Через наспех исправленный мост шагом переезжала батарея. На берегу в ожидании переправы табором скопились пулеметные тачанки. Мост скрипел, пошатывался, погружаясь под тяжестью орудий в темную, стремительно бежавшую воду. Лошади приседали на задние ноги и, пугливо всхрапывая, жались к середине. Ниже моста через броды гуськом, один за другим, переправлялась бригада Тимошенко. Мутная ледяная вода, кружась и всплескивая, неслась поверх седел, сбивая всадников с брода. То один, то другой погружался по плечи и, ухнув, торопливо плыл вслед товарищу.
Начинало светать. Ока Иванович стоял на берегу и, распоряжаясь переправой, то и дело поглядывал вдаль, где за рекой, на обсаженном тополями задонском шляхе, переезжали с места на место какие-то всадники. Один из них, выехав на бугор и подняв согнутые в локтях руки, смотрел в бинокль. Правее него, у небольшой рощицы, внезапно возник тугой белый дымок, потом с некоторым промежутком раздался глухой короткий удар. В сыром утреннем воздухе послышались приближающиеся шелестящие звуки. Подняв огромный столб ржавой воды, снаряд ударил в реку подле моста. Упряжка крайней тачанки взвилась на дыбы и, метнувшись, ринулась в воду. Послышались крики тонущих ездовых. Лошади закружились, поплыли. Тачанку, занося в сторону, понесло на середину реки. Вслед за первым орудийным выстрелом послышались другие. По реке запрыгали лохматые смерчи воды.
Подошедшая в эту минуту к переправе первая бригада, не ожидая команды, бросилась вплавь через реку. Первым с ходу кинулся 19-й полк. Вода вспенилась, закипела. Послышались фырканье и тяжелый храп лошадей.
Ока Иванович, махая рукой, кричал что-то на тот берег командиру батареи, но за шумом стрельбы голоса не было слышно. Видимо, командир батареи понял, что от него требуют: артиллеристы-разведчики вскочили в седла и карьером умчались вперед. Вслед им поорудийно двинулась батарея. Широкогрудые, сильные, как львы, огромные рыжие лошади, выбрасывая лохматые снизу мощные ноги, тронули рысью.
Ездовые гикнули, взмахнули плетьми, и батарея с железным грохотом поскакала галопом, поднимаясь по пологому берегу и свертывая на задонский шлях.
Спустя некоторое время оттуда послышался один, другой выстрел, и батарея начала бить беглым огнем.
Митька Лопатин одним из первых в своем эскадроне кинулся в воду. Соскользнув с седла и крепко держась за гриву, он поплыл рядом с Харламовым к видневшейся впереди песчаной косе. Ледяная вода обожгла. У него захватило дыхание. Стиснув зубы, он подавил готовый вырваться крик. Казалось, сердце, не выдержав напряжения, лопнет. Тело, замерзая, одеревянело в суставах. Пытаясь согреться, он подгребал свободной рукой и двигал ногами, но, ставшие пудовыми, сапоги стесняли движения.
Артиллерийский обстрел реки прекратился. В наступившей вдруг тишине слышалось только храпящее дыхание плывущих лошадей.
Песчаная коса приближалась. Лошади, шумно отряхиваясь, выходили на мокрый песок и, вновь сойдя в воду, плыли дальше.
Перейдя косу, Митька выбирался уже к середине реки, как вдруг его лошадь, теряя дно, заупрямилась.
- Пошел! Пошел! Не задерживай! - закричали позади голоса.
Митька зло дернул за повод. Лошадь взвилась на дыбы и забила копытами. Подковы засверкали над его головой.
- Убьет! Бросай гриву! - крикнул Харламов.
Митька оглянулся. В этот короткий момент тяжелый удар в плечо опрокинул его. Он окунулся с головой..
Сильным движением Митька вынырнул на поверхность, но набухший полушубок тянул его вниз. Борясь за жизнь, он сделал отчаянную попытку схватиться за хвост плывущей рядом лошади и, зажав в кулаке клок вырванных им жестких волос, вновь окунулся и набрал при этом полные уши воды. Быстрое течение подхватило его, мягко перекатывая, понесло в пучину.
- Тону! - крикнул он, вынырнув, и, взмахнув руками, скрылся под водой.
Он уже терял сознание, когда сильная рука Харламова схватила его за воротник полушубка и ровными, плавными толчками повлекла за собой.
Наконец Митька почувствовал ногами дно. Шатаясь как пьяный, он вышел на берег. Меркулов подвел ему лошадь. От нее валил густой теплый пар.
- Садись! Садись! Кони застынут! - кричал взводный Ступак, старый солдат-кирасир, рыжеватый, мрачный с виду человек саженного роста.
Митька взял стремя, кое-как взобрался на лошадь и вместе с товарищами поскакал по отмели под кручу высокого берега, куда собирался 19-й полк.
- Ну как, напугался? - спросил его Харламов, когда они, согрев лошадей, спешились в ожидании выступления.
- А то! - сказал Митька.
- Ну вот! Смотри, браток, в другой раз не дергай за повод. Тебе бы надо было ее огладить, успокоить, а ты еще больше ее напугал. С конем всегда ласка нужна.
- Ну, Лопатин, ты, можно сказать, прямо из мертвых воскрес, - сказал Ступак, подъезжая к нему.
- Что ж, товарищ взводный, всяко бывает, - заметил Харламов.
- Конево дело, - ляская зубами от холода, но улыбаясь, подхватил Митька. - И не то бывает - у девки муж умирает.
Ступак взглянул на него, хотел что-то сказать, но только усмехнулся в желтые с сединкой усы.
- На-ка вот, погрейся, - он снял с себя флягу и подал Митьке. - Да ты не все! Оставь! Ишь, присосался! - вскрикнул он, увидя, как Митька, запрокинув голову, без передышки тянул. - Ну, а это уж тебе, Харламов, за геройство, - сказал Ступак, приняв от Митьки флягу и взболтнув ее. - На, допивай остатки.
- А вы, взводный?
- А мне, ребята, пока не за что…
Переправа закончилась. Последние всадники выбирались из реки и скакали галопом по отмели.
Тимошенко сел на свою большую гнедую лошадь и, поправившись в седле, подал команду.
На берегу все задвигалось и зашевелилось. Бойцы оправляли седловку и подтягивали подпруги.
Первой выступала вторая бригада. Трубачи на вымытых до блеска белых лошадях выезжали в сторону, пропуская колонну.
Мимо Митьки, который, повеселев, не хотел упустить это зрелище, постукивая копытами, потянулись шагом всадники головного эскадрона. Эскадрон был назначен в охранение, и ему предстояло первому вступить в бой. Красноармейцы ехали взвод за взводом, оживленно переговариваясь между собой.
- И все б ничего, да вот гармонь подмочил, - говорил рябоватый боец ехавшему рядом товарищу.
Тот что-то ответил, и оба весело засмеялись.
До Митьки долетали обрывки разговора:
- И такая, понимаешь, девка славная…
- А у нас хлеба завсегда хороши…
- Ты не забудь, Лихачев, за тобой табаку пачка…
- Эй, архангелы! Вы бы сыграли? - крикнул трубачам боец в шахтерской блузе.
Но капельмейстер, старый человек с синеватым от озноба лицом, не успел ответить ему: эскадрон перешел на рысь и с частым топотом стал быстро проходить мимо. За ним потянулась шагом колонна. Вслед за командиром головного полка чернявый усатый боец в лохматой папахе вез свернутое знамя. На клеенчатом чехле с облупленной краской отчетливо виднелись рваные пулевые отверстия.
- А тебе что, Лопатин, отдельную команду подать? - раздался над ним сиплый голос.
Митька оглянулся, увидел сердито, встопорщенные желтые усы Ступака и побежал к своей лошади, которую держал в поводу левофланговый боец эскадрона.
Шел десятый час утра. Ветер нес в вышине серые лохмотья разорванных туч. Сквозь синие окна прорывался солнечный свет. Степь заблестела, зацвела яркими красками…
Шкуро, вдев ногу в стремя, садился на лошадь. Злой рыжий жеребец с куцым хвостом, прижав уши, кружился на месте и мотал головой.
- Держи крепче, болван! - сердито сказал Шкуро ординарцу, который с трудом сдерживал ловчившегося укусить жеребца.
Перенеся через круп толстую ногу, Шкуро грузно опустился в седло и, поправившись, разобрал поводья.
К нему подскакал адъютант с испуганным и бледным лицом.
- Они уже у Красных рядов, ваше превосходительство, - доложил он, придерживая руку у фуражки и стараясь сдержать дрожание челюсти.
Шкуро повернулся в седле, воспаленными глазами взглянул на стоявшего рядом начальника штаба.
- Без ножа вы меня зарезали, полковник, - сказал он с досадой.
Начальник штаба недоумений взглянул на него.
- Вы понимаете, полковник, что вас надули? - повысил голос Шкуро.
- Не меня, а нас, ваше превосходительство, - холодно заметил начальник штаба.
- Вас! Нас! Чорт, дьявол - не все ли равно! - закричал Шкуро. Его толстые щеки затряслись, побагровели от гнева. - Сотник! - позвал он адъютанта. - Скачите к генералу Мамонтову и передайте ему, чтобы он как можно быстрее выходил к северо-западной окраине города. Я еду к первой дивизии.
Шкуро толкнул лошадь и в сопровождении конвойной сотни поскакал по улице.
…Подходя к северной окраине Воронежа, Городовиков встретил у слободы Троицкой ожесточенное сопротивление окопавшейся за колючей проволокой пехоты белых. Оставив вторую бригаду вести наступление в пешем строю, Ока Иванович решил сделать обход и с остальными полками штурмовать город с запада.
Было уже около десяти часов. Небо очистилось от туч. Солнце яркими лучами заливало раскинувшуюся на возвышенности панораму Воронежа с уходившими в гору кварталами маленьких домиков и блестевшими среди них куполами. Далеко вправо за желтыми полосами жнивья голубела извилина Дона. Там, над крутым берегом, виднелись утопавшие в садах хутора.
Выйдя в новом направлении, Ока Иванович увидел, что на широком пространстве между Доном и городом шевелилась бурая масса войск. Остановив полки в низине, он спешился и поднялся на бугор. На холмистой равнине строилась конница. Были видны трепетавшие под ветром значки и штандарты. Над строем, переливаясь в солнечных лучах, что-то поблескивало.