- Он иногда вампир такой, что я боюсь. Все мои силы, какие есть, он может убить за пять минут. Иногда кажется, что он пишет моей кровью, моими нервами.
- А как ты хотела иначе? Вначале только он еще своих изведет во много раз больше.
- Ты по крайней мере понимаешь. Он - никак. Сюда его не затащишь, юг не любит, а мне кажется, ему бы здесь работалось.
- Муж и жена всегда будут разными людьми. Не любит - и пусть не любит. Ты страдаешь оттого, что не можешь заставить его полюбить юг, а сама Поджимаешь губы, когда говоришь о его Севере.
- Мне и здесь хорошо. С тобой тем более.
- Я был и нет, а муж это навсегда. Да и мне больше по нраву края вечнозеленых помидоров, нежели края вечной зелени. В основном-то я их и описываю. О море написать - это мечта. Она тогда зародилась, когда я жил в Керчи, потом в Тамани, видел, что коренные жители иногда ни разу в лето даже не купаются в море, некогда. А предмет между тем требует наблюдений. Ну, смотри, смотри - это же чудо: полнолуние, рожа у луны, кстати, как на Севере, только загорелая. Сейчас она на берегу и вот-вот перейдет на полосу прибоя, он начнет вдобавок к белизне золотиться. Волна несется вдоль берега, как огонь по бикфордову шнуру. Или это плохое сравнение?
- Очень военное.
- Да мне и не нужны сравнения, оставим их твоему мужу. Можешь запомнить для него - волна летящего блеска.
И так стало - свет луны перешел с песка на прибой, и в этом движении прожекторного небесного света так ясно ощутилось взаимное движение земли и луны - двух начал. И так уж мне не хотелось говорить о взаимоотношениях мужа и жены - об этой почти единственной теме всех жен, что я стал уводить мою милую в разговор о мифологии, о языческой вере в мужское начало света и дождя и в женское начало земли, ждущей этого света и дождя. Но ничего не вышло - моя возлюбленная все-таки вынудила меня говорить о семейном ее положении. Ставя ее на место своей жены, я думал, что точно так же и своей жене мне ничего не доказать. Логика ее рассуждений была чисто женская. Например:
- Я не вижу в нем опоры, я не вижу в нем друга. Раньше он был другой.
Такие фразы она говорила постоянно. Как будто выдержать высокую ноту запетой любви дано всем. Дано, будем честными, но не тем, кому дано другое. Я отвечал в том смысле, что мужчина и работа должны быть синонимами. Мужчина немыслим без общения со своими единодумцами. Работа, если она всерьез, если она угадана как приказ развития природной одаренности, никогда не позволит сжечь жизнь в разгуле или запоях. В это она не могла поверить, не могла простить мужу пустячной выпивки, например, терпеть не могла его знакомств.
- Но ему же надо быть с друзьями.
- Зачем?
- Разговор, впечатления, взаимная поддержка, ведь всегда идет постоянное соотнесение работы других со своей, оценка.
Но логика ее возражений была несгибаемой.
- А не пора ли всем им вспомнить, что они сами - свой высший суд?
- Я думаю, он это знает, но в это входит и сравнение. Но наконец, мужчине просто нужно общение.
- Зачем?
- Хотя бы потому, что он мужчина.
- Ну и что? А мне не нужно? Хотя бы потому, что я женщина. Я твоими словами отвечаю.
Вот эти "а я?", "а мне?" были непрошибаемы для любых доводов. Как бы я ни защищал ее мужа, говоря, чтоб она смотрела на других, сравнивала, она этого не терпела. "Послушай, - говорил я. - Он задержался после собрания. Их сидит там десять человек, рядом в десяти компаниях еще по десять. Все женаты. Почему девяносто девять жен относятся к этому спокойно, а тебя трясет?" - "Это их дело". Больше того, она под свой эгоизм, который мог быть от ревности, от прав владения на мужа, подводила базис любви. "Его ждут, его любят, я высовываюсь в окно, волнуюсь, сын не засыпает, а ему хоть бы что".
- Но ты же женщина, твое дело такое женское - ждать.
- Много вы хотите, чтоб вам было хорошо в компании, да чтоб еще вас ждали, да чтоб еще и любили. Женщина! Что - женщина! Тогда я бы тоже могла - сигарету в зубы и в ресторан.
Спасение было в одном - смене темы разговора. Я менял тактику. Я склонял голову на ее колени, она ласково гладила волосы.
- Седеешь милый. Жена доводит.
- Годы. Как будто бы я без жены не поседел. Пли, например, как будто бы любая женщина не состарилась бел мужа. Еще бы быстрее. И почему-то мужей упрекают, что они виноваты в старении жен.
- Это обо мне?
- Это обо всех. Жена моя меня считает убийцей и деспотом.
- Она тебя недооценивает.
- Это ты ей скажи. Она истеричка иногда в чистом виде - устраивает скандалы по пустякам, будто ей выгодно вывести меня из рабочего состояния. Ребенок затемпературил, а я обещал быть на выставке - плохой отец, не имел права заводить детей: задержался - не думаю о семье: поехал на родину - лишь бы от нее уехать: самое смешное, что работу, которую бы мне без выезда не сделать, потом она очень любит и любит слышать от других о ней хорошие слова, то есть она с тобой одно к одному.
- У нее есть любовник?
- Думаю, что да, и очень давно. Так же в отпуске, так же очень редко. В это же самое время. Сидят у моря, освещенного луной, или у костра на берегу реки, и им хорошо, и перемывают нам косточки. Смотри. Костер далеко, видишь? И от него - красное, разбрызганное, но не резкое, вот и луна на воде, и вот посветлело, а темнота вокруг костра стала больше. Радуйся, что ты не художница, а то бы плакала от беспомощности.
- Мне и так есть от чего плакать.
- Здесь, в этом воздухе, который, как выразился экскурсовод, - помнишь, ездили в Новый Афон? - есть коктейль горного и морского, который успокаивает нервы? Экскурсовод, конечно, шагнул далеко от тех затейников, которых называли два притопа, три прихлопа. Этих уже называют: открываем перцовку - начинаем Массовку. У него все шутки об одном - выпивка и адюльтер. На большее он не восходит. Торопливо отбарабанит официальную часть и опять за свое. "Знаете ли вы, что такое абхазский закрытый стол? Знаете ли вы, что такое шесть абхазских тостов? Первый тост - один стакан, второй - два, третий - три… всего двадцать два". В дендрарии: "Мужчины, вы зря не смотрите на померанцевое дерево, вспомните, какая была померанцевая настойка". У горной реки: "О форель, царская рыба! Еще, товарищи, обратите внимание - по преданию, снимает грехи. Отчего это многие мужчины и женщины к концу пребывания у нас непременно хотят покушать форель? С белым вином!"
- Что ты о нем!
- А то, что с нами ехала его жена, которая была в восторге от его шуток.
- Вот бы вам таких жен. Моему особенно.
- Он бы ее стал лупить.
- Она бы и это считала как знак внимания. Только, скорее, она бы его лупила.
- Верю. Некоторые женщины специально устраивают сцены мужьям, чтобы потом страстью искупить свою вину.
- Откуда ты все знаешь? Значит, у тебя были еще женщины?
- Кроме тебя никого. А между нашими встречами жена, в редчайшие дни. Мне этого хватает выше головы. Ну, пошли в воду. Как раз луна зашла, и море будет светиться сильнее. И медуз нет. Сынишка мой раз сказал, когда пришел на море и поглядел в воду, увидел медуз и говорит: "Мало гадин, но крупные". Он сейчас с ней. Вот чего не отнять от нее - материнства.
Мы плыли рядом. Луна опять засветила во все небо. Было тихо, мы плыли без единого плеска. Женщина прерывисто заговорила:
- Такое все первобытное, если еще на берег, на эти многоэтажные корпуса не оглядываться. Вода, опусти в нее голову и открой глаза, малахитовая, свои руки как из слоновой кости, даже странно, что они так легко раздвигают малахит. И почему, как могут люди ссориться? Почему ты ссоришься с женой?
- А почему ты ссоришься? Давай поворачивать. Почему вообще мы съедаем друг друга? Это что - средство к существованию? Или даже форма существования?
- Муженек уже мне вдалбливал: враги человеку - домашние его. Зачем тогда женился?
- Но он же не знал о своем призвании.
- Но я-то при чем?
Мы вернулись в корпус, пройдя мимо вечно недовольной привратницы. В баре еще гремела музыка, разносортные девицы впархивали в него и выпархивали.
- Ужас какой-то, будто все с ума сошли. Ведь тоже чьи-то жены и чьи-то мужья. Или, еще ужаснее, будущие чьи-то жены и будущие чьи-то мужья.
- Не суди, да не судима будешь.
- Господи, ты будто у мужа моего учился. Еще скажи, что из блудниц со временем выходят блюстительницы чужих нравов и ханжи первостатейные.
- Видишь, ты зря на мужа сердишься, ты поддаешься все-таки его влиянию.
Мы уже были у себя в комнате. Она переодевалась, сушила волосы, развешивала пляжные полотенца, купальник.
- Это точно - поддаюсь. Узнал бы он, как я его цитирую, без него, конечно. Я ведь баба, а ведь баба, по Гоголю, что мешок, что положат, то и несет. Конечно, я его люблю, но подавить свою личность, независимость ради даже него - лучше умру.
- И умрешь, умрешь от гордыни именно как личность раньше смерти. И про независимость ты здорово трактуешь, как будто мы независимы даже от мозоли на мизинце, от настроения начальника, от давки в автобусе, от перемены погоды… За что же тогда его любить, когда он давит тебя как личность?
- За то, что он бывает таким, как ты, - ласковым, любящим, внимательным. Много ли мне надо?
- Ты требуешь его всего, это, конечно, прекрасно. Но его всего требует и работа. Разве и я не ухожу от тебя к работе? Ухожу, но здесь нет той суеты, которая считается, а может, и есть жизнь в том мире, который мы оставили. Ведь и я люблю жену, может, именно за то же, что она иногда похожа на тебя.
- Чем же?