- Знаешь, так чего здесь сидишь? Или хочешь, чтобы я тебя этим вот проводил отсюда? - Захар потрогал топор, что торчал у него за спиной под опояской.
- Кость у меня крепкая, топор зазубришь…
- Слушай, Максимыч, она тебе дочь али щепка?
- Ну, постой, не гуди, видишь, люди у меня.
- Вижу… Старатели, женщины. Зачем пожаловали? Ух, да у тебя, Архиповна, я вижу хлеб в руках, значит, в брюхе места себе не нашел. Отдай его мне. В моем желудке и долото переварится. Послезавтра, ну, дня через три, пшеничной булкой отдам. Нам, плотникам, и такого сегодня не выдавали… А вас, солдатки, что сюда привело?
- Да помолчи ты, Захар, - уже строго остановил его Фрол Максимович: - Прошу, Архиповна, за тобой слово.
- На грех-то зачем меня толкаешь в первую очередь? - ответила бабка Ковалиха, поднимаясь. - Пойдемте, бабоньки…
- Одну минуту, - остановил их Фрол Максимович, выходя из-за стола. Он подумал, что приход Захара смутил женщин, да и беседу о хлебе Захар начал не с того конца.
Фрол Максимович сказал:
- Хочу познакомить вас, солдатки, с последней сводкой.
Сначала показалось, что они не хотят слушать, но, когда Фрол Максимович подошел к карте и стал показывать, где проходит сейчас линия фронта, Мария Котова и ее товарки подошли ближе. Еще минута, и они не отрывали глаз от квартала, в котором действовал 1-й Белорусский фронт: там их мужья в составе Сибирской дивизии, там и старший сын Корюковых - Максим.
- А что же делают союзники?
- Союзники… - Фрол Максимович посмотрел на бабку Ковалиху. - Союзники вот здесь… Отступают.
- Эх! - вырвалось из груди Марии Котовой. И уже сквозь слезы, с упреком глядя на Фрола Максимовича, будто он был в этом виноват, она вдруг разразилась руганью: - Ну вас всех к черту…
- Плакать и ругаться в парткоме не положено, - упрекнул ее Захар Прудников. - И не слезами надо на это отвечать. Однако наши старатели даже промеж себя хлебом поделиться не хотят. Вот, например, у твоего братца, Архиповна, три мешка сеянки…
- Что ты меня братом-то попрекаешь? - возмутилась Ковалиха. - Это его собственная мука, заработанная, своими руками заработанная. И будто он один имеет запас…
- Правильно, - согласился с ней Захар, - не один. Почитай, тонны две можно бы голодающим раздать.
- А потом как?
- Потом получим по карточкам и рассчитаемся.
- Сеянку на карточки никогда не давали и не будут давать, - повысила голос Ковалиха, но тут же сменила тон: - Да вы что, сговорились допрашивать нас?.. Ишь чего захотели! Пошли бабоньки, пошли, иначе нас тут против всех старателей восстановят.
- До свиданья, помощницы укрывателей… - бросил им вслед Захар, недобро скривив губы.
Когда женщины вышли, Фрол Максимович упрекнул Захара:
- Зря ты, Захар, так круто с ними. Это же старатели, к ним нужен мягкий подход.
- Мягкий, говоришь? А знаешь, зачем они к тебе приходили? Побить тебя хотели, росомахи, понял?
- Догадывался.
- Стало быть, догадывался, за что?
- А это у них надо спросить.
- Эх, Фрол, Фрол, беспечный ты к себе человек. Еще на той неделе я хотел сказать тебе об одном дельце…
- О чем это, Захар?
- О чем… - Захар замялся: уж очень не хотелось ему бередить рану друга. - Вот о чем… Жалко, что Ленька второпях ушел по вызову этой самой Вербы, которая повестку ему через военкомат прислала…
- Во-первых, Верба - не женщина, а мужчина, - прервал его Фрол Максимович, чувствуя, что Захар говорит не то, что у него на уме. - У меня тоже есть от него письма. Вот смотри: "Заместитель командира по политчасти гвардии подполковник Б. Верба". Борис, значит, потому, что женских имен на букву "Б" я не припомню. Во-вторых, не Верба прислал повестку Леониду, а Леонид сам добился того, чтобы его призвали в армию и направили в один из полков подшефной дивизии. Ясно? А в-третьих, говори прямо, о чем сейчас думаешь?..
- Не спится мне, Фрол Максимович. После резкой перемены погоды нога покою не дает. И вот вышел я как-то ночью, прислушался…
- Так…
- В народе поговаривают, клевету такую разносят, будто… будто это сын твой, Василий, скрывается в тайге… Сиди, сиди, Фрол, а то больше ни слова не скажу. Понимаешь, я этому веры не даю. Не хочу и не могу верить, чтобы Василий…
- Погоди, Захар, погоди… - Фрол Максимович сжал кулаки так, что хрустнули пальцы. Кулаки огромные, сухие, и Захар замолчал. Скажи еще слово, и эти кулаки стол проломят.
В молчании прошло минут пять… Казалось, Фрол Максимович каменеет на глазах. Наконец он медленно приподнял тяжелые, с сединой брови, повернул голову и, глянув в окно, сказал:
- Скоро соберутся члены бюро… Проводи заседание без меня. Скажи: захворал.
- Не поверят, - возразил Захар.
- Убеди. Мне надо самому посмотреть этот след. Сына я по лыжне узнаю.
2
Через полчаса Фрол Максимович был уже на той стороне долины. На заснеженном косогоре чернела среди елей и пихт его кряжистая фигура. Он шел по следу неизвестного лыжника, наклонившись, широко расставляя лыжные палки. За ним украдкой следили из окон приисковых домов, но он не знал этого и шел не оглядываясь. Василий, Василий… Через три дня ему исполнится двадцать три года. Способный был парень, радовал семью с юных лет. Особенно он любил литературу и иностранные языки.
Как-то на Громатуху приехали зарубежные инженеры. По договору они принимали участие в строительстве обогатительной фабрики. Один из этих инженеров выступил на собрании рабочих, но так коверкал русские слова, что его почти никто не понимал. И вдруг в третьем ряду поднялся Василий. Он сказал оратору что-то по-английски. Тот обрадовался:
- О, у вас есть свой прекрасный переводчик!..
После собрания старатели столпились вокруг Василия.
- Ну, ты молодец, Вася. Дал очка иностранцу, не уронил таежников в грязь лицом.
Фрол Максимович делал вид, что не очень-то ему нравится такая ранняя слава своего младшего сынка, а в душе гордился - золотая голова, ученый человек растет в шахтерской семье!.. И до ухода в армию не спускал с него глаз, следил за ним, оберегал его как зеницу ока.
Фрол Максимович помнил и то, как Василий пришел однажды из тайги с рассеченной бровью. Уходил он с друзьями, а вернулся один. Прогнали они его из своей компании. Избили и прогнали домой. А за что - никто не знал. И только много времени спустя кто-то из них проговорился:
- Он первый подсмотрел, как можно пробраться на чердак за школьными тетрадями, а потом перетрусил и сказал директору, кто их взял. Вот за это мы ему и дали. Сманили в лес за кедровыми шишками и дали. А если еще раз подведет - шею свернем…
Фрол Максимович поднял голову и остановился: ослепительно искрящийся снег будто полз бугристыми волнами вверх по косогору. Голова у Фрола Максимовича закружилась, в глазах зарябило, ноги подкосились. Он, как подрубленный, упал в снег.
Упал. Первый раз в жизни это случилось с ним. Никогда не хворал, его здоровью завидовали даже те сибирские мужики, которых обычно называют кряжами; был он крепкий, сильный, выносливый, весь в отца, который многопудовую гирю с песком один поднимал из шурфа на воротке.
Погиб отец от пули жандарма весной 1912 года, в дни Ленского расстрела. Фрол тоже принимал участие в этих событиях и вернулся домой в окровавленном пиджаке: нес на себе товарища с простреленной грудью. В этом же году, мстя за смерть отца и кровь товарищей, Фрол расчетливо уронил бадейку на голову спустившегося в шурф смотрителя - тайного агента царской охранки. Долго рыскали по тайге жандармы, разыскивая убийцу, но не так-то легко было найти потомственного таежника. Вскоре он вступил в подпольную организацию большевиков и только тогда узнал, что его отец был членом комитета этой организации.
После революции, храня память об отце, Фрол Максимович назвал своего первого сына Максимом. А когда жена, Татьяна Васильевна, дочь задавленного в шахте рабочего Бахарева, родила второго сына, то его назвали Василием.
Шли годы. Немало было всякого: и огорчений, и радостей. Но самой большой отрадой Фрола Максимовича были дети. Старший сын Максим, окончив десятилетку, выбрал себе дорогу горного инженера. Он быстро овладел специальностью забойщика и, не бросая работу в шахте, поступил на заочное отделение горного института. В сороковом году Максим был уже начальником участка горных работ прииска. Хорошо, как и Василий, училась в школе самая меньшая в семье Корюковых - Варя. Она собиралась стать инженером-радиотехником. Что и говорить, было чему радоваться отпальщику Корюкову.
Татьяна Васильевна не раз пыталась уговорить Фрола Максимовича бросить тайгу: дескать, не век жить в глухомани. Дети выходят в люди, хоть на старости лет не мешало бы пожить в городе, посмотреть на белый свет.
Фрол Максимович всякими путями уклонялся от прямого ответа на такие настояния жены. Не хотелось ему расставаться с Громатухой, он ждал больших перемен в тайге. И дождался: в начале сорок первого года неподалеку от прииска началось строительство мощной гидростанции, затем прибыли инженеры - строители железной дороги, которая должна была обогнуть подножие Каскада и связать богатую рудами тайгу с промышленными центрами страны.
- Ну, дети, скоро наша тайга загремит! Будет железная дорога, будет много электричества, - значит, все будет. Заживем мы здесь, как москвичи и ленинградцы, - разговорился однажды Фрол Максимович, отдыхая в кругу своей семьи. - Получил отпуск, захотел посмотреть на города - не надо набивать мозоли на пятках, пошел себе на вокзал - и транзитом, в мягком вагоне, до самого Черного моря…