви. Топорков остался на поляне под старой ветлой один. Он долго всматривался в деревья, кусты. Снова бросил взгляд на обгоревшее дерево с дуплом, на корягу, на тяжёлый, вросший в землю валун…
Кусты раздвинулись, и к ветле вышел Гонта.
- Ты чего, майор? - спросил он.
- Я сейчас… Догоню!
Гонта недоуменно посмотрел на Топоркова, двинул тёмными бровями и исчез в лесу. Но, отойдя недалеко, замедлил шаг, остановился и, обернувшись к поляне, стал вслушиваться.
А Топорков тем временем подошёл к ветле, нащупал узкой длиннопалой кистью тёмный провал дупла. Извлёк оттуда горсть старых, слежавшихся листьев. Неторопливо разжал пальцы, рассыпая листву. Глаза его прыгали с одного предмета на другой, словно он что-то искал.