И, глядя на эти вспышки, Маша уверенно шла по овражку, который тянулся до самого Шемякина. Этим овражком она не раз ходила, сокращая путь из Шемякина в Спас-Подмошье. Она не испытывала страха, может быть, потому, что не представляла себе всей опасности порученного ей дела: она видела пока только одного фашистского солдата, которого допрашивал генерал. Но этот жалкий человечек не мог внушить ей страха.
В Шемякино она пришла на рассвете и постучалась в окно. Татьяна открыла дверь и ахнула, увидев Машу.
- Машенька! - шепотом воскликнула она.
И Маше показалось, что Татьяна не рада ее приходу: такая тревога была на лице подруги.
Татьяна обняла Машу и увела в маленькую каморку, где не было окон.
- А я так порадовалась, что ты в Подмошье и тебе не пришлось еще хлебнуть горя, - сказала она, прижимаясь дрожащим телом к Маше. - А мы-то уж натерпелись тут… - на глазах ее выступили слезы. - Павлика убили…
- Шапкина убили? За что? - вся холодея, спросила Маша.
- Стали выгонять на окопы, а он и говорит: "Не стану я рыть окопы для врага моей Родины…"
"Какой смелый… герой!" - воскликнула про себя Маша, с ужасом думая, что вот она - слабый, обыкновенный человек, не способный на подвиг.
Татьяна рассказала, что весь народ немцы выгоняют с утра рыть окопы и заставляют работать без отдыха весь день. Она показала руки свои в кровоточащих ранах от лопнувших мозолей.
- Один только Яшка ничего не делает, ходит да посмеивается. Слыхать, он на немцев согласился работать, мерзавец… Напрасно ты пришла, Машенька. Увидит он тебя и опять начнет приставать. Теперь от него не избавишься, - сказала Татьяна, с жалостью глядя на Машу.
Отправляясь в Шемякино, Маша так поглощена была думами о том, как лучше всего выполнить задание генерала, что совершенно забыла о Яшке. Она намеревалась жить в Шемякине так, как жила раньше, открыто, чтобы видеть все, что делается вокруг. Теперь этот план рушился из-за Яшки. Конечно, показываться ему на глаза нельзя: он начнет приставать. Но и сидеть в этой каморке бессмысленно: она ничего не узнает и не выполнит задания.
- И зачем ты только пришла, несчастная ты, Машенька! - с болью проговорила Татьяна. - Ну зачем, скажи?
- Тоска одолела, Таня… Сжилась я с вами, - сказала Маша, помня, что даже Татьяне, своему лучшему другу, она не может открыть тайну. Нужно было лгать, а лгать Маша не умела: в этом не было раньше нужды. Она привыкла жить с открытой для всех душой. У нее было одно общее со всеми шемякинцами дело. И вся жизнь ее протекала среди людей, от которых не нужно было таиться. Теперь она пришла в другой, чужой мир и должна обманывать всех: и немцев, и Татьяну, и Яшку…
"Да да… и Яшку обману", - вдруг подумала она с радостью.
- Ничего плохого мне не сделает Яшка, - сказала Маша. - Все-таки любит он меня… - Она помолчала, собираясь с силами, чтобы сказать самое страшное. - А потом, может быть, и я была неправа. Гнала его от себя, озлобила. Ведь он тоже человек…
- Гад он! - с возмущением сказала Татьяна. - Не успели немцы ввалиться в деревню, он к ним, хвостом виляет, как пес… Предатель!
- Вот я и попробую объяснить Яшке, что он скверно поступает, что это предательство…
- Ой, Машенька, да неужто ты не знаешь его? Он же зверь бешеный! - прошептала Татьяна.
В окно застучали громко, грубо.
- Выходи скорей на работу! Живо! - раздался властный голос под окном.
- Это он… Яшка, - сказала Татьяна, торопливо набрасывая на себя платок. - Не ходи, куда ты! Послушай моего совета, Машенька! - зашептала она, увидев, что Маша тоже идет к двери. - Погубит он тебя. Уходи в Подмошье, родная!
Но Маша вышла с ней на крыльцо и, не успел изумленный Яшка вымолвить слова, весело сказала, протягивая руку:
- Здравствуй, Яша.
Яшка, не отпуская ее руку, спросил настороженно:
- Где же ты пропадала?
- Пошла к отцу, проведать, а тут вот что случилось… Ну, я потом, Яша, все расскажу, а сейчас надо на работы итти, окопы рыть…
- Я скажу немецкому начальнику, и он освободит тебя от работы, - важно проговорил Яшка, закуривая немецкую сигаретку.
- Мне перед людьми неудобно. Всех ведь выгоняют. Вот и Таня идет.
- Твое дело особое, Маша, - многозначительно проговорил Яшка. - Устрою. Не ходи. Дожидайся меня тут.
Яшка ушел. Он шагал по улице, заложив руки в карманы, дымя сигареткой, сдвинув кепи на ухо. Ушла и Таня.
Маша осталась вдвоем с больной Вассой Тимофеевной. Старуха простудилась и не вставала с постели уже второй месяц.
- Голубушка ты моя, Машенька, уходи ты, покуда можно. Затиранят они тебя тут, - сказала старуха охая. - Мне-то уж помирать не страшно, век свой отжила, а твоя жизнь, Машенька, в самом цвету… И с Таней вдвоем уходите… Не будет вам тут жизни… А я уж как-нибудь перетерплю одна… Вы мне только нож вострый оставьте…
- А зачем вам нож?
- Хоть одного заколю перед смертью… Он подойдет, а я ножом… За тебя, за Таню… за пшеничку нашу! По зернышку мы перебирали руками… А пшеничка-то, сказывала Таня, взялась такая высокая, такая колосистая, что век такой не видали в Шемякине… Все твое доброе сердце, Машенька. Ты научила нас уму-разуму. Зажили бы мы счастливо, не будь этого поганого немца… По самой пшеничке окопы роют, - проговорила Васса Тимофеевна, вытирая слезы.
Пришел Яшка и с торжествующей улыбкой объявил:
- Комендант сказал: "Пусть гуляет, раз она твоя невеста".
- Как… невеста? - протестующе воскликнула Маша.
- Иначе не освободил бы от окопов, - сказал Яшка, пристально вглядываясь в лицо Маши.
- А почему же они, немцы, так внимательны к тебе? - уже спокойно спросила Маша, превозмогая чувство отвращения к этому ничтожному человеку.
- Узнали, что я был под судом, - глядя в землю, ответил Яшка. - А мне наплевать на всех! Пойдем гулять. Комендант велел, чтобы я показал ему тебя. Спрашивал, когда свадьба…
- И что же ты ответил ему? - спросила Маша.
- А это уж ты мне должна ответить, - с усмешкой промолвил Яшка. - Я долго ждал твоего слова.
Он взял ее под руку, и они пошли по улице.
- А может, ты к этому… к Дегтяреву бегала? - вдруг спросил Яшка, заглядывая Маше в глаза.
- Нет, Яша… У него есть другая… красивей… Та, что приходила за ним к костру, помнишь? Он ушел с ней, - сказала Маша, удивляясь тому, что все, что она говорит, очень похоже на правду.
- Нет, ты красивей ее, - сказал Яшка, стискивая ее руку. - Эх, Маша! И помучила же ты меня! А я отчаянный, убить могу.
- Кого? - вздрогнув, спросила Маша.
- Тебя… чтоб никому не досталась, - жестко проговорил Яшка.
И Маша подумала: "Да, Таня права, зверь… Это фашистские людоеды разбудили в нем зверя. - Она вспомнила, как Яшка положил перед ней сверток с конденсаторами, за которыми ходил в Смоленск, и лицо его, просветленное сознанием совершенного впервые доброго дела. - Да, и Яшка мог быть человеком".
Они шли по улице, и Маша все запоминала: танки, укрытые между домами, и орудия, замаскированные березовыми ветвями, и то, что к дому бывшего председателя Сорокина прошел немецкий офицер.
- У них там штаб, - сказал Яшка: его распирало от желания показать Маше, что он все знает. - Сорочиху выселили с ребятами в овин, а тут сам командир танкистов. Важный такой… А вина у них!..
"Как хорошо я поступила, обманув Яшку!" - подумала Маша, довольная, что пока все складывается в ее пользу.
- Что же ты молчишь? - вдруг спросил Яшка. - Насчет свадьбы?
- Почему ты так торопишься с этим, Яша? Видишь, какое сейчас время…
- А чего ждать? Будешь ждать, так, не ровен час, и к коменданту назначат.
- Как назначат… Зачем?
- Ну, зачем… Не знаешь, зачем? - криво усмехаясь, проговорил Яшка. - Таньку уже назначили.
- Таню? - воскликнула Маша, чувствуя, что ею овладевает ужас. - Ты не должен допустить до этого, Яша! Ты подумай, что будет с Вассой Тимофеевной… Нет, нет! Ты должен ее защитить!
- А я чего могу сделать? Скажут: мы твою невесту не трогаем, а до прочих тебя не касается. Я за тебя и то должен отслужить им, - Яшка как-то сразу умолк.
Комендант Штумм, затянутый в серо-зеленый мундир, напоминал капустную гусеницу.
- Это моя невеста, - сказал Яшка, снимая кепи и кланяясь.
- Sehr gut! Sehr gut! - прорычал Штумм и, подмигнув писарю в очках, сидевшему у окна, сказал такое слово по-немецки, что у Маши запылали щеки, и Маша, опасаясь, что комендант может догадаться, что она знает немецкий язык, поправила галстук Яшки, сбившийся набок.
Когда вышли на улицу, Яшка тревожно сказал:
- Про свадьбу ничего не спросил. Может, и тебя, как Таньку… Давай, Маша, завтра сыграем свадьбу.
- Ты говоришь о свадьбе, Яша, но даже не спросил: люблю ли я тебя, - с обидой сказала Маша. - Давай пройдем за деревню, к соснам… Там посидим, поговорим.
Она издали заметила, что там, между деревьями, желтеют какие-то ящики; ящиков было много, и солдаты складывали их в штабели.
- Что ты! Что ты! - испуганно воскликнул Яшка. - Там снаряды складывают. Сейчас застрелят, как Шапкина…
На другой день они снова гуляли вдвоем, пока все шемякинцы рыли окопы. И эти прогулки были для Маши самой тяжкой из пыток. Яшка настаивал на немедленной свадьбе. И Маша вынуждена была сказать, что она согласна на свадьбу в конце сентября, потому что сейчас все люди заняты на работах для немцев и никто не сможет притти на свадьбу, а ей хочется, чтобы все видели ее счастье.
- Только ты мной не играй больше, Маша. Я отчаянный, - с угрозой сказал Яшка.