В Капелле я дождался конца выступления поэта. Маяковский вошел за кулисы, поздоровался со мною. Я сообщил ему, что мы его ждем, и Владимир Владимирович поехал со мною. Я почувствовал, что в данном случае он проявил деликатность: не пожелал обидеть своим отказом людей, которые так явно хотели его приветствовать у себя…
В нашем глупом зале был накрыт стол. Мы сели ужинать. И Гутман, и особенно Сокольский были откровенно взволнованы. Я тоже чувствовал себя не очень уверенно: на меня всегда подавляющее впечатление производил любимый поэт…
Маяковский, отличавшийся большой чуткостью, немедленно почувствовал и наше к нему уважение, и наше волнение. Придравшись к случаю, он сказал так:
- Вот вы принимаете сегодня гостя, а гость знатный (в этом примечании свойственная Маяковскому милая и тонкая ирония прозвучала как-то удивительно ласково), а того не знаете, что этому гостю водки наливать не нужно! Гость пьет только вина, и только хорошие…
Вина были. И с готовностью были налиты. После этой репликиатмосфера за столом изменилась. Все присутствующие умели вести себя непринужденно, а тут сигнал к непринужденности подал сам "знатный гость".
Беседа шла о происшествиях и событиях тех дней. Разумеется, больше говорили об искусстве и литературе, чем о политике впрямую. Мы все много шутили. Маяковский чередовал шутки с пропагандой своих воззрений - политических и литературных. Его принципиальность была всем известна. Он и дома и на трибуне всегда говорил одно и то же.
Но вот с едою покончено. Возникает некоторая пауза. Мы не знаем, что делать дальше… И вдруг гость, окончательно подобревший, веселый, нечванный, предлагает нам заняться "играми". Мы согласны. Тогда Маяковский проявляет себя с новой и совсем неожиданной для нас стороны: очень добродушным и веселым участником "вечеринки". Он раскладывает какие-то вещи на столе для того, чтобы по очереди мы подходили к столу и запоминали наибольшее количество из лежащих тут предметов, а затем, отвернувшись, перечисляли бы, что удержано памятью. Дальше под руководством поэта мы играем "во мнения"…
Заметно, что ему самому доставляют удовольствие эти нехитрые забавы. И мы веселимся напропалую. Шутки следуют одна за другой…
Таким я Маяковского не видел никогда больше. Полная уверенность в доброжелательстве и даже в обожании со стороны присутствующих, аудитория немногочисленная, но способная полностью оценить его юмор, встречные шутки и остроты с нашей стороны, легкое опьянение - все это сделало нашего гостя таким добрым, милым, веселым.
Маяковский смеялся вместе с нами над промахами и неудачами участников игр. Наступила та стадия веселья, когда разум как бы отступает и люди начинают болтать забавные нелепости. В другое время такие нелепости вызвали бы недоумение у нас самих. Л Маяковский, возможно, ответил бы на них с полемической резкостью. Но сегодня, сейчас это как нельзя более уместно. Это - подлинный отдых для утомленного нашего гостя и для нас. Часы показывают два часа ночи, но никому неохота прерывать вечер…
Нас тут шесть взрослых людей, а ведем мы себя как Дети…
Наконец гость заявляет о желании уходить. Мы бее очень огорчены. Однако, в сущности, прав он. И мы все высыпаем в переднюю, чтобы проводить дорогого человека. Пожимая руки, Маяковский не столько словами, сколько мимикой и интонациями дает мне понять, что он вполне оценил наше к нему отношение. Все мы - в том числе и позволяющий себе публичные остроты на его счет Смирнов-Сокольский - зачислены в число друзей и сторонников поэта…
Ведь и по сей день каждый поэт нуждается в том, чтобы значительный отряд "читателей" одобрял бы его творчество. Во сколько же раз больше это нужно было Маяковскому, если учесть его время и полемичность его поэзии!..
Позволю себе привести здесь еще один маленький эпизод.
Это было 25 февраля 1930 года - то есть за 48 дней до смерти Маяковского. Поэт выступил на открытии Центрального Дома работников искусств. Это выступление описано уже неоднократно. Известно, что Владимир Владимирович прочел тогда "Первое вступление в поэму "Во весь голос".
Когда Маяковский в тот раз в ЦДРИ сошел с трибуны, выяснилось, что продолжать вечер больше нельзя. Начатая как шуточный дивертисмент собравшихся артистов программа завершилась Маяковским. После того волнения, которое ощутили присутствовавшие от выступления поэта, невозможно было возвращаться к шуткам. И люди стали расходиться.
В скромной передней тогдашнего помещения ЦДРИ (в подвале в Пименовском переулке) я увидел стоявшего у вешалки Маяковского. Немного поколебавшись, я все-таки решился и подошел к нему. С волнением выдавил из себя банальную фразу:
- Владимир Владимирович, позвольте пожать вашу руку!
В чем заключались мои колебания? Я боялся, что Маяковский почтет мои слова пошлыми, ответит остротой и прочее… Но произошло совсем не то: вдруг я увидел по лицу поэта, что он очень рад моему приветствию. Он протянул мне руку даже с поспешностью…
Только потом я узнал, что в этот критический период ему не хватало друзей, поклонников, почитателей, приверженцев!
МАЯКОВСКИЙ В САТИРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛАХ
Маяковский - поэт и драматург изучены сравнительно хорошо. Освещена также работа Маяковского в "Окнах РОСТА". Но очень мало известно о Маяковском - сотруднике советской сатирической печати. А между тем это интересно не только с чисто мемуарной стороны. Нет, для великого поэта его работа в "Крокодиле", "Красном перце", "Чудаке" была важной гранью его могучей пропагандистской и агитационной деятельности. В сатирических журналах Владимир Владимирович работал систематически и разносторонне. Он не только помещал в этих изданиях многие из своих стихов, но и принимал участие в выработке планов журнала, давал советы, как лучше откликнуться в очередном номере на то или другое событие, придумывал темы для карикатур и рисунков и т. д.
Пишущему эти строки посчастливилось несколько раз увидеть Маяковского в редакции "Красного перца" летом 1923 года. Редакция занимала большую комнату в подвальном этаже дома на углу улиц Пушкина и Немировича- Данченко (тогда это были Б. Дмитровка и Глинищевский переулок). В соседнем доме помещалось издательство газеты "Рабочая Москва", в систему которого и входил "Красный перец".
Очевидно, прежде в этом помещении было какое-то торговое предприятие. Довольно крутая лестница вела прямо с улицы в редакцию. В окна видны были ноги пешеходов. Но свету было достаточно.
Сотрудники журнала - литераторы и художники, - как водится, по нескольку часов в день толкались в редакции. В сатирических изданиях, как и в газетах, в этом есть практическая надобность: иной раз необходимо сейчас же придумать подпись к рисунку, заполнить пустое место на полосе, образовавшееся оттого, что слетел какой-то материал. Часто художникам приходится срочно рисовать новый шарж для тех же целей. Но, конечно, помимо этих деловых поводов у нас были и менее серьезные поводы задерживаться в редакции: тут было всегда весело. Для того чтобы придумать значительное количество шуток, потребных самому журналу, всегда острят гораздо больше, чем нужно для еженедельника. И эта атмосфера веселья, острой товарищеской полемики была приятна всем нам.
И вот достаточно часто в подвале "Перца" появлялся
Маяковский. Когда его огромная фигура возникала на верхних ступеньках лестницы, это сразу же производило впечатление на всех присутствующих. Тому было две причины.
Во-первых, Маяковский был знаменитый поэт, огромное дарование которого принуждены были признавать даже его враги. А у нас в редакции таких и не было. Все мы - молодые литераторы и художники - почитатели Маяковского, и всем нам было очень лестно, что замечательный поэт является нашим товарищем по журналу. Добавьте к этому непосредственное влияние на собеседников могучей личности Маяковского, его остроумия и чуткости, его доброжелательности к людям, которая могла смениться на острое презрение и пренебрежение, если находившийся рядом человек был того достоин…
А во-вторых, для беседы, для тех шуток и полемики, которым мы предавались, Маяковский был взыскательным арбитром. Он и сам любил остроумную беседу, охотно принимал в ней участие. Но, разумеется, уровень остроумия великого поэта не всегда был доступен другим. И потому в присутствии Маяковского вся наша братия как бы подтягивалась. Оглядка на Маяковского очень украшала наши "схватки".
И сегодня еще я могу явственно представить себе Владимира Владимировича сидящим на стуле в редакции "Красного перца". Кепка или шляпа сдвинута на затылок. Во рту прыгает неизменная папироса. Между широко раздвинутыми ногами помещается трость, о которую сидящий поэт упирается обеими руками. Выразительные черные глаза двигаются, оглядывая того из полемистов, который говорит в данный момент. В выражении лица-равнодушие. Кажется, что его не очень интересует, о чем говорят окружающие.
А мы стараемся из последних сил. Только по форме говорим мы друг с другом. По существу вся беседа ведется теперь ради одного слушателя - Маяковского.
Но вот кому-то удалось воистину хорошо сострить. Сейчас же у Владимира Владимировича появляется добрая и веселая улыбка. Поэт радуется с неожиданным оживлением. От величественного равнодушия не осталось и следа. Маяковский, вступив в беседу, сам острит и поддерживает автора удачной шутки.