* * *
Смеркалось. В домах зажигались огни, когда Антип отправился к Савве Саввичу. Ради такого случая он даже принарядился как сумел: надел Костины штаны с лампасами и его же сатиновую рубаху, хотя сам же посмеялся над собою в душе: "Вьпцелкнулся, как будто в гости иду к Шакалу".
А Савва Саввич в самом деле встретил Антипа приветливо и предложил ему раздеться. Антип снял с себя шубу и, сунув в рукава шапку, кушак и рукавицы, повесил на гвоздик в коридоре, где уже висело множество всяких шуб и полушубков, а из горницы доносились голоса разговаривающих там людей.
"Неужто гости! - смутившись, подумал Антип. - Вот так влип, мать честная".
Но отступать было уже поздно. Пригладив пятерней всклокоченную голову, Антип следом за хозяином прошел в горницу, где уже сидело на стульях более десятка гостей.
Перекрестившись па иконы, Антип робко поздоровался, присел позади всех, около печки, оглядел собравшихся, все еще не понимая, что это за сборище и зачем его сюда пригласили. Собрались здесь люди все более зажиточные, солидные: тут и медвежковатый, хмурый бородач Гаврило Крюков, Агей Травников, здоровенный, басистый казачина, почетный судья Христофор Томилин и еще несколько местных богатеев. Из казаков, что победней, Антип увидел Луку Герасимова и Фому Пьянникова, сыновей которых Савва Саввич тоже завербовал в белую гвардию.
Впереди всех в кресле, рядом с Семеном, сидел станичный атаман Комогорцев, в офицерском мундире с серебряными погонами зауряд-прапорщика. Строгие серые глаза атамана, небольшая бородка и лихие "вахмистерские" усы выдавали в нем старого служаку. С военной службы вернулся Комогорцев вахмистром, а за многолетнее пребывание в станичных атаманах, несмотря на малограмотность, был произведен в зауряд-прапорщики.
Атаман-то и поведал старикам о том, что третьего дня в Чите произошел переворот. Вернувшийся с фронта казачий полк разогнал "Народный совет", и вся власть перешла к большевикам.
Ошарашенные таким сообщением, старики заохали, завздыхали, Агей Травников, крестясь на иконы, шептал:
- Господи-сусе праведный, спаси и помилуй нас, грешных…
Другие осаждали атамана вопросами:
- Что же делать-тo нам?
- Теперь и до нас доберутся?
- Ваше благородие, неужто весь полк казачий за большаков?
- Это что же такое, может быть, врут ишо?
Морщась как от зубной боли, атаман крутил головой:
- Нет, господа, не врут, а так оно и есть. - Он не стал ждать, пока старики угомонятся, продолжал: - Сам я был в то время в Чите, при мне все и произошло. А началось с того, что в Читу заявился из Аргунского полка, какой целиком перешел к красным, прапорщик Киргизов и с ним взвод казаков-большевиков. Этот Киргизов сразу же с рабочими стакнулся, из Читы-первой, вот и пошло у них, поехало. А тут, как назло, из Верхнеудинска подоспел Второй Читинский казачий полк, и тоже наскрозь большевицкий. Я даже и командира-то ихнего, выборного, видел, бывший прапорщик Жигалин Яков, из учителей Зоргольской станицы. Вот Жигалин-то с Киргизовым и были главными зачиналами большевиков читинских, через них все и произошло.
И атаман подробно рассказал старикам, как совершился переворот, как красногвардейцы и революционные казаки завладели городом, а Киргизов с Жигалиным заявились прямо на заседание "Народного совета" и объявили его распущенным. В тот же день была провозглашена новая, советская власть.
- Какая же она из себя-то? - полюбопытствовал Савва Саввич.
Презрительно сощурившись, атаман махнул рукой:
- Такая, что язык не поворачивается называть ее, проклятую, большевицкая наскрозь.
- Из казаков есть?
- Куда же они денутся, даже и на больших постах казаки: Бутин Иван, Копунской станицы, Матвеев Николай - Богдатской, Шилов Дмитрий - Размахнинской. Да людно их там, всех-то их холера упомнит, вот в газетах скоро появится, узнаете.
У атамана под левым глазом чуть приметно забился живчик, случалось это с ним в минуты нервного расстройства. Он прикрыл глаз ладонью, склонился над подлокотником, замолк, а горница наполнилась рокотом возмущенных голосов:
- Да какие они, к черту, казаки! Изменники! С рабочими, с жидами заодно!
- Стыд, срам!
- Пороть их, сукиных сынов!
- Раньше бы за такое дело ого-о!
- Сами виноваты, - перекрыл всех густой бас Томилина. - Мало мы их, чертей, били в девятьсот пятом. Надо бы их тогда всех под корень вывести, и жили бы спокойно, и никаких революций не знали. А теперь вот хлебнем горячего до слез.
Все время молчавший Гаврило Крюков при последних словах почетного судьи крякнул и, потеребив бороду, обратился к атаману:
- А что же оно будет, ваше благородие, ежели эта власть-то закрепится? К примеру, с нами-то они как поступят?
Атаман оторвал руку от лица, выпрямившись, грустным взглядом окинул стариков.
- Как поступят? - И, покачав головой, невесело усмехнулся: - А так, что наше дело загодя гроб заказывай, знаете, какая у них программа: твое - мое, а ваше - наше.
- Это в каких же смыслах понимать?
- А в таких: заберут у нас все до нитки, из домов переселят в бараки, дадут кому кайлу, кому лопату и заставят уголь добывать да золото комиссарам, а на землю нашу мужиков переселят из Расеи. Вот как будет! А чтоб не допустить до этого, надо нам не сидеть сложа руки, не хлопать ушами, а действовать, восставать против этой власти поганой! - Атаман говорил все громче и громче. Распаляясь во гневе, он уже не замечал, что на левом веке его опять затрепетал живчик, а так и сыпал словами: - Везде, по всей области народ поднимается супротив большевизмы, в вольные дружины записываются люди, все - от мала до велика. Надо и нам не отстать от добрых людей. У нас в Заиграевой человек полсотни вступило вчера в эту дружину. Думаю, господа, что и вы не ударите в грязь лицом, запишетесь в дружину, за этим я вас и пригласил. По этому случаю нам из области даже предписывают…
Атаман смолк; перегнувшись через подлокотник, достал со стола папку, полистал ее и, найдя нужную бумагу, передал Семену:
- Зачитай-ка, Семен Саввич.
Семен пробежал бумагу глазами; прокашлялся, начал:
- "Циркулярно, совершенно секретно…"
- Во! - Атаман предостерегающе погрозил кому-то пальцем. - Чуете, совершенно секретно. - Он посмотрел на Савву Саввича, добавил: - Но я думаю, что люди тут все свои, надежные, как раз те, кому и предстоит постоять за правое наше дело, за казачество. Читай, Семен Саввич, дальше.
Семен продолжал:
- "Атаману Заиграевской станицы. Об организации при станицах и поселках "вольных дружин" для борьбы с красными бандами большевиков.
Сим ставлю вас в известность, что доблестные войска русской армии под командой походного атамана Семенова успешно громят мятежные шайки большевиков, освобождая от них села, станицы и станции железной дороги. Но мятежники-большевики продолжают свое гнусное дело. Они захватили власть в Чите и теперь стараются распространить свое влияние на всю область, вербуют людей в свои банды. Большевизм - это враг народа, коварный и хитрый. Большевики сулят народу райскую жизнь на земле, а на деле несут ему обман, грабежи и насилия…"
В конце письма предлагалось всемерно помогать войскам белогвардейского атамана Семенова, а в селах и в станицах создавать "вольные дружины" из наиболее надежных и верных Временному правительству казаков, независимо от их возраста. Командование "вольными дружинами" возлагалось на станичных атаманов, а в селах на выборных командиров.
- Вот какое дело, господа, - вновь заговорил атаман, едва Семен закончил чтение. - Имейте в виду, что сначала мы будем действовать тайно, силы накапливать, коней готовить, оружие, какое найдется, шашки точить. Будем держать связь с нашими и в нужный момент выступим. Вот, какие будут ваши мнения?
Старики молчали: уж очень необычное дело свалилось на них как снег на голову. Первым, робко кашлянув, заговорил Агей Травников:
- Это, как я понял, навроде народного ополчения. Только вот не указано, какие года, подлежащие, стало быть…
Агей как мешок развязал, заговорили старики.
- Я так кумекаю, што тут вольножелающие требуются, - сказал один.
- Да и я так же понял, - согласился второй.
- Больше молодых касаемо!
- Из нас-то уж теперь какие воители.
- Вы это что же, господа старики, - заговорил Семен, начиная злиться, - труса празднуете! Эх вы-ы-ы, а еще казаками называетесь. Или вы думаете, что большевики-то с вами шутки шутить будут? Неужели вы не понимаете, что вопрос стоит о жизни нашей или смерти. Тут не препираться, а подниматься надо против большевизма всем от мала до велика, вот что от нас требуется. Давайте вступать в дружину, нечего тут отлынивать, я первый записываюсь в нее, хоть и здоровье не позволяет и увечье это проклятое, но раз такое дело, и я не отстану.
Рука Семена, когда он записал себя в список, нервно вздрагивала, буквы получались неровные, корявые, но на стариков слова Семена подействовали.
- Пиши меня, - заявил Томилин и забасил на всю горницу - Оно и года-то у меня уж не такие, штобы воевать, да што поделаешь, приходится.
- Ничего-о, старый конь борозды не испортит, - поддержал Томилина Савва Саввич, - зато уж ежели таких молодцов полк набрать, так он дороже дивизии будет теперешних казачишек.
- Да уж от нас большакам спуску не будет.
- Волком взвоют красюки.
- Меня запиши, - попросил Лука Герасимов.
Еще записалось два пожилых казака, и тут произошла заминка. Семен строго взглянул на Крюкова и, уже нацелившись карандашом на бумагу, спросил:
- Твоя очередь, Гаврило Кузьмич, ну, чего молчишь?
Крюков в ответ лишь почесал в затылке да поглядел на хозяина: