Рябой парень отскочил от двери и, скрывшись в толпе, пошел вдоль балаганов. Навстречу ему с музыкой и пьяными криками медленно подвигалось шумное шествие. Впереди всех, высоко вскидывая ноги, отплясывали чертовского гопака два голых по пояс человека. Один из них, с белыми шрамами на искромсанном шашкой лице, был в цветных женских чулках с голубыми подвязками и шелковых трусиках; на другом, чубатом, белели пышные, как морская пена, кружевные панталоны, из которых выставлялись его черные волосатые ноги. Пляшущим подыгрывали гармошка и бубен. Позади всех со смехом и криком валил кучей народ.
- Швыдче! Швыдче! - кричал идущий рядом махновец с висячими усами. - А ну, а ну, хлопцы!.. Вот так гарно! - Видимо, очень довольный, он хохотал и, приседая, хлопал себя по коленкам. - А ну, гуляй за мои! - распалясь, крикнул он, вынимая из кармана и бросая под ноги пляшущим два золотых.
Рябой парень, улучив момент, быстро схватил откатившуюся в сторону монету и сунул ее за щеку. Но его движение не ускользнуло от пляшущих. Они с криками бросились на него.
- Ты шо, сука, паразит, зачем гроши узял?
- Не брал я!
- Не брал? - послышался хряский удар.
Чубатый в панталонах сидел верхом на рябом парне, засунув черные пальцы ему в рот, отдирал щеку. Другой, зверски выкатив глаза, тузил его кулаками. Острый крик прорвал воздух.
- Бьют!..
- Где, кого бьют?
- Афоньку Кривого!
- Стой! Не бей, он мне кум!
Несколько человек бросились в общую свалку. Вокруг слышались хриплая ругань, кипящее злобой дыхание. Над кучей тел взлетела рука с гранатой. Смотревшие на драку шарахнулись в сторону.
Грохот пулеметной стрельбы, раздавшийся в эту минуту на противоположной стороне площади, почти не произвел никакого эффекта. В "армии" Махно это было обычным явлением. Стреляли по любому случаю: и в знак сбора, и для выражения восторженных чувств, и просто так - по пьяному делу. Стрелял тот, кто только хотел. Однако некоторые все же подняли головы и посмотрели по сторонам с таким видом, словно хотели спросить: кого, мол, зовут? В глубине площади стоял на тачанке большой толстый человек с непомерно маленькой головой и, размахивая длинными руками, что-то кричал.
- Братишки! - крикнул махновец с висячими усами. - Жаба народ кличе. Треба итти.
Толпа повалила к тачанке. Вместе со всеми как ни в чем не бывало шагал Афонька Кривой.
Несколько сот человек окружили тачанку. Все смотрели на Фильку, ждали, что-то он скажет.
- Братишки! - крикнул Филька. - Мой помощник Копчик сегодня ночью произвел самочинный обыск и смыл вот эту штуку.
Толпа ахнула. Махновцы жадными глазами смотрели то на Фильку, который, высоко подняв руку, держал наманикюреннымии пальцами золотой портсигар, то на стоявшего у тачанки тщедушного человека с бледным лицом, которому маленький с горбинкой нос действительно придавал сходство с копчиком.
- Шо ему за это полагается? - спросил Филька зловеще.
Площадь молчала.
- Шлепнуть его! - спокойно сказал усатый махновец.
- Не надо… Пустить!.. Расстрелять!.. - на разные голоса закричали в толпе.
Филька махнул рукой в знак того, что решение принято, сунул портсигар в карман и с довольным видом полез с тачанки.
- Ну, пошли, милый! - ласково сказал он, подходя к Копчику и легонько выталкивая его из толпы.
Копчик прянул в сторону, бормотнул что-то, хватаясь за тачанку.
- Ты шо, милый, боишься? Не бойся, миляга, больно не будет. Я тебя по старой дружбе так шлепну, шо и маму сказать не успеешь, - успокаивал Филька.
Копчик затрясся всем телом; и, уцепившись за тачанку, залился отчаянным криком.
Филька нахмурился. Его мощная челюсть угрожающе выставилась.
- Ну, хватит! - резко сказал он. - Пошли! Не будем волынить!
Схватив упиравшегося Копчика за шиворот, он оторвал его от тачанки и поволок из толпы.
Спустя некоторое время у крайних хат хлопнул выстрел.
- Ишь, сволочи, не поделили! - сказал Афонька, посмеиваясь.
- Да уж Жаба… это такой… - говорили махновцы, - своего не упустит. Вот и заимел портсигар.
Толпа расходилась. Внезапно в глубине выходившей на площадь улицы произошло движение. По улице с грохотом мчались четвернями тачанки.
- Батько! Батько приехал! - завыла толпа, бросаясь навстречу Махно.
Афонька, растопырив локти, ершом пробирался к окраине площади. Грубо толкал встречных и поперечных. Еще во время драки ему подбили другой глаз; он плохо видел и, потеряв направление, выбрался к окраинным хатам, когда тачанки уже проехали. Все же он успел вполглаза увидеть, как на крыльцо небольшого дома поднимался маленький человек в черном пиджаке, перехваченном сверху ремнями, в смушковой шапке и в высоких сапогах. Маленький человек был Махно.
Махно сидел за столом, положив локти на карту и запустив руки в длинные волосы. Хозяйка, вдовая попадья со скорбным лицом, испуганно моргая, молча стояла у буфета, ждала, не прикажет ли "батька" чего. Хотела нести обед, уже давно было готово, да кто его знает, бешеного: спросишь, а он еще запустит чем попадя. В прошлый раз чуть не убил.
Кто хоть раз видел Махно, тот запоминал его на всю жизнь. С землисто-желтым, всегда чисто выбритым лицом, с впалыми щеками и жесткими черными, падающими на узкие плечи волосами, Махно напоминал переодетого монастырского служку, заморившего себя постом. По первому впечатлению это был больной туберкулезом человек, но никак не грозный и жестокий атаман, вокруг имени которого сложились кровавые легенды. И только небольшие темнокарие глаза с необыкновенным по упорству и остроте взглядом, не меняющим выражения ни при редкой улыбке, когда он показывал желтые лошадиные зубы, ни при отдаче самых жестоких приказов, вызывали безотчетное содрогание у каждого, кому приходилось с ним встречаться, и придавали зловещий вид его лицу.
"Ишь, нечистый дух, как сверкает глазищами! - думала попадья, искоса поглядывая на Махно. - И принесла его нелегкая на мою голову! И хоть бы слово сказал, чорт косматый… Знай сидит да молчит…"
За дверью заскрипели грузные шаги. В комнату, не спросись, вошел Филька.
- Почтение, Нестор Иванович! - с угодливым видом заговорил он, подходя к "батьке" и пожимая протянутую ему небольшую с белыми ногтями голодную волосатую руку.
- Здравствуй! Новости есть? - блеснув на него глазами, спросил Махно скрипучим, как всегда, голосом.
- Есть… Обедать будешь?
- Буду.
- А насчет питьбы как?
- Катай! - кивнул "батька".
Филька повернулся, глазами показал попадье - подавать. Потом слазил в буфет, поставил на стол две бутылки коньяку, стаканчики и тарелку с огурцами. Аккуратно поправив рукава, он разлил коньяк в стаканчики - побольше в "батькин", поменьше в свой - и с нетерпеливым любопытством в желтых кошачьих глазах уставился на Махно.
- Хорош! - похвалил "батька", сделав крупный глоток. - Где разжился?
- Генеральский. Слащева. Целый ящик достали.
Махно допил стаканчик, почмокал губами и снова налил.
- Так, говоришь, новости есть? - спросил он, взяв со стола бутылку и разглядывая сиреневую с серебром этикетку.
- Продотрядников задержали, Нестор Иванович. С Питера, путиловские.
- Что? - Махно быстро поставил бутылку на стол. - Путиловцы?
- Шесть человек. Сонными взяли. Один шибко вредный, отбивался. Гуро было шею сломал… Я с ними поигрался малость. Хотел гробануть, а потом решил дождаться тебя.
- Правильно сделал. Давно я с путиловцами не толковал… А где их документы?
- У меня, - Филька достал из кармана и положил перед "батькой" стопочку аккуратно сложенных листков.
Махно надел очки и стал молча просматривать документы.
- Ого! И карась поймался! - с довольным видом вдруг сказал он, проглядывая большую, в пол-листа, бумагу, в верхней части которой стояло напечатанное на машинке хорошо известное тогда слово "мандат". - Это кто ж такой - Гобар? - спросил "батька".
- Тот самый, шо отбивался, - пояснил Филька. - Он, видать, главный у них. Они, сволочи, не говорят. Он и в Красной гвардии служил. Завхозом. Там есть бумажка.
- Коммунист? - Махно поверх очков кинул, взгляд на Фильку.
- Как же! Вот его партийный билет. - Филька, сверкнув кольцами, ткнул толстым пальцем в лежавшую среди бумажек тонкую книжечку.
- Используем, - сказал Махно, откладывая в сторону документы Гобара. - А где они сейчас?
- Я велел их во двор привести. Там с ними Гуро и Лященко с хлопцами.
- Хорошо. После обеда я ими займусь, побеседую, - сказал "батька" с загадочным видом.
У Фильки дрогнули ноздри. Он хорошо знал, как "батька" проводит беседы.
- Ну, а еще что? - после некоторого молчания спросил Махно.
Филька угодливо усмехнулся, потер руки - видно, давно ждал этого вопроса. С видом заговорщика он подвинулся к "батьке" и, понизив голос, сказал:
- Нестор Иванович, ту коломбиночку с хутора, шо ты говорил, я расстарался.
- Ну? - Махно с довольным видом взглянул на него. - Привез?
- Здесь она… Батька не давал, топором отбивался. Пришлось его на месте пришить.
- Может, кто посторонний видел?
Филька откинулся на стуле и обеими руками махнул на Махно:
- Шо ты! Разве мне в первый раз! Все шито-крыто. А хутор мы спалили. Нехай теперь…
Филька смолк и быстро оглянулся на дверь. В комнату вошла попадья с подносом в руках. Следом за ней вошел неряшливо одетый человек лет пятидесяти, с длинными, до плеч, поседевшими волосами, в мягкой фетровой шляпе и золотых очках на мясистом носу.
- Приятного аппетита, - глухим голосом сказал вошедший, оглядывая стол беспокойным взглядом серых выцветших глаз.