- Не знаю. Но думаю так, что по последней.
- Правильно! - сказал боец с седыми усами. - Хреновый был бы он кавалерист, если б конем поступился. Конь - он первый друг, брат и отец.
- А у меня думка такая: не по правой, не по левой нам итти не придется, - сказал за костром чей-то голос.
- Это почему так? - спросил боец в черной кубанке.
- Все здесь останемся. Завели нас на погибель, который день бьемся, а их, гляди, сила какая!
- Это кто ж так говорит? - грозно спросил Харламов. Он приподнялся и увидел за дымом скрюченную фигуру бойца в рваной шинели, прозванного за выбитые зубы Щербатым.
- Ты, заячья душа, понимаешь, что говоришь? - спросил Харламов, сдвинув угловатые брови.
- А что? Я свою мнению высказал, - опасливо проговорил Щербатый.
- Да я тебе, зараза, с потрохами вышибу такое твое мнение!
- А что, я ничего, - захныкал Щербатый, втягивая голову в плечи.
- Что за шум, а драки нет? - сказал сбоку бойкий женский голос. - Что, мальчики, не поделили чего?
Бойцы оглянулись.
Взявшись за бока и наморщив маленький нос, Дуська весело смотрела на них.
- А ну, мальчики, подвиньтесь! Дайте и мне кости погреть. Насквозь отсырела. - Она втиснулась между бойцами и, вздохнув, обеими руками потянулась к огню.
Боец в черной кубанке хлопнул ее по широкой спине:
- Эх, Дуся! Цветик лазоревый!
- Не трожь! - строго предупредила она. - Смотри, Сачкову скажу, он те всыпет Кузькину мать!
- Извиняюсь, Авдотья Семеновна. Я ведь от души, - сказал боец, усмехнувшись.
- Знаем мы вашего брата! А чего вы расшумелись?
- Да вот Щербатый сомневался, как бы нам здесь не остаться.
- Нашли кого слушать. Тоже герой!.. А может, и ты сомневаешься?
- Ну что ты! Я с товарищем Ворошиловым, как немцы наступали, всю Украину до самого Царицына прошел. В каких только окружениях не были. Ничего, вывел он нас. И теперь выведет, - сказал боец с твердой уверенностью.
- Правильно! - подхватил Харламов. - Пока товарищ Ворошилов и Семен Михайлович с нами, мне хоть бы что!.. Выведут. И не в таких переплетах бывали.
- Слыхали, мальчики, что в третьей бригаде этой ночью случилось? - спросила Дуська.
- Ну, ну?
- Паны заставу сняли.
- Как так?
- Часовой заснул. И вот из-за одного человека почти целый взвод пострадал.
- На посту заснуть - гиблое дело, - сказал взводный Чаплыгин. - Правду сказать, ребята, и я в ту войну по этому делу проштрафился. Зато уж так проучили меня, умру - не забуду.
- Расскажу, товарищ взводный, - попросил боец в черной кубанке.
- Что ж, можно, - сказал Чаплыгин. - Дайте уголек.
Он прикурил от поданного ему уголька и сделал подряд две затяжки.
- Так вот как было это дело, - начал Чаплыгин. - Служил я действительную в Гродненском гусарском полку. В Варшаве стояли. Хорошо. Кончил учебную команду и получил чин унтер-офицера. По-нашему - отделенного командира. Отделений на всех нехватило, и мы, несколько человек, остались сверх штата. Таких вицами называли. А тут вскорости германская война началась. И аккурат я тогда в полевом карауле заснул. Помню, сон снился, будто у нас престольный праздник и деревня на деревню на кулачки пошла. Против меня всегда выходил один парень. Егоркой звали, а по кличке Балда. На кулак очень даже крепкий был человек, а на голову чистый дубец. И вот снится мне, будто мы с ним схватились. Я только было хотел сунуть ему под ребро, да поскользнулся, а он как мне по уху вдарит! У меня аж искры из глаз. Мигом проснулся. Глядь, а это вовсе и не Балда, а наш взводный унтер-офицер Пустовойтенко. Очень серьезный был человек. "Ты, - говорит, - такой-сякой, на посту спать? А ну, собирайся, бери коня, поедешь со мной".
Вдали беглым огнем ударили пушки. Шумное эхо покатилось по лесу. Бойцы подняли головы и прислушались.
- Наши или поляки? - поинтересовался боец в черной кубанке.
- Наши, - успокоил Чаплыгин. - Ну, слушайте дальше. Да. Поехали мы со взводным. Куда, думаю, он меня тянет? А спросить нельзя - дисциплина. И вот выезжаем мы в чистое поле, к болоту. "Слазь, - говорит, - и принимай болото под охрану". Взял он моего коня и уехал. А ночь - зги не видать! Стою, охраняю болото. И такой страх на меня напал - один в чистом поле. А мы аккурат немецкого наступления ждали. Да. Ну, начинает светать. Туман поднялся. Вдруг гляжу, что-то шевелится. Меня аж в ледяной пот ударило: вижу, немцы цепями идут! Но еще далеко. Так шагов триста, а может, побольше. Ну, думаю, конец мой пришел. Поднял винтовку, приладился. Все же, думаю, хоть двух-трех подвалю. И вдруг слышу: "чок-чок" по болоту. Едет кто-то. Я тихонько шумнул: "Стой, кто идет?" А он в ответ: "Старший унтер-офицер Пустовойтенко! А кто на посту?" - "Вице унтер-офицер Чаплыгин на охране болота!" - "Снимаю тебя с поста, - говорит, - но смотри, брат, в следующий раз". И коня моего мне подает, а тут и пехота наша из леса. Вот, ребята, какие дела. Прямо скажу - очень я тогда напугался.
- А я, взводный, тоже вчера струхнул, как вы нас с Петровым с донесением посылали, - помолчав, сказал боец в черной кубанке.
- Ну? А ты будто не трус, - заметил Чаплыгин.
- Да лучше десять раз в атаку сходить, чем такое увидеть!
- А что ты видал? - насторожился Чаплыгин.
- Только мы с Замостья свернули на Чесники, там дорожка такая лесная, гляжу, из-за дерева солдат в меня целится. Я за клинок - и к нему. А он целится и не стреляет. Что такое? Подъезжаю - мертвяк! Рыжеватый такой, усы кверху. Видать по личности - с немцев. Да. Ну, осмотрелся. Вижу, у него винтовка между суков всунута, а сам, как убило, до дерева привалился. Издали посмотришь - прицеливается! Вот тут-то я и напугался до ужаса. А потом, - боец усмехнулся, - а потом Петров и говорит: "Посмотри у него в ранце, может, консервы есть?" Я за ранец. А он тяжелый. Пуда два, если не больше. Раскрываю. И чего там только нет! Сверху миткаль. Целая штука. Потом товар на три пары сапог. Потом бабских рубах и сподников дюжины две. А на самом низу чего-то блестит. Я сначала думал - консервы. Нет, гляжу, что-то тяжелое, фунтов на двадцать. Вынимаю. Что за чудо? Штуковина такая, будто серебряная, а в ней сверху семь дырок. Пошарил еще - вторую вынимаю. Петров посмотрел. "Это, - говорит, - семисвечник. - Он, - говорит, - его из какой-нибудь синагоги унес"… Ну, а консервов не оказалось. Видать, он их сам поел. Очень даже толстый немец.
- И до чего человека жадность доводит, - сказал Харламов, - такой груз с самой Украины тащил!
Отдаленный гул артиллерийской стрельбы внезапно придвинулся. Впереди начали бить тяжелые пушки.
- Четвертая на прорыв пошла, - определил Харламов при общем тревожном молчании. - Ай и молодцы ребята в четвертой дивизии! Одно слово - шахтеры. Горами ворочают, да.
- Не зря Семен Михайлович ее впереди послал, - сказал Чаплыгин, прислушиваясь к шуму все нараставшей стрельбы.
- Семен Михайлович сам при ней все время находится, - заметил Харламов. - Связные гутарили, который день не слазит с коня. А товарищ Ворошилов вчера самолично первую бригаду шесть раз в атаку водил, как прорывались с Замостья.
Артиллерийская стрельба неожиданно смолкла. По лесу раскатывался мощный сливающийся крик.
- Что это? - спросил Щербатый, бледнея.
- В атаку пошли.
- А чего вдруг замолчали?
- Рубят. Какой может быть крик!
- Тихо, ребята! - предупредил Чаплыгин, хотя все молчали. - Слушайте, кто это шумит?
Со стороны штаба полка, размахивая руками и что-то крича, бежал Митька Лопатин.
- Братва! Братцы! Товарищи! - кричал Митька. - Четвертая дивизия прорвала фронт! Ура! Коммуникации противника прорваны! Противник бежит! По коням, братва!
Вскочив в седла, бойцы продирались сквозь трещавшие кусты. Под копытами лошадей захлюпала жидкая грязь.
Отыскивая глазами командира полка, Вихров повел эскадрон к опушке леса, откуда вновь послышались крики.
Мимо него, размахивая над головой тяжелым мечом, проскакал Дерпа. За ним с дробным топотом прошел эскадрон. Вихров словно впервые увидел мелькавшие мимо него молодые и старые, чубатые и давно небритые усатые лица бойцов, полные одним и тем же выражением суровой решительности. У многих головы были обмотаны окровавленными бинтами и тряпками.
- Вихров, гляди! Вон они! - крикнул скакавший рядом с ним Ильвачев.
В ту же секунду перед Вихровым открылся пологий склон поля с блестевшей неподалеку рекой. Все поле было покрыто отступающими белополяками. Среди бегущих, настигая их, скакали всадники в буденовках, фуражках и косматых папахах. Там часто взлетали и опускались клинки…
У опушки несколько бойцов быстро амуничили лошадей захваченной батареи.
Близ дороги гнали бегом большую толпу пленных. Вихров перехватил налитый ужасом взгляд офицера и, отвернувшись, увидел двух всадников с осунувшимися, утомленными лицами. Они стояли в стороне, на пригорке, и пропускали мимо полки.
Под одним из них была большая рыжая лошадь в белых чулках, под другим, который держал опущенную к стремени обнаженную шашку, переступал с ноги на ногу буланый жеребец с черным хвостом.
- Ура! Ура! - повертывая к ним головы, радостно кричали бойцы, потрясая клинками.
Конная армия, выйдя из окружения, присоединялась к общему фронту.
1946–1948
Москва