- Какой из меня писака! Ну их! - махнул рукой токарь. - Хлопот не оберешься! Пошли в сельмаг, сказывают, там водку или наливку дают. Выпьем, закусим, чем Бог послал. Этак-то лучше будет. Тут все равно без поллитры не разберешься.
Ефима взорвало.
- Нет уж, погодите, не уходите, - решительно остановил он их, - коль сказали "а", скажите и "б". Объясните, почему вы отказываетесь разоблачать жуликов? Вы - старые, уважаемые рабочие, обнаружили в доме отдыха безобразие, как вы только что сказали, правильно? Правильно я вас понял?
- Ну, правильно, - не сразу, нехотя ответил токарь, - а что из того?.. Почто ты, скажи на милость, привязался к нам, смола? - заворчал он. - Ну, поговорили, пошумели - и шабаш! Пошли, а то все разберут.
Ефим оторопел. "Поговорили, пошумели - и шабаш!" - повторил он про себя.
- Стало быть, вы боитесь? - настаивал он. - И признайтесь: боитесь?
- Не боимся, опасаемся.
- Кого? Чего?
- Сам знаешь, Ефим, "кого, чего", не маленький.
- Ладно, - примирительно сказал Ефим, - не хотите писать жалобу - не надо, тогда потолкуйте с отдыхающими, пусть все разом оставят завтрак или обед на столе нетронутым. Возможно, это возымеет действие, станут кормить лучше.
Кузнец и токарь, как по команде, отрицательно покачали головами.
- Гляди-ка, какой умник нашелся, - начал злиться кузнец, - хочешь нас в тюрьму закатать? Присобачат политическую статью, как пить дать, дескать, не подбивайте народ на забастовку, возьмут как миленьких за шкирку и глядеть нам небо через решетку. А то еще угонят на каторжную работу под Архангельск лес валить, замучают, заморят голодухой. Нет уж, милок, лучше баланду хлебать будем на вольной волюшке!.. Пошли, па-ашли! - потянул он товарища за рукав.
- Где ваша смелость, самолюбие? - бросил им вслед Ефим.
Они не откликнулись.
- "Поговорили, пошумели - и шабаш!", - вслух повторил Ефим, - и все?! А где последующий шаг - действие? Где внутренняя потребность противостоять несправедливости из чувства собственного достоинства? Где активное сопротивление, хотя бы в конкретном случае, сейчас?.. Рыхлые, бесформенные характеры, тут уж никак не скажешь: человек-кремень, напротив, человек-глина, знай, лепи... "Лучше хлебать баланду на вольной волюшке". "Хозяева страны"! Что в их представлении "вольная волюшка", если они боятся слово пикнуть в защиту своего "я"?.. Свобода раба?..
Вспомнился опять майор Спиркин с армейского пересыльного пункта - паразит, самодур, пьяница и развратник. Вся часть видела и терпела его художества. И никто - ни рядовые, ни офицеры - не отважились даже "пошуметь"... Здесь, в тылу, жулики из комбината питания разворовывали и без того скудный рацион военного времени. И тут без осечки срабатывал страх. "Хозяева страны" не смели нарушить паразитический покой комбинатовских вампиров.
А сам он, "герой-одиночка", так ли уж безоглядно отважен в любой ситуации?.. Нет. И он пасует перед всемогущим произволом, порой перед крошечной частичкой всесильной Системы. Вот, к примеру, сейчас, чем он лучше тех рабочих, которые откровенно признают, что способны только "поговорить и пошуметь"? Он сразу понял, каковы порядки в доме отдыха. Разве не обязан был не просто, как человек, чего требует от кузнеца и токаря, а по долгу журналиста, не откладывая дела в долгий ящик, заняться жульнической лавочкой? Выходит, и его удержала от благородных действий подспудная перестраховочка: заступницы Зои Александровны Гориной больше нет, а Дубовой вкупе с Великановой - дай лишь повод, и останутся от Сегала рожки да ножки... Гапченко? Вряд ли захочет загородить его своей тщедушной спинкой.
Как же ты смеешь, корил себя Ефим, упрекать других в беспринципности да трусости?
"Будь благоразумен, - заговорил второй голос, - момент, сам знаешь, для тебя неподходящий. Ты теперь и есть тот воин, который один в поле... Отступи!"
"Отступить?! Перед кем?! Перед отребьем человеческим - перед ворами?"
"Но они, ты сам только что сказал, частичка могучей Системы, тебе их не одолеть!"
И тут же явственно, с насмешкой прозвучал первый голос: "Взялся за гуж, не говори, что не дюж!.."
Ефима охватил мучительный стыд. Прочь малодушие!
Дальше молчать он не имеет права, а там - будь что будет! Отдых насмарку пойдет? Бог с ним. Выгонят из редакции? Вернется в цех или найдет другую работу. Зато совесть будет чиста.
Приняв такое решение, он почувствовал себя приподнято, легко, будто от пут освободился.
...В комнату вернулись кузнец и токарь. Поставили на стол две бутылки, довольно улыбнулись.
- Ступай, Ефим, в сельмаг. Там по одной бутылке в руки дают. А ежели не хочешь идти - ладно, поделимся, парень ты хороший.
- Спасибо, что-то на выпивку не тянет, - Ефим говорил правду. - Вы насчет давешнего разговора не забыли?
- Какого такого разговора? - притворился кузнец.
- Ну, о здешней кормежке...
- Настырный ты малый, Ефим, - беззлобно упрекнул токарь, - ляд с ней, с кормежкой. Полсрока путевки почти прошло, а остальное как-нибудь скоротаем. Плюнь на все, Ефим, береги свое здоровье!
Дальнейшая игра в прятки была бессмысленна.
- Нет, друзья, потакать жулью не имею права. Я действительно работал в литейном, а потом перевелся в редакцию. Разрешите представиться, я - Сегал!
Кузнец и токарь во все глаза смотрели на Ефима. Их лица выражали одновременно недоверие, удивление, испуг. Токарь, на всякий случай, убрал со стола бутылки.
- А вы часом, не того, не разыгрываете нас? - спросил он вежливо, переходя на "вы". - Зачем же скрывали, кто вы есть на самом деле?
Ефим объяснил истинную причину своего инкогнито.
- Тогда, что же? Вам и карты в руки... Высеките здешних воров, хорошее дело сделаете. А то стыдите нас, дескать, почему мы жалобы не пишем. Какие мы писаки? Два класса прошли да три коридора. Валяйте, товарищ Сегал, пишите статейку в нашу газету. Пишите, как есть! Люди вам большое спасибо скажут.
- А вы меня поддержите? - слабо надеясь на положительный ответ, спросил Ефим.
- В каком смысле? - осторожно осведомился токарь.
- В прямом. Я напишу статью, проверю, разумеется, все как следует, чтобы обвинение было не голословным. А вы эту статью вместе со мной подпишете. Тогда мы поместим ее в заводской газете.
Кузнец и токарь испуганно переглянулись.
- Ну, как, Федя, подпишем?
- Как ты, Гордей, так и я.
- Нет, я тебя спрашиваю.
- Я же сказал.
- Что ты сказал?
- Глухой ты, что ли?
- Пока уши на месте.
Оба замолчали, переглядывались, изучающе задерживали взгляд на Ефиме, словно видели его впервые.
Кузнец медленно провел рукой по лицу.
- Вот на чем мы порешим, товарищ редактор. Думаю, и Федя со мной согласится. Вы тут пообстоятельней все разузнайте, что, да как, да почему? Напишите статейку. Ваше дело такое: проверять да писать. Мы почитаем. Ежели все верно - подпишем... после вас, понятно. Так, Федор?
- Посмотрим... подумаем... - не сразу согласился токарь, - оно, конечно, можно подписать, ежели польза.
Утром следующего дня Ефим отправился в Москву посоветоваться с редактором. Он застал Гапченко в отличном расположении духа.
- Привет, Сегал, - сказал он необычно весело, - что ты так скоро вернулся? Срок ведь еще не кончился? Вроде не загорел, не поправился. А меня можешь поздравить: приезжает моя жена с дочурками.
В редакции знали: семья Гапченко оставалась на оккупированной территории, что с ней, все ли живы - он долгое время понятия не имел.
- О! Это великая радость! - искренно воскликнул Ефим. - Наконец-то! Я от души вас поздравляю.
- Спасибо... Почему ты так рано сбежал из дома отдыха?
- Серьезное дело, Федор Владимирович, обсуцить надо кое-что.
- Вот чудище гороховое!.. И в отпуске нашлись ему дела! Ну, говори, что там стряслось.
Свой недолгий рассказ Ефим закончил словами:
- По-моему, в доме отдыха крепенько обосновалась шайка жуликов... Я приехал получить ваше "добро", Федор Владимирович.
Гапченко криво улыбнулся, покачал головой, помрачнел.
- Беда с тобой, Сегал, ей-богу! - в голосе редактора послышались раздражение и досада. - Неймется тебе! Мы ведь твердо договорились с тобой: пока критических материалов я от тебя не жду. Так нет же! Не доставало нам еще истории с домом отдыха! - Гапченко сжал пальцами лоб, долго молчал. Потом спросил: - Ты все там выяснил? Достоверно? Или так, поверхностные наблюдения взвинтили эмоции?.. Ты говорил о рабочих, твоих соседях по комнате. Так вот, есть мыслишка. Возвращайся туда. Напиши корреспонденцию обстоятельную, с фактами, фамилиями, именами, как полагается. Постарайся заручиться подписями тех двух рабочих, это очень важно, сам понимаешь. Торопиться с публикацией не будем. Попросим завком разобраться на месте. Так и для тебя, и для газеты лучше будет.
- Все это верно, согласен... Но от завкома проверкой сигнала наверняка займется Лисичкина. А у нее от тягот военного времени глаза давно жиром заплыли. Небось и она в доме отдыха недурственно пасется. Ждать от нее объективности?
- Ладно, может ты и прав. Сделай пока так, как я сказал. Авось найдем разумный выход. По административной линии это зотчина товарища Козыря? Верно?
Перед возвращением в дом отдыха Ефим позвонил Гориной на работу.
- Рада вас слышать, Ефим Моисеевич, что у вас новенького, хорошего? Как здоровье? - зазвучал в трубке дорогой ему голос.
Ефим вкратце рассказал о своих делах, не утаил намерения пощипать как следует жуликов из заводского дома отдыха.