Мы прошли в довольно чистый кабинет и удостоились хмурого взгляда огромного, как глыба, мужчины.
- Начштаба, товарищ Кузнецов Валерий Васильевич, - представил его Зарубин и, указав нам на стулья, начал изучать наши документы.
- Вы, значит, Олеся Сергеевна Казакова? Будете секретарем-машинисткой? Приятно познакомиться. Со своими обязанностями и местом работы ознакомитесь, я думаю… - Зарубин глянул на Кузнецова, тот ответил неопределенной гримасой и залпом отправил в рот всю жидкость из кружки, что сжимал рукой.
- Н-да, завтра, - кивнул, крякнув, Григорий Иванович. - Сейчас работы нет. Да и какая работа, если вы только прилетели? Вам отдохнуть надо. А вы у нас Виктория Михайловна? Угу. Думаю, вам стоит заглянуть в медчасть, познакомиться со своим непосредственным начальством и… отдохнуть, конечно, до завтра. Сержант Малышев ждет вас. Он отведет в ваш модуль. Обживайтесь, получайте, так сказать, необходимое, а завтра… Да, в вашей комнате остались вещи убитых - вы их сложите в угол, а завтра мы заберем.
Кузнецов неожиданно крякнул и, уставившись мне в глаза мутным взглядом, просипел:
- Варенька…
И рухнул лицом в стол, громко захрапел. Зарубин смущенно развел руками:
- Привыкайте, девушки. Служба - дело тяжелое.
Медпункт сверкал чистотой. У открытого окна стоял высокий, черноволосый мужчина и курил, держа папиросу пинцетом.
- Здравствуйте, - поздоровались мы у порога.
Мужчина развернулся к нам, прислонился к стене и, пустив струйку дыма, задумчиво протянул:
- И вам, барышни, привет. С чем пожаловали, милые, в мои аскетические пенаты?
- Меня к вам определили, медсестрой. Вернее, санитаркой, - сообщила Вика.
- А-а? - выгнул бровь мужчина, с меланхоличным прищуром оглядев Логинову. - Рад, милая барышня. И как зовут чудесное видение, грезу моих суровых будней, соратника по скальпелю и нашатырю?
- Вика, - вздохнула та.
- А-а-а, - опять протянул тот. - А вашу очаровательно смущающуюся подругу не Лаура, случайно?
- Олеся, - выдавила я, во все глаза разглядывая чудака.
- О-о! "Олеся" Куприна.
- Нет, Казакова.
- A-а! Ну-у… у каждого свои недостатки. Колдунья с синими глазами, всю ночь ты будешь сниться мне… Меня Виктором родители назвали, а недруги кличут Барсук, по фамилии. Банальность: Барсуков - значит, обязательно Барсук, и не иначе. Н-да-с! Превратно не истолкуйте. А Рапсодия, то бишь, Расподьева Вера Ивановна, фэл-дшер наш незабвенный и бессменный, сидят вон в том кабинетике, что прозван грубо процедуркой. Да-с, новообретенные мои грезы, Рапсодия, именно Рапсодия расскажет вам суть существования науки медицина и вашего места в ней на ближайшие два года. Не смею вас задерживать.
Мы переглянулись с Викой и, не сдержав улыбки, картинно поклонились:
- Благодарим вас, сударь.
Рапсодии очень шло ее прозвище. Высокая, сдержанно-строгая и в то же время добродушно-милая женщина сорока с лишним лет приняла нас довольно приветливо, хоть и сдержанно. Единственное, что мне не понравилось, - излишнее количество ретуши на ее лице в слишком ярких для ее лет красках.
Мне до сих пор видится ее высокая, несколько мужеподобная фигура в белоснежном халате посреди белых салфеток, укрывающих железные столики процедурной. Серые стены, серые столы, серая кушетка, белые салфетки, белая простынь, белый халат… почти белые волосы женщины и ярко-фиолетовые тени на веках, густая черная подводка, румяна на щеках, малиновая помада и длинные, с желтыми и зелеными камнями, сережки ромбиком…
Это чудо, местный раритет, служило второй срок и являлось неофициальной женой зампотеха, майора Масонова - веселого, неутомимого колобка, и признанной матерью всей бригады. Нам она тоже заменила оставленных на родине родителей.
Она была первой женщиной, с которой мы познакомились. Второй стала наша соседка, обитавшая за стенкой нашей с Викой комнаты в женском модуле.
Мы понятия не имели, что не одни в помещении, и, зайдя в комнату, оторопели от хаоса в ней и принялись спешно наводить порядок. Устроенный нами грохот привлек соседку. Она тихо скользнула в нашу комнату и остановилась у порога.
- Эй, матрешки, тише нельзя?
Я подпрыгнула от неожиданности, Вика въехала лбом в кровать, из-под которой выгребала мусор.
- Новенькие? Только из Союза? - с каким-то желчным прищуром спросила женщина.
Я кивнула. Вика села на пол, поджав ноги под себя.
- Понятненько, конкурентки.
- В смысле?.. - удивилась я.
Женщина зевнула, взъерошила и без того взъерошенные волосы и хмыкнула:
- Потом скажу, сейчас спать хочу. Не гремите, ладно? Дайте выспаться, - и уже ступив за порог, кинула: - Меня Галина зовут, вольняжки мои неапробированные…
Мы прибирались, стараясь не шуметь, и тихо переговаривались:
- Видела, какие у нее ногти? Метр! А лак? Красный! И спит накрашенная. Я бы не смогла, у меня бы тушь потекла и размазалась…
- Вика, как ты думаешь, кто она?
- Не знаю… У Рапсодии спросим…
- Блин, здесь вода есть?
- …холодная, она говорила.
- Да мне уже все равно. Помыть бы пол, самой помыться и спать.
- А вещей чужих немного…
- Да мне кажется, они здесь и не жили - так, забегали…
- Раз мужья есть, конечно. У них, наверное, и жили… Олеся, тебе не страшно?
- Ты про покойниц? - вздохнула я.
Признаться честно, мне было не по себе от мысли, что на этой кровати спала покойница, а сегодня буду спать я. Но мы приехали на войну и должны были преодолевать трудности, как все, с чем-то мириться, с чем-то свыкаться и учиться ежеминутно, закаляя свой дух.
- Суеверию на войне не место, - заявила я со знанием дела, внутренне дрогнув. - Главное не думать, Вика.
В дверь громко постучались, и она тут же открылась:
- Здравия желаю, товарищи вольнонаемные! - выдал кудрявый, черноволосый молодой мужчина, вскинув руку под козырек. - Старший лейтенант Левитин. Можно просто: Евгений. Прибыл для помощи новоприбывшим. Чем помочь, сестренки? A-а, ясно: полы помыть, мусор убрать… Па-апра-шу со мной!
Развернулся и гаркнул за дверь:
- Сержант Чендряков, рядовые Малютин и Барышев, приступить к наведению порядка!
И вытолкал нас наружу. Трое здоровых загорелых парней вытянулись по стойке смирно, не спуская с нас глаз и не сдерживая улыбок, а потом начали греметь ведрами, протиснувшись в нашу комнату.
- Неудобно, - заметила я несмело.
Левитин широко улыбнулся и подмигнул мне:
- Привыкай, сестренка! Мы рады приветствовать вас на территории нашей доблестной бригады. Сейчас уберем, стол накроем, накормим, расскажем…
- Не-е…
- Познакомимся, - погладил меня по спине. - Все должно быть по уму.
Мимо нас пробежал востроглазый паренек, обнимая какие-то банки, цветные упаковки. Мы поняли, что нам решили устроить праздник, равно как и себе, и противиться не стали. У солдат и так немного радости, тем более праздников, чтоб мы лишали их славных защитников Апрельской революции, выполняющих свой интернациональный долг в жестких условиях.
"Переживем фуршет", - решили, переглянувшись. Да и, правда, нехорошо отказываться, когда к тебе всей душой.
Она оказалась широкой. Стол ломился - консервы, хлеб, печенье, леденцы, самогон. И трое бравых парней, которые с галантным поклоном представились по переменке:
- Сержант Чендряков. Саша.
- Лейтенант Голубкин. Михаил.
- Ну, а меня вы уже знаете, Евгений, - хохотнул старлей, разливая мутную жидкость по кружкам…
Я знала, что такое дружеские попойки. Мои розовые очки треснули на первом курсе пединститута - в колхозе.
Принудиловка для всех учащихся в школьные годы оборачивалась одноразовым знакомством со свеклой и морковью в их первозданном состоянии - торчащими из земли ботвой вверх. Не скажу, что меня это знакомство радовало - я легко бы прожила и без него, но раз надо, значит, надо. Я получала свой рядок, тянувшийся от дороги до горизонта и, представив себя колхозницей в борьбе за урожай, принималась за работу.
Одно, когда ты делаешь это полдня. Другое - когда месяц. Одно, когда рядом весь преподавательский состав, зорко приглядывающий за тобой. Другое, когда он в урезанном состоянии, и плевать ему на тебя, по большому счету.
Сентябрь во всех среднеспециальных и высших заведениях начинался одинаково - отправкой студентов на месяц в колхоз.
Нас поселили на территории пионерлагеря. Несколько деревянных домиков в стиле "баракко", в каждом из которых ютилась группа еще незнакомых друг другу людей. Футбольное поле, где нас выстроили по прибытии, и четыре отдельных здания покрепче, бараков - столовая, баня, которая не работала, место пребывания наших преподавателей, и административный корпус, в котором проводились дискотеки.
Целый месяц мы были предоставлены сами себе и должны были, преодолевая тяготы сельской жизни, сплотиться, подружиться, повзрослеть. Последнее у каждого происходило по-своему, но по стандартной схеме. Раз мы поступили в институт, раз мы одни боремся с трудностями, значит, мы самостоятельны и, следовательно, уже взрослые и вольны в своих делах, поступках. А еще мы сильные, умные и самые, самые… Это и предстояло доказать себе и всем. И доказывали: одни ударной работой по спасению урожая, другие - активным ночным трудом.