- Сломал… Ээ, гад, Гитлер!.. - вырвалось тогда у отца. И сгоряча, в ярости он в мелкие кусочки изрубил протез, приговаривая: "Гитлер! Гитлер!", словно и в самом деле под топор ему попался тот, ненавистный, с черными усиками. Лишь спустя много времени Леня осмелился спросить отца: "Зачем изрубил протез?" Отец помолчал минуту и сказал: "А как ты думаешь, сынок, где бы я сейчас был, если бы не потерял ногу?" Леня знал, какого ответа ждал от него отец: "Конечно, на фронте, в своей дивизии". Но, чтобы не бередить сердце фронтовика, промолчал.
Когда Леня получил повестку из райвоенкомата и стал торопливо собираться в дорогу, отец внимательно наблюдал за ним. Отец знал, что такое фронт и как быстро ненасытная утроба войны может поглотить молодого, неопытного парня, и в то же время не мог перечить самому себе: если все будут беречь сыновей от фронта, то кто же одолеет Гитлера?
И когда Леня вскинул за спину фронтовой вещевой мешок отца, стал на лыжи, отец будто в шутку попробовал столкнуть его в снег.
- Ого! Устоял! Ну, если так - иди. Захар Прудников не дошел до Берлина, - значит, ты должен это сделать. Помни: хилому и робкому оружие не подмога… - И, дав свой родительский наказ сыну, крепко сжал его руку. Пожалуй, он заплакал бы, но солдату-фронтовику не положено смотреть на жизнь мокрыми глазами.
Постояв еще минуту, Леня вернулся в блиндаж хозвзвода и, вытянув руки по швам, доложил старшине:
- Рядовой Прудников готов к выходу на позицию.
Старшина, угадывая, что происходит в душе молодого солдата, сказал:
- Получи махорку.
- Не курю.
- Зато товарищи курят, - напомнил старшина, и Леня взял свою долю.
2
Вот и переправа через Вислу. Здесь скопилось много войск.
На обочине взвоза - большая, в рост человека, стрела, устремленная на запад. На ней написано: "До Берлина 632 км!" Ниже кто-то мелом приписал: "Далеко". А еще ниже другой углем подвел итог: "Ни хрена, допрем!"
Перед мостом образовалась пробка. Длинная колонна автомашин остановилась: одна трехтонка юзом скатилась по обледенелому взвозу и заклинила узкий проезд на мост. Чтобы вызволить эту злополучную трехтонку, надо подвинуть всю колонну назад. Но пока команда "Назад!" докатилась до шофера хвостовой машины, в небе появился фашистский самолет-разведчик.
- Воздух!.. Воздух!.. - понеслось со всех сторон.
Леня выскочил из кузова последним и не спеша залег с товарищами в канаве неподалеку от застрявшей машины. Ему казалось, что сейчас все смотрят на него, проверяют - трус он или не трус. Загремели зенитки, да так, что в ушах больно, а шоферы, будто не слышали пальбы, столпились около машины.
Вскоре пальба прекратилась, и к машине подскочил юркий "виллис". Из него вылез высокий, в папахе генерал с треугольной бородкой и седеющими висками. С ним были два автоматчика и лейтенант.
- Кто водитель этой машины? - спросил генерал.
Шоферы переглянулись, и один из них, с рыжими усиками, в замызганной телогрейке, сделал шаг вперед. Покачиваясь то ли от усталости, то ли по другой причине, он ответил:
- Я… Синичка…
- Пьяный! Арестовать!.. Адъютант, пишите приказ: в штрафную его.
Лейтенант подбежал к шоферу, выдернул из его рук документы, что-то записал, и, приказав снять ремень, подозвал автоматчиков:
- Ведите…
- Товарищ генерал, - взмолился шофер, - у меня двое детей…
- Ведите, - повторил лейтенант.
Автоматчики, вскинув автоматы, приблизились к шоферу.
Шофер попятился, упал, поднялся и снова повернулся к генералу, пытаясь его разжалобить, но тот был уже на мосту, указывая другим шоферам, куда столкнуть застрявшую машину. По его жестам Леня понял, что машина обречена.
Неожиданно возле растерявшихся шоферов появился офицер в каске, вероятно, с той стороны реки. Каска ему была так велика, что Леня тут же про себя назвал его "грибком". Офицер был маленький, щуплый, шея тонкая. Привлекая к себе общее внимание, "грибок" сделал руками несколько быстрых жестов, и к нему с разных сторон сбежались люди. Леня стал рядом с "грибком" и, упираясь плечом в кузов, начал толкать машину в ту сторону, куда указывал генерал, но полсотни рук подняли ее, и она пошла в другую сторону. Это "грибок" направил ее туда своими энергичными жестами и подбадривающим криком: "Взяли! Еще раз взяли!"
- Что вы делаете?! - крикнул генерал.
- Ничего, ничего, товарищ генерал, сейчас машина станет на свое место, - ответил ему офицер в каске.
- Кто вы такой? - возмутился генерал.
Машина, словно живая, отодвинулась на край моста. Офицер в каске, приложив руку к виску, доложил:
- Подполковник Верба. Пожалуйста, товарищ генерал, проезд свободен.
Никогда не думал Леня, что подполковник Верба, с которым он переписывался и который помог ему добиться вызова на фронт в снайперскую команду, так неказист и мал. Он представлял его себе человеком солидным, широкоплечим.
"Нет, это не тот Верба. Просто однофамилец", - решил Леня, пряча глаза от офицера и боясь, что он прочтет в них нелестные для себя мысли.
Юркий "виллис", фыркнув мотором, прошмыгнул вместе с генералом мимо отодвинутой трехтонки и, подпрыгивая на стыках моста, покатился на тот берег Вислы. Рядом с трехтонками он казался кургузым козленком среди могучих буйволов.
- В штрафную, значит, отправил Синичку, - сказал кто-то из шоферов, глядя, как, удаляясь, подпрыгивает папаха генерала.
- Кто это? - спросил Леня старшину.
Тот помолчал, подумал и нехотя ответил:
- Генерал Скосарев… За пьянку он его, за пьянку… Ночью-то этот шофер где-нибудь с паненкой водку глушил, известное дело, а за рулем задремал… По ма-ши-нам!
Леня так и не понял: осуждает старшина отправленного в штрафную роту шофера или сочувствует ему: приказ старшего начальника не обсуждается.
Колонна тронулась. В кузов к новобранцам вскочил подполковник Верба. Спустя некоторое время он поговорил с одним, затем другим, потом заговорил со всеми сразу, да так, словно знал каждого новобранца со дня рождения и давным-давно знаком с его родителями, бывал у них в деревне, поселке и знает, как там живется. И про сибирскую тайгу спрашивал: какой был урожай кедровых шишек в минувшее лето и на какую приваду нынче идет колонок? Леня Прудников, отвечая на такие вопросы, незаметно для себя разговорился, стал смелее смотреть в глаза этому подполковнику и готов был рассказывать ему о себе, о Громатухе сколько угодно, но надо же и другим поговорить.
Познакомившись со всеми, Верба начал рассказывать о жизни полка, о людях, о боевых традициях гвардейцев.
И, к удивлению Леонида Прудникова, выяснилось окончательно, что это тот самый Верба, с которым он переписывался. Теперь ему не терпелось поскорее услышать от Вербы о громатухинских ребятах, что служат в этом полку, о Максиме Корюкове. Ждать долго не пришлось. Верба, будто зная, чего ждет от него бывший комсорг Громатухи, сказал:
- Есть у нас в полку гвардии капитан, таежный человек, бывший инженер, теперь комбат, сын Фрола Корюкова - Максим…