В ту же минуту в дверь вагона просунул усатую голову посыльный:
- На митинок, живо!
- А где он будет?
- На площади за станцией, идти при шашках, без винтовок.
- Насчет чего митинг-то?
Но посыльный уже стучал в дверь следующего вагона. Казаки по привычке быстро оделись. Каюков, как старший по вагону, приказал Молокову:
- Ты, Митрий, оставайся в вагоне дневальным, всем-то нельзя уходить, винтовки тут, манатки.
- Скажи на милость, - обиженно протянул уже одевшийся Молоков, - окромя меня, уж и некому?
- Ничего-ничего, я тебе за это наряд засчитаю. А што там будет- придем расскажем.
- И вечно мне, как пасынку. Арестовывать - так Митька иди, а как што-нибудь антересное - дневалить оставайся.
Каюков, не слушая воркотни Молокова, широко раздвинул дверь, скомандовал: "Пошли!" - и первым выпрыгнул из вагона. Казаки как горох из мешка сыпанули следом, вагон опустел.
Держалась еще у казаков дисциплина. Очень хотелось пойти Молокову на митинг, понравились ему слова вчерашнего оратора, но служба, ничего не поделаешь. Приказал взводный урядник - надо исполнять! А любопытство так и распирало Молокова. Сняв с себя шашку и шинель, полез он на верхние нары, надеясь увидеть в люк, что там будет происходить.
В промежутке между двумя вагонами Молоков увидел угол станционного здания, а за ним площадь, густо запруженную казаками. Посреди площади, в серо-желтом месиве казаков, какое-то возвышение, обтянутое красным, и с красным же флагом на пике. Ветерок колышет алое полотнище с белыми на нем буквами, на возвышении этом тоже люди стоят, штатские и казаки, среди которых узнал Молоков Балябина и Богомягкова. Один из штатских что-то говорил, жестикулировал руками.
Досадуя, что отсюда и видно плохо и ничего не слышишь, Молоков матюгнулся и, спрыгнув на пол, вытянул из-под нар старенькую метлу, принялся за уборку.
Казаки пришли с митинга около полудня. С приходом их сразу ожил вагон, наполнился шумом, людским говором. Все охотно делились с Молоковым новостями.
- Командиром дивизии Балябина избрали, Фрола, - спешил поведать Молокову один.
- Помощником ему Янкова, - вторил другой.
Третий говорил о Богомягкове.
- Да говорите хоть по одному, - взмолился Молоков, - затараторили, как бабы у колодца, и ни черта не поймешь. Значит, Балябина командиром дивизии избрали, понятно. Помощником ему вахмистра Янкова. Видал его ночесь, боевой, должно быть, казачина. Ну а Богомягков-то кем теперь будет?
- Военным комиссаром дивизии, понял? Это, браток, то ж самое, что и командир, даже и похлеще.
- Ишо кого куда избрали?
- Киргизова начальником штаба дивизии.
- А командиром полка нашего кто будет?
- Прапорщик шестой сотни Лука Новиков.
- Тоже знаю его. А командиры сотен?
- Этих будем избирать сегодня же на сотенских собраниях.
Вдоволь наговорившись, вспомнили казаки и о деле: одни отправились к лошадям, - время подошло поить их, задавать корм; другие с котелками в руках - на кухню за обедом. Егор, отдав свой котелок Вершинину, продолжал рассказывать Молокову:
- После митинга принялись качать новых командиров, а заодно и рабочих, какие на митинге были и красное знамя нам подарили. А потом как зачали погоны срывать, смехота! Всю площадь усеяли погонами, как листопад осенью.
В тот же день еще раз побывали казаки на собраниях, где были избраны сотенные и взводные командиры. В четвертой сотне командиром выбрали боевого казака Корнила Козлова. Против его кандидатуры не выступил ни один из казаков, и все дружно подняли за него руки, а после собрания шутили:
- Повезло тебе, Корнил, из рядовых сразу в есаулы.
- Жалко, погоны-то отменили, подошли бы к его полушубку золотые-то.
- Ха-ха-ха!
- Подобру-то с тебя, Корнил, ведро спирту следует за эдакую честь.
- Отставить! - деланно грозно прикрикнул на шутников новоиспеченный командир. - С кем разговариваете? Вахмистр, под шашку стервецов, на два часа!
- Но-но, шибко-то не ерепенься, а то вить мы тебя и разжаловать могем. Из командиров-то враз произведем в кашевары.
- Вот напугал! Мне же лучше и сделаете.
Во всех сотнях были в этот день избраны новые командиры, из бывших вахмистров, урядников и даже рядовых казаков. Лишь в пятой сотне казаки не пожелали расстаться с есаулом Метелицей, одобрительно отзывались о нем, выставили кандидатом на пост командира сотни.
- Я хочу сказать против, - неожиданно заявил поднявшийся в задних рядах Федор Зырянов.
Казаки недоуменно оглядывались на Федора, задвигались, зашушукались.
- Потому я против, - начал Федор, - дорогого нашего господина… то ись товарища… значит, Метелицы, что ему бы не сотней командовать по его, значит, геройству и то же самое способности, а всем полком нашим! Очень будет он для нас подходимый командир.
И в зале раздались одобрительные возгласы:
- Правильно-о-о!
- Соответствует!
Но тут слова попросил сам Метелица. Поблагодарив казаков за честь, которую они оказали ему, избирая командиром сотни, он возразил Федору Зырянову.
- Мы и права такого не имеем, - пояснил он казакам, - потому что это дело не одной нашей сотни, а всего полка.
- Понятно? - кося глазами в сторону притихшего Зырянова, спросил председатель собрания Денис Губарев. - Значит, поскольку командир полка уже выбранный, то и нечего тут разводить всякую критику, а что касаемо товарища Метелицы и как он, значит, с дорогой душой за революцию, то и вся статья быть ему у нас командиром сотни. Кто за него, прошу поднять руки. - И, посмотрев на дружно взметнувшийся частокол казачьих рук, добавив: - Тут и считать нечего, почти что все. Выбрали, - значит, командуй сотней, товарищ Метелица.
Глава XVII
Как ни хотелось полковнику Комаровскому провести свой 1-й Читинский полк в область Войска Донского, это ему не удалось: подействовала на его казаков агитация аргунцев. Уже с самого начала похода, едва тронулись из Казатина, в казачьих вагонах разгорелись жаркие споры о том, куда ехать. Или на Дон, или в свое Забайкалье. Хотя большинство казаков этого полка и были сынками богатых скотоводов верхнеаргунских и приононских станиц, война осточертела им так же, как и всем фронтовикам. Желание ехать не к чужим, а к родным станицам пересилило, и на стихийно возникшем митинге в городе Полтаве казаки заявили, что дальше они не поедут, потребовали повернуть эшелоны на восток.
Митинг проходил на привокзальной площади. Посреди огромной толпы казаков, на принесенном откуда-то дубовом столе, стоял помощник командира полка войсковой старшина Вихров, сам полковник Комаровский пойти на этот митинг отказался. Раскачиваясь, словно ковыль под ветром, то в ту, то в другую сторону, Вихров пытался уговорить расходившихся казаков.
- Братцы! - взывал он, до хрипоты напрягая голос. - Одумайтесь, что вы делаете?! Это невыполнение боевого приказа, бунт! Вы забываете о чести казачьей, о присяге! Вспомните, как били мы с вами немцев на Стоходе… вспомните… братцы… мы идем родину спасать…
Но голос его тонул во все нарастающем гуле многосотенной возбужденной толпы, со всех сторон неслись угрожающие выкрики:
- Не желаи-и-м!..
- Вертай назад!
- Катись к едреной матери и…
- Хвати-ит!
Один из казаков, с усами соломенного цвета, уже взобрался на стол.
- Братцы-ы! Станишники! - кричал он, багровея от натуги. - Дозвольте мне сказать. И вовсе мы не бунтуем, - продолжал он, обращаясь к Вихрову, - а просим то поиметь в виду, что покудова мы там кровь проливать будем где-то на Дону, а дома свои большаки обозначатся, пожгут все, разграбят! К чему возвернемся тогда? Вот мы и просим.
Последние слова казака захлестнула новая волна многих сотен голосов. Из общего гула выделялся густой бас казака третьей сотни Лагунова:
- Врет он, гада! Холуй, блюдолиз офицерский, контра! Сверзить их всех к такой-то матери!.. Комиссию назначить к командиру!
- Верно-о!
- И родину нам спасать не от кого, - гудел Лагунов, - враки все это…
- Правильно-о!..
- Да думаете ли вы о родине-то, - охваченный бессильной яростью, ругался Вихров. - Хамы проклятые! Мерзавцы!
Он окидывал орущую толпу ненавидящим взглядом и повсюду видел красные от возбуждения, злые лица казаков. Все они что-то кричали, иные размахивали кулаками, а кто-то в задних рядах уже крутил над головой обнаженной шашкой, и до слуха Вихрова доносилось:
- Сверзи-ить!
- Влепить ему промеж глаз!
- Дай-ка я его!..
- Что-о-о? - уже не владея собой, вскрикнул взбешенный Вихров. - Грозить мне, хамы! Стреляйте! - Он рванул на груди шинель, так что блестящие орленые пуговицы брызнули по сторонам, шагнул на край стола и вдруг, нагнувшись, оперся рукой на голову высокого казака и спрыгнул прямо в орущую толпу.
И это подействовало на казаков ошеломляюще, смелая выходка войскового старшины многим пришлась по душе. Перед ним расступались, и он шел, ни на кого не глядя, чувствуя на себе восхищенные взгляды казаков, а в бурливом гомоне их слышал удивленные и одобрительные голоса:
- Вот это смельча-а-ак!
- Как он со стола-то махнул!
- Чуть с ног не сбил Ваньку Дубинина…
- Геро-о-ой, волчуга!
После ухода Вихрова митинг закончился тем, что избрали делегацию из пяти человек, в число которых попали и басистый Лагунов, и желтоусый казак, и Мишка Ушаков. Делегация прямо с митинга отправилась к командиру полка, и Лагунов от имени всех заявил полковнику, что казаки ехать на Дон не желают и требуют везти их в Забайкалье.