Закрыть бы глаза и не смотреть на этот убогий колос, что детскими чахоточными ручонками выгребается из пырея, жалуется своему хозяину: "Что же ты забыл о нас? И нас обидел, и себя обидел…" Но очень часто пришлось бы закрывать глаза.
На буром, пополам с подножным кормом снопе полдничает Мокрина Карпец. В черной руке чернел, как камень, кусок черствого хлеба. Закусывает молодая женщина огурцом и не сводит утомленных, задумчивых глаз с двух поставленных шалашиком снопов, под которыми все время подает упрямый голос грудной ребенок. Не плачет он: кажется, взялся за какую-то непосильную работу и аж кряхтит от напряжения, но дела не бросает.
- Добрый день, тетка Мокрина. Где дядя Василий?
- Заболел, Дмитрий. То ли на холодной земле немощь подхватил, то ли вода простудила. Накосился на болотах, зарабатывая несчастную копейку у кулачья. Так последнее теперь отдаю на лекарство и растирки. Горе, и только! - Жилистой натруженной рукой берет из стерни серп, и он гаснет в жидкой плюгавой пшенице.
"Наешься хлеба с такой нивы. Если хватит до рождества, то и хорошо. А потом на морозе поденкой болезнь заработаешь - задумывается Дмитрий над чужой судьбой. - Вот двое детей у Мокрины, а видели они ложку молока? Аж теряют сознание, сося кислую тряпку с мякишем. И землю имей, а без скота…"
Недалеко от дороги сгребает ячмень молодой косарь. Насквозь пропотевшая рубашка туго охватила молодой стан, но косарь знает свое - машет граблями.
- Э-э, Григорий! Какой же ты мокрый. Рубашку хоть выкрути. Гов, гов, быки! - соскакивает потихоньку с полудрабка и подходит к Григорию Шевчику. Тот отирает пот рукавом, но сразу свежие капли заливают черные щеки и лоб. - Совсем мокрый, как барич.
- Устал, хай ему черт. На обед не ходил - добить хочется. А косарь, сам знаешь, не поест плотно - ребро за ребро заходит. - Он кладет грабли, продвигая косу под покос. - Вы уже ячмень закончили?
- Какой быстрый. С воскресенья начну - мой в долинке.
- Не Марийка ли Бондариха с Югиной идет в село? - Григорий переводит взгляд на дорогу.
- Может и они, - равнодушно отвечает Дмитрий.
Он живет далеко от Бондарей, мало знает их. Вот только недавно загомонило все село об Иване Бондаре: надумал мужик с кучкой бедняков организовать соз. И какие только слухи ни полетели из хаты в хату про союз совместной обработки земли. И об одеяле на весь дом, и об обобществлении женщин, и о печати антихриста. Напуганная Марийка теперь жизни не давала мужу: выпишись и выпишись из той компании.
Когда мать с дочкой, обходя телегу, оборачиваются к молодым мужчинам, Дмитрий встречает их быстрым взглядом.
- Добрый день, ребята, отдыхаете? - здоровается, не останавливаясь, Марийка Бондарь, худощавая, загоревшая на солнце, с нависшим ястребиным носом.
На минуту из-за плеча Марийки выглянула Югина и снова запряталась за матерью. Она белокурая, среднего роста, с интересными и ясными глазами, с полудетской радостной улыбкой.
"Любит пошалить, а когда смеется, на щеках, наверное, подпрыгивают ямки", - замечает невольно Дмитрий и начинает смотреть в даль.
- Славную дочь Бондари вырастили. - Григорий провожает жниц долгим взглядом.
- Кажется, славную, - отвечает Дмитрий, восстанавливая в памяти образ девушки. - Всего доброго, Григорий.
- Всего доброго, - с чувством сжимает руку крепкими пальцами. Он знает, что Дмитрий уважает его более других молодых людей, и дружбу старшего парня принимает за честь.
Степенно поскрипывают колеса и чадят клубами теплой золотистой пыли. Далеко на дороге замаячили фигуры Марийки и Югины. Расстояние уменьшило их, сделало темнее.
"В самом деле, хорошая девушка. Глаза аж горят. Правдивые". Парень погружается в воспоминания и не замечает, как подручный Ласий, сбивая бороздного Рябого, потянул ярмо на себя, замахал головой и быстро бросился вперед.
- А чтоб он тебе сдох еще до вечера. Чуть не запорол рогами!
Недалеко от дороги по пояс в овсе стоит Сафрон Варчук и размахивает граблями, отгоняя от себя обозленного Ласия.
Посмотрел Дмитрий на округлившиеся от неожиданного страха и злобы глаза Сафрона, на неспокойные взмахи тяжелой, словно вылитой, головы вола - и все понял.
- Таких, как вы, ревущих даже скотина терпеть не может, - злостно откусил слово за словом, встав с телеги, вернул животное на дорогу.
- Чтоб тебя черти взяли, сукина сына! Чтоб тебя!.. - затихал сзади осипший голос Сафрона.
Дмитрий погладил подгрудок Ласия, и тот глянул на него затуманенным кровью взглядом; большой глаз быстро, до мелькания, разводил розовую раздвоенную пелену, из-под которой шевелился синий дымчатый белок.
"Жаль, что не выпустил рогом кишки гаду соленому", - криво усмехнулся Дмитрий, садясь на полудрабок, его спокойное лицо сделалось злым, недобро засветились темные глаза.
"Выпустил бы кишки - и хозяину вины не пришьешь - пусть остерегается. И скотина разбирается, где сволочь, а где порядочный человек".
Плывет вдоль дороги желтая и красная пшеница и аж на бугорке останавливается возле озерца розового мака. Только воспоминания-думы не останавливаются, входя в прошлое, как детвора в высокую рожь.
VІ
…Разлились три ставка, в один соединились, гомонит вода у плотины, вокруг прошлогодний очерет шумит сухими стрелами, а из-под корней пробивается свежая зелень; отцветает орешник, густо выбросила красные кисти горькая осина. И сердцу без причины радостно становится - то ли от того, что вода позванивает, или что на орешнике соловей не стихает, то ли что звезды наклоняются совсем низко, плещутся под ногами, и человек идет по тропе в звездном круге. Натрудились руки, натрудились ноги, а сердцу привольно и грустно немного - ждет оно чего-то. Какой-то еще непрочувствованной большой радости, которая будто ходит где-то поблизости, да не приметишь ее.
Бежит тропинка над прудом, пахнет смольными молодыми почками. Перейти ямину и здесь две стежки пересекутся - одна в село, другая на хутор.
Сняв с плеча грабли, качаясь, парень осторожно переходит длинную кладку, на двух подпорках посредине.
"Упаду или не упаду?"
- А я думала - бултыхнешь в воду. Шел, будто жбан со сметаной нес! - смеется девушка на берегу.
- Марта!
- Увидел, наконец. Спасибо и на том.
Пересеклись две тропы - одна в село, другая на хутор. "Куда же пойти?"
Воркует голубем овражек, улыбается Марта, и непривычно хорошо и беспокойно становится парню. Переминается с ноги на ногу, грабли то на плечо положит, то зубцами в землю загонит.
В отсвете звезды пролетел селезень и вдруг упал на воду, где звонко крякала дикая утка.
"Ну его к чертям", - в конце концов сердится сам на себя, впопыхах прощается и идет в село, а Марта - на хутор.
- Дмитрий, ты ничего не слышал? - отзывается слепая темень.
- Нет.
- Волки в лесу появились. Не слышал? Думаешь, мне теперь не страшно на хутор идти? Зуб на зуб не попадает!
- Ну если не попадает, то другое дело, - не знает, что ответить, и идет на сдержанный насмешливый голос…
Нелегкой была их любовь. Прятались от людей с нею. Больше всего боялись Сафрона Варчука. Встречались возле хутора в Дмитровом саду со старыми-престарыми яблонями, посаженными еще дедом Тимофея. Засыхая, они раскалывались на ветрах, трухлявели, запавшими гнездами уныло смотрели на мир, дотлевали ржавым огнем. После осенних работ Дмитрий выкорчевал самые старые деревья, а весной половину земли засадил прищепами… Как уснут все дома, крадется Марта между деревьями и дух затаит. Расстелет он пиджак на траве, сядут около старой, косо свисающей дубовки. И молчит Дмитрий, хоть бы слово тебе. Знала, все девичьим сердцем понимала, что хорошо парню с нею, вот и не набивалась на разговор. Вплетет руку в русые волосы парня и смотрит, смотрит, глаз не сводит с милого. А как вспомнит: как-то похвалился старик, что думает отдать ее за напыщенного Лифера Созоненко, который в магазине людей обвешивает, - аж вздрогнет.
Где такого Дмитрия поискать! Пусть пропадет то богатство, если проклятый нелюб лягушкой жизнь пересечет. А может, смилостивится старик? Только позарятся все домашние на Созоненко: у него денег куры не клюют.
- Что будем делать, Дмитрий?
- Я знаю?.. Если твой хапун не сошел с ума, отдаст за меня. Разве то жених - пенек гнилой, всякому видно.
- Если бы так. Чего же ты молчишь?
- О чем говорить? Хорошо мне, Марта, с тобой. Если бы женился - жили бы… По-настоящему жили бы, - так улыбнется, что и мысли грустные отлягут от девушки.
- Дорогой мой, пора бежать, - встает на ноги. Наклоняясь, спешит по холодной траве, и темень постепенно сходится, смыкается за девушкой, молчаливая, неразгаданная…
VІІ
Низко долиной покатился туман, из леса повеяло прохладой, сырым благоуханием грибов.
Давно уже потух последний огонек в Сафроновом доме, а Марта не выходила. Сердился и беспокоился: не узнали ли родители или Карп? Ведь и в самом деле. В прошлое воскресенье на гулянке Карп пристально-пристально посмотрел на него серыми большими глазами, понимающе подмигнул, оскалился улыбкой и пошел к музыкантам. Танцевал упорно, выбивая ладонями по голенищам и губам, красный чуб огоньком поджигал прыгающую рыхлую щеку, а потом, наливаясь потом, начал темнеть. Запыхавшийся, распаренный, вышел Карп из тесного круга и снова остановил взгляд на нем.
- Здоров, Дмитрий! Почему-то это я так плохо тебя вижу? - покачнулся назад. - Что-то у меня с глазами делается, - сжал руку в кулак и долго упрямо протирал глаза. Он еще что-то хотел сказать, даже улыбнулся, заведомо смакуя, какое впечатление произведут его слова, но подошел длинный, как бечевка, Созоненко и увел Карпа с гулянки.