Кто такие драгуны, Филипп, конечно, не представлял себе, но почему-то думал, что это всё такие же храбрецы, как и Семен, - иначе он не пошел бы к ним. Письма приходили редко: ведь полк стоял где-то у самого океана - на Востоке, да еще на Дальнем. А потом стало известно, что Семен оказался в самом главном городе - в Санкт-Петербурге и учился там на инструктора, чтобы затем обучать верховой езде молодых солдат, таких же крестьян, каким он был сам.
Наконец наступило и промчалось лето 1913 года. Последнее мирное лето юности Филиппа. За тяжелой батрацкой жизнью он и не заметил этого. Встать с петухами, кое-как ополоснув лицо, на ходу съесть кусок хлеба, второй ломоть и пару горячих картофелин под рубашку - и на хозяйский двор. Работа не ждет. Не успели покончить с сеном - поспела пшеница. Не свезли ее еще всю на двор, а хозяин уже опять торопит: давай быстрей молотить, пошевеливайся, не зевай. А чуть не так, дают в зубы, а то и кнутом по спине. Обижаться не смей.
Тяжелое, ох и тяжелое это было время! Вернется Филипп затемно от хозяина домой, как сноп свалится и забудется тяжелым сном. А тут уже и новое утро, новая каторжная работа, работа на тех, кто и так не знает, куда свое, нажитое чужими руками, богатство девать.
"Почему же это так? - думал Филипп. Одни с жиру бесятся, а другие от работы с ног валятся?"
Спросил отца.
- Погоди, Филипп, еще немного, - ответил отец. - Вот Маню, сестру, выдадим замуж, все чуток полегчает.
Свадьба сестры запомнилась Филиппу очень хорошо, и вот почему. В памяти сохранилось хмурое осеннее утро. Зарядивший еще с ночи мелкий ровный дождик закрыл мокрой серой пеленой все вокруг. Филипп стоял у тына и глядел на дорогу. Вдруг замечает - по дороге, чуть не вскачь, мчится лошадь в упряжке. На подводе кто-то незнакомый привстал. "Кому бы это быть?" - думает Филипп. А подвода все ближе и ближе…
- Ой, да ведь это же дядя Семен! Дядя Семен вернулся! - кричит Филипп неизвестно кому и бежит в землянку сообщить об этом своим.
Когда он опять выскочил на улицу, Семен Михайлович уже стоял у своего порога и по очереди обнимал высыпавших ему навстречу братьев, сестер, мать и появившегося в дверях отца.
Филипп бросился к Семену Михайловичу.
- А это кто? - спросил Семен.
- Так это же я!
- Новикова Корнея сынок, - отвечает отец Семена Михайловича.
- Ну и ну! - смеется Семен и протягивает Филиппу руку. - Вот, брат, вырос-то… и не узнать.
- Так ведь лет сколько прошло, Семушка, - говорит мать Семена Михайловича. - Почитай, десять годков дома не был. - И она опять обнимает своего сынка, счастливо смеясь и плача одновременно.
- Ну, мать, будет, будет, - смеется Семен Михайлович, - и так под дождем весь измок. Веди-ка в хату, я ведь здесь еще не был.
- Да как же ты землянку-то нашу отыскал?
- А язык на что человеку дан?
Семья Буденных большая, не иголка, не затеряется в сене…
И вот у Новиковых свадьба. Первыми гостями на ней была, конечно, семья старого соседа, Буденного. Пришел и Семен Михайлович, одевший для такого случая парадную форму старшего унтер-офицера Приморского драгунского полка.
В блестящих сапогах с начищенными шпорами, в ладно сидящем мундире, обшитом желтым галуном, Семен Михайлович казался особенно красивым.
Своим видом Семен Михайлович в тот вечер затмил всех, даже молодых. Филипп все время старался быть поближе к нему, стремился не пропустить ни одного слова из его рассказа. Как и раньше, в хуторе Литвиновка, Семен Михайлович быстро овладел всеобщим вниманием. Он по-прежнему блеснул своим умением как-то особенно легко и ловко танцевать, задушевно играть на гармонике. Когда молодежь уставала, танцы и песни прекращались, пожилые гости подсаживались к Семену Михайловичу и требовали от него рассказов о "царской службе", о войне с японцами, о петербургской жизни.
И в другие вечера собирались старики послушать рассказы Семена Михайловича.
У Новиковых в землянке полумрак. Мать, собрав оставшуюся от ужина посуду, дремлет. За столом трое: отец Семена Михайловича, он сам и отец Филиппа. Говорят почему-то тихо. Филипп сидит на лавке у окна и прислушивается.
- Начали мы после войны с японцами, - говорил Семен Михайлович, - у себя в казармах маленькие печатные и написанные рукой листочки находить… Начальство обыск начинает: все перетрясут, в каждую щелку заглянут. А утром глядь - эти бумажки, прокламациями называются, опять будто сами собой появляются. Просто чудо какое-то…
- А что же это за про-кла-ма-ции такие? - выговаривает по слогам новое для него слово отец Филиппа.
- Ну там все написано, как что, по совести… Почему войну царь проиграл, почему народ бедствует, что солдат должен делать. Один такой листок, помню, кончался так: "Земля должна принадлежать тем, кто ее обрабатывает…"
- Это как же понимать?
Оба старика насторожились.
- Да ведь так и понимать, - вновь ухмыляется Семен Михайлович. - Скажем, земля принадлежит моему купцу Яцкину, а работали на ней я да такие вроде меня безземельные. Вот Филипп на этой земле теперь горб набивает. А разве это дело?
- Что и говорить! - оживился Корней Михайлович Новиков. - Возьми наших богатеев. У них тысяча десятин, они на ней не работают. А ты поди сунься на эту землю? Убьют и глазом не моргнут.
- Слышь-ка, Семен, а в тех про-кла-ма-циях не говорится, как те слова о земле в дело употребить? - спросил Корней Михайлович.
- Говорят… - неопределенно отвечает Семен Михайлович. - Ну, батя, до дома пошли, засиделись мы…
С приездом Семена Михайловича в станицу жизнь Филиппа пошла веселей. Он вновь обрел своего взрослого друга, далекого друга детства. Только теперь разница в летах стала казаться меньшей, и "бесстрашный атаман" стал еще ближе. За эти годы Филипп повзрослел, детское обожание уступило место чисто товарищеским отношениям, какие существуют в дружных семьях между старшим и младшим братом.
Неудивительно поэтому, что, когда в январе 1914 года Семен Михайлович решил жениться, Филипп (вместе с братом Семена, Денисом, и дружками Иваном Тарасенко и Степаном Литвиновым) оказался одним из "бояр", полагавшимся в ту пору на всякой свадьбе, если она справлялась по "правилам". А Семен Михайлович хотел жениться так, как положено, с соблюдением всех сложившихся веками обычаев.
Невеста Семена Михайловича, Надежда Ивановна Гончарова, или, как все ее тогда звали, Надюша, жила на хуторе Козюрин, где в свое время родился и жених. До хутора было около 35 километров. Чтобы снарядить свадебный поезд за невестой, обратились за лошадьми и повозками к соседям. Пару коней и тачанку дал знакомый крестьянин, отец "боярина" Ивана Тарасенко, раздобыли еще две брички с конями. Для себя верхового коня Семен Михайлович выпросил у местного торговца.
По легкому морозу утром тронулись в путь. Жених был в самом хорошем, приподнятом настроении. Всю дорогу он кружил возле повозок, демонстрируя джигитовку и мастерское умение управлять даже незнакомой лошадью. Чуя твердую, но дружескую руку всадника, купеческий конь старался изо всех сил угодить ему. С места шел галопом, переходил на рысь, легко брал препятствия и на всем скаку замирал, словно влитой. Усталые, но веселые к вечеру добрались до хутора. Дальше уже все пошло, как полагалось. У дома невесты потребовали "выкуп", когда его уплатили, в воротах разожгли солому, чтобы "бояре" с женихом не могли в них въехать.
Словом, весь обряд сватовства соблюдался весьма строго. Наконец всех усадили за стол, началось угощение, а потом танцы и песни.
На долгие годы связал Семен Михайлович свою судьбу с судьбой такой же простой крестьянки из иногородних Надежды Ивановны, прошедшей с ним весь его боевой путь.
…Жаркий, знойный июльский день 1914 года. С утра в станице все было, как и обычно. Дремали в лавках и лабазах приказчики, надрывались на хозяйских полях батраки, убирая спелую пшеницу.
Укрывшись в тени оврагов, мирно жевали жвачку коровы, сбившись в табуны, стоя дремали лошади, отмахиваясь хвостами от надоедливых мух.
Яркое солнце раскалило родную землю. Даже собаки, забившись под телеги и пороги, не подавали голоса. Жарко и тихо…
И вдруг ворвался мчавшийся наметом на взмыленном коне казак. Он словно вырос из наполненного жаром воздуха, как мираж в пустыне, на окраине станицы и процокал копытами к станичному правлению, оглашая тихую улицу не криком, а воплем:
- Война-а-а-а…
Война! Короткое колючее слово поползло из дома в дом, из землянки в землянку.
"Война, война, война…" - глухо гудел набат церковного колокола.
"Война!" - эхом отдавалось это проклятое слово в душе каждого, сжимая сердца, подкатывая к горлу.
Кайзеровская Германия объявила войну царской России.
По тогдашним законам Семен Михайлович был обязан в тот же день явиться в станицу Великокняжескую к воинскому начальнику и там уже получить назначение в полк.
…И вот он уже садится на подводу.
- Что, Филипп, воевать пойдем? - кричит он, стараясь казаться веселым.
- Придется, - также стараясь казаться бодрым, отзывается Филипп.
Проводить Семена Михайловича на войну собралась вся семья, друзья, товарищи. Тяжелые это были часы. Мать и молодая жена в слезах.
Плачут и другие женщины, особенно солдатки. Мужчины крепятся.
- Не трусь, Семен, будь героем, - напутствовал Семена Михайловича отец.