Пьетро Мира среди придворных Марию Дорио узрел. Она пользовалась после концерта вниманием всеобщим. Её окружали молодые офицеры и осыпали комплиментами.
"Она флиртует с этими вельможными юнцами и ей это нравиться, - подумал Мира. - А вот мне не по душе такое внимание офицеров. Но что я могу? Будь она моей женой я бы вмешался и…. Но она мне никто. Она официальная любовница Арайя. Но он сейчас смотрит на меня и радуется. Ему плевать на Дорио. Он желает досадить мне. Что же не стоит давать ему такой возможности. Стоит напустить на свое лицо улыбку и веселость".
Арайя же не упустил возможности подойти к Пьетро.
- Рад вас видеть, сеньор шут! У вас, как я вижу, дурное настроение?
- Отчего же, сеньор капельмейтер? С чего моему настроению быть дурным? Ведь это не мне совали в руки сапфир, но так и не подарили его.
- А вот вы про что! Но императрица подарила мне ожерелье. Вы и за 20 лет службы не скопите такой суммы, сеньор дурак. А эта шлюшка Дорио любит подарки. Её глазки так и загораются при виде бриллиантов. Знаете, что она станет выделывать ради них ночью? Даже мертвый от её ласк станет мужчиной.
- Странно, - парировал выпад Арайя Пьетро, - а меня она дарит ласками просто так, без бриллиантов.
Франческо побледнел. А затем кровь прилила к его щекам. Он гневался. Пьетро решил развить успех и продолжил атаку:
- А ежели у мужчины нет ничего кроме бриллиантов, и ежели даме более в нем оценить нечего, то…. - Пьетро развел руками и улыбнулся.
- Ты думаешь, что сможешь противостоять мне, Мира? - спросил Арайя уже серьезнее.
- А отчего нет? Разве вы новый фаворит императрицы вместо Бирена?
- Нет. Я только капельмейстер. Но я один и заменить меня некем. Это фаворита найти легко, а капельмейстера трудно. А ты, Мира, всего лишь шут. И таких как ты много. Так что почаще оборачивайся отныне. Вдруг кто-нибудь использует твой любимый неаполитанский кинжал против тебя?
Капельмейстер отошел от Педрилло….
Капитан в синем семеновском мундире держал Дорио за руку и что-то шептал.
- Сударыня! У вас чудный голос. Вы богиня!
Дорио посмотрела на рослого капитана и спросила:
- Я вас раньше при дворе не видела. Кто вы?
- Капитан лейб-гвардии Семеновского полка Иван Столетов.
- О! Вы русский, а по-немецки говорите словно немец.
- Но и вы сударыня владеете немецким сносно. Ведь вы не немка?
- Я итальянка и немецкий не мой родной язык. Он грубоват, а можете ли вы говорить на языке мой родины, капитан?
- Нет к сожалению. Но сносно владею французским языком. А не желаете ли, богиня, прокатиться со мной по Петербургу?
- С вами?
- Со мной на тройке с ветерком!
- Охотно. Тем более что императрице я более не понадоблюсь сегодня.
- Тогда прошу за мной….
Бирен и Либман ускользнули из зала и уединились в кабинете государыни. Он все равно пустовал в этот час и слуги беспрепятственно пропустили туда графа и банкира.
- Эрнест, в столице заговор против государыни!
- Что? Ты сошел с ума со своей подозрительностью, Лейба. Какой заговор? Откуда сведения?
- В одном из кабаков семеновцы обсуждали сие по пьяному делу.
- Да гвардейцы ежедневно то обсуждают. Русские как напьются, так и заговоры устраивают. Наутро проспятся и все - нет никакого заговора.
- Но не на этот раз.
- Лейба мне кажется, что ты нарочно пугаешь меня. Зачем тебе это?
- Да для того чтобы сохранить тебе жизнь! Ведь если Елизавета станет завтра императрицей, то мне не жить. Меня не выпустят отсюда русские. И потому мне нужно чтобы Анна сидела на троне, а ты состоял при ней! Выслушай меня, Эрнест!
- Хорошо, говори!
- Все нити заговора в дом фельдмаршала Долгорукого ведут. Напрасно тогда его пощадили. Я и тогда говорил, что он враг и враг опасный.
- Откуда сведения у тебя про фельдмаршала Долгорукого? - спросил Бирен. - Ты так и не сказал, как узнал про сие?
- Был в кабаке с сержантами полка семеновского некий слуга из дому фельдмаршала. Так вот, когда гвардейцы лишнего приняли, он и сказал им что не долго государыне Анне на троне сидеть. Пора дескать Елизавету Петровну на трон садить. Гвардейцы сразу спросили, а когда то сделается? И слуга ответил, что верно знает, что скоро.
- Вот как? И это все?
- А разве мало? - спросил Либман.
- Что же твои люди не крикнули "слово и дело", когда услышали такие слова?
- Зачем? Только спугнули бы заговорщиков. Взяли бы слугу и пару сержантов. Да разве это заговорщики? Это болтуны. А нам нужны в сетях те, кто сию паутину плетет. Нужно сказать императрице, Эрнест.
- И из-за слов пьяного холопа фельдмаршальского я должен матушку государыню пугать? Она весела нынче, Лейба, и не стоит ей настроение портить.
- Ты так думаешь, Эрнест? - Либман стал сердиться. - Но это глупо. Долгорукие нам враги смертные. И обратить внимание на слова сего слуги стоит.
- Хорошо завтра подумаем и над этим. Я думаю, что Долгорукие не сегодня станет Анну с трона свергать?
- Обещаешь, завтра про все государыне доложить?
- Завтра да. Но не сегодня. Сегодня праздник.
- Тогда я тебе своего человечка подошлю если надобно. Он все как было и расскажет.
- Не стоит. Я все сам государыне обсажу. А сейчас стоит в зал вернуться. Там весело…..
Анна смеялась шуткам Кульковского и Лакосты, когда взгляд её упал на человека, что скромно стоял в отдалении, прислонясь к колонне. Она сразу узнала его. Это был новый придворный шут князь Михаил Голицын.
"А вот и враг мой Голицын, - мелькнула мысль у царицы. - Стоит в стороне и не желает внимания привлекать к особей своей высокородной. Не желает годиться тем колпаком шутовским, коий я пожаловала ему за службу".
- Лакоста! - обратилась она к королю самоедскому.
- Что, матушка?
- А это там не Голицын ли прячется?
- Так точно, он. Шут твой Мишка Голицын.
- А чего это шут Голицын так к колонам жмется? И рожа у него такая постная? Разве порядок сие, ежели он шут ходить с такой рожей?
- А ему, матушка, служба при твоем дворе не мила! - выпалила Буженинова. - Сколь ден его вижу, сколь у него рожа такая. И не шутит, и не развлекает тебя. За что жалование то получает, что ты ему назначила? А ему платишь втрое противу моего!
- Так он нам сейчас свое жалование отработает, куколка. Лакоста! Поди и вели ему чтобы хоть квасом гостей обносил! Чего так стоять! Хоть польза какая от него будет. И меня пусть грешную не забудет. Я до кваску холодненького большая охотница. Мне хлебного простого!
- Скажу, матушка, - и Лакоста бросился исполнять приказание.
Императрица повернулась к шуту Кульковскому.
- А теперь ты, Кульковский, потешь меня. Что ты мне говорил про забавника отменного, коего при моем дворе до сих пор нет, но коий в переделах моего государства обретается?
Тимофей Кульковский, из дворян малороссийских обедневших, был приглашен ко двору графом Биреном два года назад. До этого он прапоршиком в драгунском полку состоял. И явился как-то денег просить у Бирена и проявил себя большим остроумцем.
Кульковский на бедность Бирену жаловался и рассказал, что к нему воры однажды забрались в команутшку убогую и стали шарить по сундукам в темноте, хозяина не заметив. И тогда Кульковский спросил их в голос: "Чего вы шарите в темноте, сердешные, коли я и днем здесь ничего найти ценного не могу".
Бирону прапорщик в драном мундире и худых сапогах понравился. Он ему и службу приискал новую денежную.
- Так что скажешь, Кульковский? - снова спросила императрица. - Али соврал?
- Отчего соврал, матушка? Я правду молвил. То человек роду знатного, матушка, - ответил Кульковский. - Но до шутовства весьма охочий.
- Да кто он такой? Не томи!
- Да зять твоего шута Голицына, граф Алешка Апраксин. Он месту тестя своего завидует.
- Не врешь? Апраксины верные слуги были у Петра Великого.
- Они и есть верные слуги престола твоего матушка. Но в семье не без урода. Так вот Алешка и есть такой урод. Да и на дочери оскорбителя твоего Голицына женат.
- Ушаков! - позвала императрица, начальника своей тайной канцелярии.
Тот сразу возник перед царицей, словно джином был из лампы, а не человеком.
- К услугам вашего императорского величества!
- Да не ори ты так, Андрей Иванович. Я пока не глухая еще. Срочно сыщи мне графа Алешку Апраксина, что Голицыну-шуту зятем доводиться. И ко двору его приставь. Шутом он служить станет. Раз сам того хочет, то пусть так и будет!
В этот момент князь Голицын с поклоном на подносе подал императрице кружку с малиновым квасом.
Анна пила только хлебный, и фруктовые терпеть не могла. Про то все знали кроме бедного Михаила Голицына. А Лакоста специально ему про малиновый намекнул.
Лакоста был умен и понимал, что Анне повод нужен для унижения Голицына публичного. Не зря она именно его послала с приказом к новому шуту.
Императрица взяла бокал и отхлебнула. Но тут же почувствовав не тот вкус, выплюнула напиток.
- Ты чего мне суешь? - закричала она на шута и выплеснула ему в лицо все содержимое кружки.
Голицын такого не ожидал и после квасного душа закашлялся. Вся его голова была в квасной пене. Все стали смеяться выходке царицы. А Балакирев тут же Голицыну шутовское прозвище придумал:
- Квасник!
Анне прозвище понравилось, и она сказала:
- Говорила я, что найду тебе прозвище шутовское! И нашла. Ваньку Балакирева благодари! Быть тебе Квасником отныне!